— Ты хочешь сказать, что через тысячу лет оживу уже не я, а моя фогонма?
— Я об этом сегодня думал, когда стоял у окна и курил. Грамматическое время твоих безумных мечтаний уже в будущем: в будущем ты сделаешь то-то и то-то. Твоя душа, которая ночью соединялась с моей, — теперь далеко и с каждой минутой всё отдаляется и отдаляется, что ты уже не я, не моя боль, не моё наслаждение, и моей душе уже не догнать тебя. Ты уходишь навсегда. Я курил, потом что-то тебе сказал. А ты ответила: «Забудем про смерть». Я оглянулся и встретился с твоим взглядом. В твоём зелёном и безмятежно одиноком взгляде, я увидел твою, покидающую меня душу, она смотрела на меня с состраданием, она прощалась со мной навеки.
— Тебе показалось. Бессмысленные события, которые почти не происходят, часто кажутся значительными и нагоняют больше зуда на суеверно-влюблённого человека, чем события обоснованные.
— По-настоящему бессмысленные события начнутся с того момента, когда мы закончим писать этот проклятый диск.
Было уже позднее зимнее утро, когда следователь городской прокуратуры Александр Голиков достал из металлического шкафа папку с документами по уголовному делу и вызвал подозреваемого. Это дело, из-за изменившихся обстоятельств, ещё вчера надо было передать следователю милиции, но Александр Владимирович был занят, поэтому дело так и пролежало в его шкафу до истечения срока меры пресечения подозреваемого.
Он ждал, когда приведут на допрос Сиверина, и с презрением глядел на серую папку.
Также как и в жизни, всё в этом уголовном деле было нелепо. Сначала милиционерам показалось, что потерпевший скончался на месте, поэтому на место преступления вызвали его, следователя прокуратуры, однако, когда он прибыл на место происшествия, скорая помощь уже увезла потерпевшего в третью городскую больницу. На следующий день, ещё до того, когда на допрос к нему был доставлен подозреваемый, Александр Владимирович позвонил в больницу и узнал состояние Соколова. Ему сообщили, что нож всё-таки задел сердце, потом, после операции у больного начался отёк лёгких. Поэтому, шансов у него, что выкарабкается, пока очень мало.
Ни сразу, не после разговора с врачом, Александр Владимирович постановление о привлечении Сиверина в качестве обвиняемого писать не стал. Не повлияло на его решение даже то, что при задержании, и на первом допросе Сиверин сразу во всём признался.
Александр Владимирович просто отправил Сиверина в камеру на десять суток, в надежде, что, посидев и подумав, он изменит свои показания, а дело поставил на полку в металлический шкаф, рядом с другими делами.
Но Соколов выжил. Он остался жив только потому, что человеческое сердце иногда поступает как раз наоборот, и к смерти оно относится самым непримиримым образом: так что ум и даже наука часто должны вымаливать себе у судьбы прощение за преждевременные похороны…
Теперь, снова перелистывая тощую папку, произвольно останавливаясь и прочитывая некоторые места из протоколов дознания, Александр Владимирович чувствовал, что недоволен результатами собственного расследования уголовного дела о нанесении Сивериным тяжкого телесного повреждения поэту Соколову.
Почему-то он сразу заподозрил, что Сиверин берет на себя вину за кого-то другого. Да и сейчас, по прошествии некоторого времени, просматривая снова материалы следствия, он был уже почти уверен, что Сиверин себя оговаривает. И вообще, очень вероятно, что эта компания, каждый из этих троих, включая потерпевшего, знают злодея, и скрывают его.
Свидетели (пожилая семейная пара — совершала вечерний моцион во дворе дома и школьница — тоже, выгуливала собаку), настаивали на следующей последовательности событий: Светлана Адамовна и Соколов вошли в подъезд не сразу. Они остановились у дверей и вроде о чём-то как будто спорили, или договаривались, а Сиверин стоял и наблюдал за ними от угла дома, особенно он не прятался, и к стене не прижимался, стоял на свету, но Соколов и Светлана Адамовна, будто специально, может действительно, его не замечали.
Когда Светлана Адамовна и Соколов вошли в подъезд, Сиверин тоже двинулся по направлению к подъезду, но он шёл, не спеша, а побежал лишь только тогда, когда из подъезда раздался женский крик. Он заскочил в подъезд и почти сразу оттуда вышел, пятясь и обнимая Соколова, потому что тот почти висел на его руках. Сиверин тут же положил Соколова лицом в снег, причём получилось так, что ноги Соколова остались в подъезде, и дверь, хоть и на пружине, но из-за этого полностью не закрылась. Сиверин сначала стал, было, звать на помощь, но потом что-то или кого-то увидел в подъезде, испугался и убежал.
