Потом через дорогу от охотничьего домика индюки устроили драку, пони поскакали из леса в поле, а я повернулся кругом и зашагал к дому, слушая, как хрустят под ногами хлопья для завтрака.
Токио я смотрю каждый день на то, как одни люди протягивают другим рекламные листки. Так они зарабатывают на жизнь — стоят на улице и суют рекламки посторонним людям, предлагая потратить деньги на то, что им, может, нужно, а может, и нет.
Почти никому из этих посторонних нет до рекламок дела. Они их выбрасывают и забывают.
Еще я вижу мужчин с плакатами, призывающими других мужчин оставить деньги в ближайшем массажном кабинете или кабаре, где женщины делают то, что нужно мужчинам от женщин, и получают за это деньги.
Мужчины с призывными эротическими плакатами обычно стары и одеты в потрепанную мокрую одежду. Я не желаю, чтобы они здесь стояли. Мне нужно, чтобы старики занимались чем-то другим и чтобы одежда на них была получше.
Но я не могу изменить мир.
Его изменили до того, как я в нем появился.
Иногда, дописывая какую-нибудь вещь — а хотя бы и эту, — я чувствую себя так, словно сую кому-то ненужную рекламку или что я тот самый старик, что под дождем в дерьмовой одежде зазывает людей в кабаре, где прекрасные и соблазнительные скелеты молодых женщин стучат как домино, встречая вас в дверях.
Замечательные вагоны-рестораны северо-тихоокеанской железной дороги
«В дни, когда железная дорога еще обслуживала публику, замечательные вагоны-рестораны Северо-тихоокеанской железной дороги рекламировали два великих продукта Северо-Запада».
Этой фразой начинался рецепт печеных яблок в поваренной книге Джеймса Бирда «Американская кулинария». Рецепт хорош настолько, что, пока я его читаю, сознание уносится в мечты, словно самолетик, взлетевший холодным декабрьским утром с деревенского аэродрома.
Самолет, или мои мечты, медленно описывает над полем круги, набирает высоту и наконец становится на курс. Он четко вычерчен по моему компасу: печеное яблоко — вот пункт моего назначения.
Туда я и направляюсь на весьма приятной скорости 150 миль в час, над полями и садами поздней осени, где в трубах деревенских домов, словно яблочная кожура, закручивается дым.
Как легко догадаться, я люблю печеные яблоки, особенно когда они горячие и свежие, прямо из печи, с густыми сливками, похожими на крылья ангела. Первый же укус превращает каждый сосочек моего языка в Большой Каньон, до краев заполненный блаженством. Полет завершен.
Мой самолет благополучно приземлился на печеное яблоко.
По Токио, по железной дороге
«Чаттанугу чух-чух» я слушал в детстве, тогда эта песня была совсем новенькой песней-младенцем. Сейчас она добралась до солидных лет и несколько поседела. Я ни разу не слышал всех ее слов. Выхватывал обрывки, может, даже напевал эти обрывки, а скорее всего, только слова:
29-й путь,
а потом бросал. И вот прошло много лет, в Токио над маленьким уличным кафе собирается дождь, проигрыватель играет «Чаттанугу чух-чух», и я впервые слушаю эту песню целиком, все ее слова, и из них, точно из досок, выстраивается дом. Песня кончается, дом построен — он у меня в голове, у реки, в переулке.
Поразительно — сколько нужно было потратить лет, чтобы выучить наконец все слова «Чаттануги чух-чух». И вот этим же ранним токийским вечером под начинающимся дождем я слышу, как мой же собственный голос тихо напевает:
29-й путь.
Два монтанских увлажнителя
Зимой в горах Монтаны очень сухо. Кто-то мне говорил, что геологи классифицируют это место как высокогорную пустыню, хотя я так не считаю, ведь у нас тут полно рек, форели и прекрасных лесов.
Я живу в горах — и считаю их горами. Но все равно на земле лежит фут снега, а воздух совсем сухой. Дома, спасаясь от сухости, мы ставим на медленный огонь кастрюлю с водой. Однако пару дней назад я решил обзавестись увлажнителем воздуха.
Почему бы и нет?
Подышим чем-нибудь влажным. Никогда у меня не было увлажнителя. Это даже интересно. Старого пса запросто научишь новым трюкам. Дайте ему купить увлажнитель воздуха и пусть разбирается! Я понятия не имел, как оно все работает. Радуясь этой перспективе, мы с, женой отправились в город — сквозь снег, который, казалось, не кончится никогда.
