Смородина уже везде отцвела, но со мной теперь всегда её запах. Дни, когда становится меньше стресса, — хотя, говорят, темп моих событий и без того расслабленный, — кажутся совсем дачными. Разговаривая по телефону, я незаметно для себя самого спускаюсь к воде и возвращаюсь, сделав крюк или круг, домой. С тех пор как перестраиваются Миллернтор и окрестности, кратчайший путь между домом и работой — через Репербан. Раньше мне было не по себе маневрировать на велосипеде между машинами и пешеходами, а теперь привык. Я мотаюсь в свободное время по городу или просёлкам и покупаю себе, если проголодаюсь, булку с рыбой и луком. Валяюсь на солнце, листаю, не дочитывая до конца, книги. Если я встречаюсь с мужчинами, то меня не беспокоит, как я одет или что я говорю. Я оставляю за собой право обрывать на любом месте разговор, забираться в чужую постель или выставлять чужого человека из своей именно тогда, когда этого меньше всего ждут. Ночью я оставляю открытым балкон. И мне сейчас почему-то ясно: если хочешь, чтобы тебя любили, — не делай ничего, ради бога, чтобы не спугнуть. С тобой февраль, март, апрель и запах смородины.
Самый большой интерес для искусства (и телевизионных серий) представляют две стратегии человеческих отношений: «полюбите нас чёрненькими» и «принцессы не какают». Дзен состоит в том, чтобы: а) научиться распознавать их у близких; б) воздерживаться от применения самому.
После того как я порезвился и набегался, встречая Новый год с двумя зайцами, наступило странное время. Дело в том, что моя новогодняя история разворачивалась на фоне декораций старой квартиры — вверху и слева на красной ветке гамбургского метро. Мы там долго и довольно счастливо жили с моим мудрым и зрелым мужем Олегом. Разобраться в причинах нашего разрыва ввиду противоречивости показаний сторон практически невозможно, но на всякий случай упомяну три обстоятельства.
Во-первых, недовольство Олега моим кругом чтения. «Библия — отвратительная книга, которой не место дома», — заявлял, например, муж. Сначала он аргументировал это своей естественнонаучной картиной мира, а потом внезапно тем, что стал открывать энергетические каналы, видеть ауру и чакры. Аура у Священного Писания была не очень. Во-вторых, и при всём этом, после одного философского спора о механизмах действия порнографии он заклеймил меня (субъективным) идеалистом-порнографом. И в-третьих, мне после студенческой вечеринки по пьяни подрочил однокурсник Ренато. Если бы я заранее знал о грядущей истерике мужа, — как добропорядочный партнёр я, естественно, во всём немедленно признался и покаялся, — несомненно позволил бы Ренато ещё и взять в рот. А то и выебал бы его. И ведь больше не представилось случая.
Так или иначе, Олег сказал, что теперь у него своя жизнь, а у меня своя. Я довольно быстро нашёл себе маленькую квартиру в Аймсбюттеле с окнами в желтый колодец двора и дровяной печкой на кухне. Но освобождалась она лишь через три месяца. Скромный мальчик с подоконника Якоб и начинающий сибирский мачо Тимыч заполнили первые два. Благо, муж был в долгосрочном отъезде с целью увеличить свой кундалинь и почистить шакти. А в январе вернулся, и нам нужно было провести на общей территории ещё месяц.
Несмотря на опасения, что мы окончательно погрязнем в спорах о смысле жизни, переход в режим общежития совершился гладко. Возможно, из-за кундалиня. Более того, мы стали чудесно готовить, радушно собирать старых друзей и каждый день целомудренно петь перед сном друг другу колыбельную «Schmetterling kommt nach Haus» — про спешащего в постель мотылька. Мы оба открыли анкеты на одном сомнительном сайте и доброжелательно обсуждали поступающие на рассмотрение кандидатуры принцев. А за несколько дней до моего переезда вместе отправились в гей-клуб.
В моём присутствии Олег всегда старался быть настоящим и многоопытным мужчиной. И тут, едва мы вышли из гардероба, сразу прошёл на полупустой танцпол и стал покачиваться и махать руками, как настоящий Джордж Майкл. Мне быстро стало скучно, и я решил что-нибудь выпить. Вливая в себя пиво, я и познакомился с немецким богатырем Фалько — из породы санитаров. Не говорите мне, пожалуйста, что большинство геев работает стюардами или рецепционистами отелей. Среднестатистический немецкий мужеложец выбирает в силу гуманистического инстинкта профессиональный путь санитара. Или хотя бы успевает поработать санитаром в молодости. И разве не мудро устроила природа? Бывшие субтильные мальчики из групп подросткового каминг-аута знакомятся с нелицеприятной изнанкой жизни — и при этом подкачивают мышцы.