Показания Светланы Адамовны: в подъезде не горела лампочка, поэтому я ничего не видела, но почувствовала что-то страшное, испугалась, закричала и побежала вверх, потому что впереди, на втором этаже горел свет.
Показания Василия Сиверина: когда Светлана Адамовна закричала, я ворвался в подъезд и ударил ножом Соколова, потом вытащил его из подъезда и положил на снег, во дворе были какие-то люди, я стал звать их на помощь, но когда, вдруг понял, что зря убил человека, испугался и убежал.
На вопрос: почему на ноже нет отпечатков его пальцев, утверждает, что это какая-то ерунда и что отпечатки должны быть.
Пролистав тоненькую папку уголовного дела, Александр Владимирович задумался: «Наиболее вероятно, что произошло следующее: Сиверин заскочил в подъезд и ему на руки упал Соколов, уже с ножом в спине…. Соколов шёл из подъезда на улицу, наверное, уже потерял сознание, стал падать, тут заскочил Сиверин, подхватил его, вытащил из подъезда, положил на землю, стал звать на помощь. Потом, Сиверин утверждает, что до него дошло, он осознал, что убийца, испугался и убежал. Однако дверь в подъезд в тот момент была приоткрыта, и он туда посмотрел, потому что ноги Соколова…
Что увидел Сиверин через приоткрытую дверь?
Что же его там так напугало, что он бросил Соколова и убежал?
А может быть он там ничего не увидел, а просто понял что из спины Соколова торчит его нож… Но почему же тогда на первом допросе Сиверин заметно испугался, когда я его спросил: „Почему на ноже нет его отпечатков пальцев?“ Такая реакция психологически не достоверна, он должен был бы, наоборот, приободриться, а не испугаться… Так что же там он увидел, через приоткрытую дверь?»
Александр Владимирович вздохнул, закрыл папку уголовного дела и позвонил дежурному милиционеру. Он распорядился, что бы к нему привели подозреваемого.
Сиверина привели. Голиков попросил его сесть на стул справа от себя, у стены, затем отпустил милиционера и задал первый вопрос:
— На что-нибудь жалуетесь, Василий Григорьевич? Может, хотите сделать для следствия какое-нибудь важное заявление?
— Спасибо за беспокойство, Александр Владимирович. Нет, никаких заявлений я делать не буду.
— Не понимаю. Прошло столько дней. Вы, должно быть оценили возможные последствия для себя, всё хорошо обдумали… Но, почему же вы не хотите снять с себя ответственность за столь тяжкое преступление?
— Ну, допустим, я от всего откажусь… Сделаю заявление, что не убивал. Тогда вы меня спросите: «Кто же это сделал, если не ты?» А я не знаю.
— Знаешь!
— Да я не могу даже представить, кто бы мог это сделать, кроме меня! И нож, ведь, мой, из тела торчал…
— Ну и что из того, что нож твой. В тот день его у тебя не было. Накануне ты отдал свой нож Бинниковой. Хочешь прочитать её показания?
— Всё это не серьёзно: она, может быть, могла оставить нож в своём рабочем столе, а на следующий день она на работу не пришла, так что не могла знать: кто из стола взял нож — я, или кто-то ещё.
— Вот именно: «кто-то ещё»!
— Кто-то ещё, я сказал для объективности.
— Для объективности! — фыркнул Голиков, — Вот и получается, что все продукты твоей мыслительной деятельности, которыми ты сейчас со мной так скромно делишься… они были осуществлены когда-то раньше без серьёзных ошибок. Сейчас они только разоблачают те причины поведения — твоему сознанию, которые противостоят пережиткам прошлого. Что-то у тебя было в прошлом… Что-то такое страшное, что ты даже согласен на самооговор… Но, то, что ты согласился на убийство, ещё вовсе не означает, что ты его совершил. Почему ты так испугался, когда я спросил про отсутствие твоих отпечатков пальцев на ноже? Подумал, что, эксперты обнаружили на нём отпечатки пальцев другого человека? Того, кто действительно взял твой нож из стола Бинниковой? Ведь после недолгих размышлений совсем нетрудно прийти к выводу, что на ноже должны сохраниться отпечатки пальцев Светланы Адамовны…
— Во-первых, на ноже вы вообще никаких отпечатков не обнаружили. Правильно я предполагаю? Молчите. Но, допустим, что на ноже вы обнаружили отпечатки Светланы Адамовны. Ну и что? Назовите мне хоть одну действительную причину, за что ей убивать Соколова? Серьезную, необходимую причину!