Мы поставили машину и осторожно зашагали по обледенелому тротуару в магазин домашней техники, решив, что это лучшее обиталище для увлажнителя воздуха.
Молодая незнакомка держала на руках ребенка, рядом стоял молодой мужчина тоже с ребенком на руках.
Одному ребенку примерно годик, другой — совсем крошка, месяца два, не больше. Родители решались на какую-то покупку, и это решение требовало от них очень серьезных лиц.
Они стояли у кассы, а продавщица терпеливо ждала, пока они примут наконец свое важное решение. Она изо всех сил старалась им помочь, и потому лицо у нее было не менее серьезным.
К счастью, я давно для себя все решил, а потому сказал продавщице:
— Простите, я хотел бы купить увлажнитель воздуха.
— Вон там, — ответила она, указывая на нечто, бывшее, очевидно, увлажнителем воздуха, хотя я в этом не уверен, поскольку никогда их раньше не видел.
Я подошел к тому месту, на которое она показывала, и уставился на этот самый увлажнитель. Не знаю, на что я рассчитывал, но штука меня не вдохновила. Коричневый железный ящик, наверху пластмассовая вентиляционная решетка.
Первая встреча с увлажнителем воздуха явно не тянула на великое событие моей жизни. Я понятия не имел, как он работает.
— Как он работает? — спросил я продавщицу. Она стояла в тридцати футах от меня, рядом с очень серьезной молодой парой, которая по-прежнему усиленно на что-то решалась.
— Ты как думаешь? — проговорила молодая мать.
— Не знаю, — ответил молодой отец.
— Сейчас распродажа, — сказала продавщица.
— Простите, — сказал я, подходя поближе. — Если вы не слишком заняты, не могли бы вы показать, как работает этот увлажнитель?
Очевидно, молодой паре было о чем подумать. Они не двигались с места. Они приросли к полу. Дети не капризничали, и родители могли без помех поразмышлять над тем, что там они собирались покупать.
Малыши бесцельно глазели по сторонам. Они понятия не имели, куда попали.
— Вам нужен увлажнитель воздуха? — спросила продавщица.
— Да, — сказал я.
— Ну что ж, давайте посмотрим, — ответила она и вышла из-за прилавка.
В ту же секунду молодая мать повернулась к молодому отцу — обоим от силы лет двадцать, сами еще дети — и сказала:
— Вот что нам точно не нужно. Увлажнитель. У нас их целых два. — Она показала на малышей и на их подгузники.
Все засмеялись.
И молодая пара вернулась к серьезным раздумьям о покупке чего-то, оставшегося для меня загадкой, ибо когда вместе со своим увлажнителем воздуха я выходил из магазина, они так же стояли у прилавка и не могли решиться.
Я читаю красивое и очень грустное стихотворение японского поэта Сюнтаро Таникава о женской неверности и о том, как тяжело уснуть ночью после того, как она призналась, что была в этот день с другим мужчиной. Она спит, а ты лежишь рядом с открытыми глазами, и касание ее сонного тела ввергает тебя в невыносимое одиночество. Ей тепло, в ней семя другого мужчины, она жаркая, как печь, а тебе холодно, так холодно, словно, вылупившись из яйца антарктического пингвина, ты сразу умер — крошечный пучок замерзших перьев на всем этом огромном континенте, где нет ни единого почтового ящика и письма приносит только ветер.
Она ворочается во сне, обвивает тебя руками, но для тебя ее прикосновения — холодный антарктический ветер, что приносит письма и овевает твое сердце зеркальными тенями тьмы.
Конечно, ты ее не разлюбишь, но это будет другая любовь. Начнется она завтра и никогда не станет прежней. Дожидаясь в постели рассвета, ты разделяешь участь бессчетного числа мужчин с начала времен.
В темных тенях спальни ты видишь другую постель: рядом с посапывающей женой в ней лежит римский солдат. Он смотрит в потолок и ждет рассвета, который медленно, будто поверженный меч, располосует небо, но так и не принесет успокоения.
Очень старая история.
В темных тенях его постели за три тысячи лет до рождества Христова прячется другая, египетская постель: в ней мирно спит женщина, глядит в потолок мужчина, а в темноте за изголовьем их египетского ложа притаилась пещера с лежанкой из звериных шкур.
В потолок этой пещеры таращится бессонный человек, а может — существо. Его женщина, а может — существо, беззаботно похрапывает, не зная его мыслей, что складываются из каких-то там своих символов.