Это был экземпляр санитара не только с рельефным торсом, но и с удивительно пушистыми ресницами. И кажется, чуткой душой. Поэтому я поинтересовался у Фалько, где он живёт. «Понимаешь, у своего друга… — замялся он и сделал едва заметный жест в сторону танцпола. — А вообще в Уленхорсте».
Немецкое междометие tja может передавать целый спектр эмоций, родственных сожалению или горестному пониманию. «Tja», — понимающе кивнул я.
Следующие два часа Фалько не отставал от меня, а я, соответственно, от него. Улучив минуту, я перебросился парой слов с Олегом: «Дорогой, ты разрушил мою жизнь, ты выпил все мои соки, ты бросил меня волкам, заведя в тёмный лес. Если ты отдаёшь себе во всём этом отчёт, сделай мне хотя бы единственный раз в жизни маленькое одолжение. Я познакомился с красивым парнем. И нам негде…»
Это был монолог пылкий, хотя без всякой надежды. И каково же было удивление, когда Олег, выдержав небольшую паузу, спокойно ответил: «Ну хорошо, я тоже кое с кем познакомился. Давай созвонимся утром».
По пути из клуба домой — ехали ночным автобусом среди громкоголосых турков, орущих подростков, футбольных болельщиков — самый прекрасный вид городского транспорта в Гамбурге — Фалько писал смс, одно за другим. Я почувствовал укол совести: не разрушаю ли я сейчас самым аморальным образом счастливую семью?
Мы ввались в квартиру и предались утехам. И этой ночью, вернее — в оставшиеся до рассвета часы, я совершил революционное открытие. Что-то до сих пор берегло меня от этого горького плода, от этой пропитанной ядом страницы книги жизни. Наутро я точно знал, что партнёр с великолепным телом может быть никудышным любовником. Мы проснулись под одним одеялом, но мне уже было ясно, что повторения не будет.
Проводив своего героя после чашки кофе на остановку, я особенно остро почувствовал несовершенство мироздания и позвонил Олегу. «Я был с неким Уве, в Уленхорсте. Сейчас еду домой». Упоминание района, в котором муж провёл ночь, заставило меня на мгновение задуматься. Но я стряхнул наваждение.
«Вообще-то я немного рисковал, когда пообещал тебе переночевать в другом месте, — рассказывал за вторым завтраком Олег. — Понимаешь, Уве был не один, а с другом, и они не сразу договорились…» — «А ты случайно не знаешь, как зовут его друга?» — «Какое-то смешное немецкое имя… Фальке, Фалько, кажется… Что с тобой?» Олег пытался постучать меня по спине, думая, что я поперхнулся круассаном. Но это, конечно, были не предсмертные хрипы, а смех.
Потом мы смеялись оба. Потом делились деталями. Потом — физиологическими деталями. Потом сидели в обнимку и просто говорили про хуи. После чего уже совершенно естественно занялись сексом, оба не принимавшие душ, пропахшие табаком и мужчинами. Это был торопливый и жадный секс, но вполне себе на твёрдую четверку. На «отлично» получилось после душа и третьего завтрака.
Так ясный немецкий сокол Фалько вернул или, по крайней мере, поспособствовал возвращению супругов в объятия друг друга. Этот подвиг не должен быть забыт, потому что с самим Фалько судьба обошлась неласково. Он уехал к старому терапевту в маленький населенный пункт федеральной земли Гессен; возможно, даже Фульду. У терапевта оказались ярко выраженные SM-наклонности, и Фалько живет в клетке на заднем дворе его пряничного домика. Пищу ему подают из собачьей миски. Друзья неоднократно заявляли в полицию, и дело почти доходило до суда, но юристы из тайного SM-общества каждый раз доказывали, что всё происходит по взаимному согласию.
В феврале, когда я обосновался в аймсбюттельской квартире, наступили совсем замечательные времена. Мы с Олегом ночевали то у меня, то у него. Иногда он ночевал у Уве или у других своих любовников. Наши открытые отношения не были вполне свободны от ревности и споров. Но всё равно кажутся мне теперь куда более гармоничными, чем прежняя модель. Разумеется, сам мой муж не поддержит эту историческую версию. Он же немного принц и утверждает, что ещё два-три года после того, как мы стали жить под разными крышами, совсем не пукал и не какал. Следует заметить, позиция вопиюще антинаучная.
В следующих выпусках моей передачи о сексологии и славистике я расскажу о ещё одном санитаре переходящей сексуальной природы; о том, как в Голландии поселилась (и сгинула оттуда) небезызвестная Катя Гольдина; о том, как Олег разрушил моё счастье с восходящей порнозвездой, а я в свою очередь невольно воспрепятствовал его эмиграции в Бразилию.
