Владимир Домашевич - Финская баня

Колотай чувствовал себя, как на экзамене: лоб покрылся испариной, язык спотыкался на ровном месте. Он сделал короткую передышку, которую тут же использовала хозяйка: попросила секретаршу принести чай.

Колотай стал рассказывать дальше: как попал в плен, как его потом забрал к себе финн Якоб Хапайнен, как они вместе с сыном Хапайнена Юханом — «вот он перед вами», — объяснил Колотай и этим вогнал в краску спокойного Юхана, хотя тот, возможно, и не все понимал, что говорит Колотай, — они вместе стали тренироваться, ходить на лыжах, чтобы потом махнуть за границу, в Швецию. Старался говорить коротко, но получалось долго, как–то путано.

Коллонтай иногда вставляла вопрос, он отходил от главной линии, сворачивал, потом снова возвращался.

— Страшно ли на войне? — спросила у него дипломатка.

— Страшно, особенно в начале, — ответил он. — Но если сразу не убило, то думаешь, что и потом не убьют. К этому как–то привыкаешь и тянешь свою лямку дальше.

Секретарша принесла чай на подносе, кусковой сахар и пряники в блюдце. Они пили, разговаривали, даже спорили. Хозяйка говорила с Юханом по–шведски. Оказывается, она здесь давно работает и знает язык в совершенстве.

После чая она захотела посмотреть их документы. Юхан показал свой финский паспорт, справку на имя отца как хозяина–собственника пленного Колотая. Просмотрев все, она тяжело вздохнула и сказала словно сама себе:

— Трудно во все это поверить. Но что поделать? Надеюсь на вашу совесть. — И Колотаю: — А куда девалась буква «н» в твоей фамилии? Или ее вообще не было?

Колотай не захотел ее разочаровывать и сказал дипломатично — недаром оказался среди дипломатов:

— Видно, когда–то она и была, а потом писарь сделал ошибку — и пошло без «н». Это наша белорусская фамилия, она у нас встречается довольно часто.

— Может и так, — задумчиво согласилась дипломатка. — Мои корни где–то у вас в Беларуси… Я там была в Могилеве в войну, мой отец служил в ставке Верховного командования при Николае II. Это было страшное время… И по–своему интересное… Но погибло много людей. Теперь начинается что–то похожее… Результаты тяжело предвидеть… Но вернемся к нашей встрече. Я рада, что увидела своего земляка, рада буду помочь ему вернуться на Родину, хотя не знаю, как его там встретят… Будем надеяться на лучшее…

Колотай слушал ее слова, и ему становилось легче дышать, он почувствовал, как будто тяжелый камень скатился с его души. Неужели и правда, он вернется домой? Неужели может произойти такое чудо?

— Теперь с Хапайненом, — продолжала Коллонтай. — Мы ему ничем не можем помочь, пусть решает все сам, тем более, что у него есть здесь родственники.

И она снова заговорила с Юханом по–шведски, он слушал, иногда кивал головой, время от времени вставлял слово–другое и снова слушал. Наконец улыбнулся скупо и сказал по–шведски:

— Так фёр дэ йертлига муттагандэт, — и склонил голову.

— Да вар со литэ, — ответила она тоже с улыбкой.

Колотай догадался, что это были слова прощания или благодарности Юхана за прием, который им оказали. Теперь момент прощания наступил и для них, а они как–то и не думали, что такое может произойти, да еще так скоро. Они вышли на крыльцо, постояли, глядя друг другу в лицо. Что и говорить, их сдружила общая опасность, которую они пережили вместе. Поэтому в душе оба ценили это, им было тяжело, вот так, ни с того ни с сего, расстаться и, возможно, даже навсегда. Но так складывались обстоятельства, и хорошо, что не хуже.

Они обнялись, как братья, потом пожали друг другу руки:

— Тэрвэ! — первым сказал Колотай.

— Тэрвэ, Василь! — откликнулся Юхан.

Он спустился по ступенькам и пошел к проходной, где его все еще ждал тот самый полицейский, который привел их сюда. Юхан оглянулся и помахал Колотаю рукой. «Неужели Юхану придется отвечать за переход границы? — подумал Колотай. — А мне самому? Неужели я здесь уже под защитой советских законов? Неужели я успел здесь спрятаться, и шведы и финны меня не достанут?»

Колотай вернулся в тот самый кабинет, прошел мимо секретарши, приносившей им чай, оценил ее положительно — ничего молодка.

Теперь Коллонтай сидела уже за своим массивным столом, а тот молодой дипломат перешел и сел на стуле слева. И как раз что–то говорил своему начальству конфиденциальным тоном: проверить, установить, убедиться, не называя фамилий.

