Бренда словно не слышала и продолжала свое.
— Я не могу здесь оставаться. С этим покончено, неужели ты не понимаешь, что с нашей жизнью здесь покончено.
— Детка, что ты хочешь сказать?
— Не спрашивай… потом.
— Но, Бренда, родная, я тебя не понимаю. Мы оба молоды Конечно, нам никогда не забыть Джона. Он навсегда останется нашим старшим сыном, но…
— Замолчи, Тони, пожалуйста, прошу тебя, замолчи… Тони осекся и немного погодя сказал:
— Значит, ты завтра уезжаешь к Веронике?
— Угу.
— Думаю, я все же приглашу Джока.
— Ну конечно.
— А когда мы немного отойдем, тогда подумаем о планах на будущее.
— Да, тогда.
Наутро.
— Очень милое письмо от мамы, — сказала Бренда, протягивая письмо через стол. Леди Сент-Клауд писала:
«…Я не приеду в Хеттон на похороны, но буду непрестанно думать о вас и вспоминать, как я видела вас всех троих на рождество. Дорогие дети, в такое время лишь друг в друге вы сможете обрести поддержку. Только любовь может противостоять горю…»
— Я получил телеграмму от Джока, — сказал Тони. — Он приедет.
— Своим приездом Бренда всех нас свяжет по рукам и ногам, — сказала Вероника. — Я считаю, она могла бы догадаться прислать отказ. Понятия не имею, как с ней говорить.
Когда они остались одни после ужина, Тони сказал Джоку:
— Я все пытался понять и теперь, кажется, понял. У меня у самого все иначе, но ведь мы с Брендой во многом совершенно разные. Именно потому, что они ей чужие, и не знали Джона, и никогда не были здесь, Бренда хочет быть с ними. В этом все дело, ты согласен? Она хочет быть совершенно одна и подальше от всего, что напоминает ей о случившемся… и все равно я ужасно мучаюсь, что отпустил ее. Не могу тебе передать, какая она была… ну совсем какая-то механическая… Она все переживает гораздо сильнее меня, это я понимаю. Так тяжело, когда ничем не можешь помочь.
Джок не ответил.
Бивер гостил у Вероники. Бренда сказала ему:
— Вплоть до среды, когда я подумала, что ты умер, я и понятия не имела, что люблю тебя.
— А говорила ты об этом не так уж редко.
— Ты еще в этом убедишься, — сказала Бренда, — дуралей.
В понедельник утром Тони нашел на подносе с завтраком письмо:
«Дорогой Тони, Я не вернусь в Хеттон. Пусть Гримшо упакует мои вещи и отвезет их на квартиру. После этого она мне больше не нужна. Тебе, должно быть, не сегодня стало понятно, что наша жизнь не ладится.
Я влюблена в Джона Бивера и хочу получить развод и выйти за него замуж. Если б Джон Эндрю не погиб, может быть, все пошло бы по-другому. Трудно сказать. А так я просто не смогу начать все сначала. Пожалуйста, не очень огорчайся. Нам, наверное, нельзя встречаться во время процесса, но я надеюсь, что потом мы снова станем близкими друзьями. Во всяком случае, для меня ты всегда останешься другом, что бы ты обо мне ни думал.
С наилучшими пожеланиями Бренда».
Когда Тони прочел письмо, он решил, что Бренда сошла с ума.
— Насколько мне известно, она видела Бивера всего два раза, — сказал он.
Позже он показал письмо Джоку, и тот сказал:
— Жаль, что все так получилось.
— Но ведь это же неправда?
— К сожалению, правда. Все давно знают.
Однако прошло еще несколько дней, прежде чем Тони полностью осознал, что это значит. Он привык любить Бренду и доверять ей.
Глава четвертая
АНГЛИЙСКАЯ ГОТИКА II
I
— Ну как, старикан очень переживает?
— Вроде бы. От этого чувствуешь себя такой скотиной, — сказала Бренда. — Боюсь, что ему очень тяжело.
— Если б он не переживал, тебе было б неприятно, — сказала Полли, чтоб ее утешить.
— Да, пожалуй.
— Что бы ни случилось, я останусь твоим другом, — сказала Дженни Абдул Акбар.
— Пока все идет гладко, — сказала Бренда. — Хотя и были кое-какие gene[18] с родственниками.
Тони последние три недели жил у Джока. Миссис Рэттери уехала в Калифорнию, и Джок был рад обществу. По вечерам они большей частью обедали вместе. В Брэтт-клуб они больше не ходили, не ходил туда и Бивер. Вместо этого они зачастили в Браун-клуб, где Бивер не состоял. Бивер теперь проводил все время с Брендой то в одном, то в другом из полудюжины знакомых домов.
Миссис Бивер была недовольна поворотом событий: ее мастеров отослали из Хеттона, не дав закончить работу.
В первую неделю Тони имел несколько мерзостных бесед. Аллан попытался выступить в роли миротворца.
— Подожди недельку-другую, — говорил он, — и Бренда вернется. Бивер ей быстро надоест.
— Но я не хочу, чтобы она возвращалась.
— Я прекрасно понимаю твои чувства. Но сейчас, знаешь ли, не средние века. Если, бы Бренда не была так расстроена смертью Джона, кризиса могло бы и не быть. Да еще в прошлом году Марджори повсюду шлялась с этим оболтусом Робином Бизили. Она по нему с ума сходила, а я делал вид, что ничего не замечаю, — и все рассосалось. На твоем месте я бы просто посмотрел на это сквозь пальцы. Марджори сказала:
— Ну, конечно же, Бренда не любит Бивера. Да разве можно его любить? А если ей и кажется сейчас, что она его любит, твой долг — помешать ей свалять дурака. Ты должен не давать ей развода, по крайней мере, до тех пор, пока она не подыщет кого-нибудь поприличнее.
Леди Сент-Клауд сказала:
— Бренда поступила очень, очень неразумно. Девочка всегда была крайне возбудимой, но я уверена, что ничего дурного она не могла сделать, абсолютно уверена. Бренда на такое не способна. Я не знакома с мистером Бивером и не имею ни малейшего желания с ним знакомиться. Насколько я понимаю, он во всех отношениях неподходящая пара для Бренды. Не может быть, чтобы Бренда хотела выйти замуж за такого человека. Я вам объясню, Тони, как это получилось. Бренда, должно быть, чувствовала, что вы ею пренебрегаете, ну самую чуточку, — так часто бывает на этой стадии брака. Мне известно множество подобных случаев — и конечно же, ей польстило, что в нее по уши влюбился молодой человек. Вот и все — ничего дурного в этом не было. Но потом этот чудовищный удар — несчастье с маленьким Джоном — выбил ее из колеи, она просто не отдавала себе отчета в том, что говорит и что пишет. Через несколько лет вы еще посмеетесь над этим недоразумением.
Тони не видел Бренды со дня похорон. Один раз он говорил с ней по телефону.
Шла вторая неделя, когда он особенно тосковал и совершенно потерял голову от разнообразных советов.
У него долго сидел Аллан, склоняя его к примирению.
— Я говорил с Брендой, — сказал он. — Ей уже надоел Бивер. Она только и мечтает, как бы вернуться в Хеттон и зажить с тобой по-прежнему.
Пока Аллан был у него, Тони решительно отказывался его слушать, но потом его слова и воспоминания, которые они пробудили, не шли у него из головы. Итак он позвонил Бренде, и она говорила с ним спокойно и серьезно.
— Бренда, это Тони.
— Здравствуй, Тони, в чем дело?
— Я только что говорил с Алланом. Он сказал, у тебя переменились планы.
— Я что-то не понимаю, о чем ты.
— Он сказал, что ты хочешь бросить Бивера и вернуться в Хеттон.
— Аллан так сказал?
— Да, а что, это неправда?
— Боюсь, что нет. Аллан — осел и лезет не в свои дела. Он был у меня сегодня. Мне он сказал, что ты не хочешь разводиться, но готов разрешить мне жить в Лондоне и делать все, что мне заблагорассудится, лишь бы не доводить до публичных скандалов. Мне это показалось разумным, и я как раз хотела тебе позвонить, поговорить. Но, наверное, это тоже дипломатический ход Аллана. Как бы то ни было, боюсь, что сейчас вопрос о моем возвращении в Хеттон не стоит.
— Понимаю. Я так и думал… Я просто так позвонил.
— Ничего. Как поживаешь, Тони?
— Спасибо, хорошо.
— Вот и отлично. Я тоже. До свиданья.
Это был их последний разговор. Оба избегали мест, где могли бы встретиться.
Сочли, что в роли истца удобнее выступить Бренде. Тони поручил процесс не семейным поверенным в делах, а другой, менее почтенной фирме, специализировавшейся на разводах. Он скрепя сердце готовил себя к тому, что столкнется с профессиональным цинизмом и даже некоторой фривольностью, но вместо этого встретил мрачность и подозрительность.
— Насколько я понимаю, леди Бренда ведет себя весьма неосмотрительно. Вполне вероятно, что вмешается королевский поверенный…[19] Более того, встает вопрос о деньгах. Вы понимаете, что раз по настоящей договоренности леди Бренда считается стороной невиновной и потерпевшей, она вправе просить у суда весьма существенных алиментов.
— Об этом не беспокойтесь, — сказал Тони. — Я уже все обсудил с ее зятем и решил положить ей пятьсот фунтов в год. У нее четыреста фунтов своих, и, я полагаю, у мистера Бивера тоже есть какие-то деньги.