Хозяйка пригласила гостя сесть на второй свободный стул возле ее стола и познакомила его со своим помощником или кем он был: один Марат Иванович, второй — просто Василь Коллонтай. Она так и сказала: Коллонтай.

— Так вот, Марат Иванович, ты должен обеспечить нашего гостя всем необходимым для проживания: спальня, постель, белье. Это бытовая сторона дела. Второе — документы. Временный паспорт, военный билет со слов. Поняли? Вам это приходилось делать? Василь, тебе — написать автобиографию. Без всякой фантазии, все как было. И про плен тоже, про гибель бригады. Трудно в это поверить, но пиши, как все было.

Она говорила и Марату Ивановичу, и ему, то «ты», то «вы», и Колотаю показалось, что она еще не воспринимает ситуацию должным образом, не успела вжиться, и хотя говорит Марату Ивановичу делать то и то, словно не уверена, что именно так и нужно делать. А может, даже, подумал Колотай, она не все решает одна, здесь у нее есть люди или один человек, без которого она ничего не может сделать, и, возможно, этим человеком и является Марат Иванович. Те его слова: проверить, установить, убедиться — и свидетельствуют об этом. Очень даже может быть…

Марат Иванович выслушал поручение, как себе, так и ему, Колотаю, и спросил только, как правильно писать фамилию: так как у нее — Коллонтай, или так как у него — Колотай?

Она подумала и сказала: Колотай. Армейские документы зафиксировали его фамилию так, иначе его не смогут найти, с чем Колотай мысленно сразу согласился. Хотя он понимал, что здесь его документы оформили бы намного быстрее, если бы его фамилия была такая, как у посла Коллонтай.

Но не мог же он одолжить себе новую фамилию или даже одну букву. Да в конце концов, не он решал, решали за него. Тот же Марат Иванович: моложавый, стройный, в синем костюме, гладко выбритый, с коротковатым носом и узко посаженными серыми глазами, с русой, слегка рыжеватой прической на пробор. На первый взгляд он производит даже приятное впечатление, а присмотревшись, Колотай почувствовал к нему какую–то внутреннюю если не антипатию, то настороженность.

Сначала Марат Иванович повел его в комнату для приезжих — так ее называли — небольшую, на одно окно, с двумя кроватями у стен, со столиком возле окна, за которым можно было писать или читать. В центре с потолка свисала трехрожковая люстра. Стены были оклеены светлыми, в небольшие, похожими на луговые цветы, обоями.

Марат Иванович показал ему на дверь в стене и сказал, что это шкаф для одежды. Показал и открыл дверь, за которой находятся умывальник, душ и туалет, без чего жизнь — не жизнь. И в конце напомнил: писать автобиографию. Посмотрел, что здесь нет ни чернил, ни бумаги, и пообещал, что ему принесут.

Колотай остался один, осмотрелся, в первую очередь разделся, повесил свою куртку в шкаф, распаковал рюкзак, в котором оставалось еще кое–что, положенное заботливой рукой роувы Марты. Странно как–то получилось: он во всем чужом, финском, с ног до головы, даже вот эти часы на руке — подарок Хапайнена, его хозяина, смешно сказать — за хорошую работу, — так выразился при прощании Хапайнен.

Прошло, наверное, четверть часа, как в дверь постучали, и на пороге показалась та самая секретарь–машинистка, которая угощала их чаем и на которую он уже положил глаз… Как рассмотрел теперь Колотай, это была довольно привлекательная молодая женщина, кругленькая, с правильными чертами лица, с гладкими темными волосами до плеч, одетая в теплый шерстяной свитер, который плотно обтягивал ее фигуру и полную грудь, в черной юбке и в коричневых ботиночках с длинными голенищами. От нее исходил тонкий запах заграничной парфюмерии.

Она прошла к столику и положила на него несколько листов бумаги, чернильницу и ручку школьной формы.

— Вот вам для работы, — мягко сказала она. — Пишите, не спешите, — сказала в рифму нарочно или случайно.

— Спасибо за совет, — ответил на ее слова Колотай и добавил: — А вы не скажете, как вас зовут?

— Меня зовут Вера, — ответила с легкой улыбкой она, — Вера Адамовна.

— Может, вы из Беларуси? — спросил Колотай, услышав распространенное дома имя — Адам. К тому же чувствовался акцент, от которого белорус не может избавиться долго, а чаще — никогда.

— Вы угадали, я из Минска, но там давно не живу… Вышла замуж за москвича, оказалась здесь, — она как будто еще что–то хотела сказать, но не решилась. — Ну, извините, я пошла. Если что — обращайтесь ко мне.