Я влезла в серебристые туфли, которые были мне на несколько размеров велики, обмотала вокруг шеи боа из перьев, воткнула в волосы восковой цветок и чуть-чуть нарумянила щеки, потому что была бледная от ужаса. Взглянув в треснутое зеркало, я решила, что вполне сойду за певичку из кабаре.
— Ваш выход, — сообщил мне голос, и на сей раз дверь распахнулась. Громила-охранник с заклеенным пластырем кровоточащим носом крепко сжал мою руку чуть повыше локтя, как будто получил указание не дать мне сбежать. Я шаталась, сражаясь с неустойчивыми туфлями. Отныне я знала, что такое боязнь сцены.
Меня подвели к украшенному бисером занавесу, и мы стали ждать. Сердце колотилось, лицо горело. На сцене сам Мормиле говорил в микрофон, обращаясь к посетителям, и его голос оглушительно гремел на весь зал.
— Леди и джентльмены, юноши и девушки! Свежая после кругосветного путешествия на океанском лайнере, где она… — Тут микрофон издал долгий болезненный свист, но сбить Мормиле ему не удалось. — …и злачных заведений Дамаска. Я прошу вас оказать теплый радушный прием очаровательной и талантливой синьоре Веронике Капур.
Раздалась барабанная дробь, оркестр грянул вступление к «Мужчине, которого я люблю».
Луч прожектора высветил дверь, за которой я стояла. Громила сунул мне в руку микрофон и вытолкнул за занавес. На мгновение я совершенно ослепла. Нужно было начинать петь. Песню я, к счастью, знала. Зато не узнала собственный голос, усиленный и искаженный микрофоном. Такое впечатление, что пел кто-то другой.
Пятно белого света стало медленно двигаться по залу. Понятно, что я должна перемещаться вместе с ним, стараясь не выпасть из платья и не потерять туфли. Преодоление нескольких ступенек, ведущих на сцену, превратилось в опасный трюк. Я несколько раз споткнулась, но вроде бы никто этого не заметил.
Добравшись до сцены, я немного успокоилась. Представляете, мне там даже понравилось! Я еще не допела первую песню, а зал уже рукоплескал. Оркестр плавно перешел к «Дню и ночи», я старалась изо всех сил.
— Фреда, ты звезда, — воскликнул стоявший за сценой Мормиле. А я и сама это чувствовала.
Я спела третью песню, раскачиваясь в такт музыке, и даже набралась смелости выставить одну ногу в разрез платья. Все шло прекрасно до тех пор, пока меня не бросило в жар. Потом стали подгибаться ноги.
Я рухнула со сцены и приземлилась на что-то твердое. Оркестранты растерялись: играть или нет? Одни продолжали играть, другие перестали, а микрофон, который я все еще сжимала в руке, транслировал на весь зал мое прерывистое сопение. Прошла целая вечность, прежде чем включили свет, и тогда я оцепенела от ужаса.
Оказалось, что я упала на стол, опрокинув подсвечник и стаканы. Голова моя покоилась на коленях мужчины в белом костюме. Увидев его, я подумала, что у меня начались галлюцинации. Да, это снова был Сыщик, хоть и в гриме. Я его узнала, несмотря на парик в стиле Элвиса Пресли, поддельный загар и золотые украшения.
— Фреда, — выдохнул он, — вы целы?
— Все в порядке, — ответил ему подошедший Мормиле. — Шоу должно продолжаться.
Он щелкнул пальцами здоровой руки, подавая знак оркестру, и попробовал меня поднять. Ничего не вышло — мое тело не поддавалось. Язык распух, стал тяжелым и ватным.
— Змеиный укус, — с трудом выговорила я на последнем дыхании.
Женщины завизжали, мужчины поддержали их, все бросились к выходу. В нарастающей панике рвались вечерние платья, слетали с ног серебристые туфельки, соскальзывали парики.
— Ядовитые змеи! — вопили посетители.
— Вы слышали? Здесь королевская кобра-людоед.
— Боа-констриктор.
— Гремучие змеи.
Опрокидывались столики, падали свечи, поджигая обивку стульев. В мгновение ока зал наполнился удушливым черным дымом.
Оркестранты присоединились к массовому исходу, и контрабас Франко застрял в дверях. Посетители протискивались между ним и дверным косяком, восемнадцать человек получили тяжелые травмы. Началась полная неразбериха. Мормиле бегал по залу, пытаясь всех успокоить, но от этого становилось только хуже. Наконец он затих, получив по голове раструбом тубы.
Последнее, что я увидела, прежде чем потерять сознание, — как Сыщик снимает пиджак и парик. Неужели в такой момент он решил заняться любовью? Нет, вместо этого он стал внимательно разглядывать мою укушенную ногу. Потом взял огромных размеров нож и сказал:
— Фреда, сейчас будет немножко больно.
И вонзил нож в рану.
Боль была адская. Я чуть не лишилась чувств, но решила, что будет лучше, если я сама за всем прослежу. Закончив ковырять ножом в ране, Сыщик припал к ней губами и стал сосать кровь. Он сосал и сосал, время от времени яростно сплевывая на пол. Я очень боялась, как бы он не высосал все до последней капли. К тому времени дым был уже таким густым, что слезились глаза и стало трудно дышать.
Привлеченные бегством посетителей и валящим из здания дымом, полицейские решили срочно навестить клуб, за которым следили уже много лет. В зал ворвался целый отряд полицейских с дубинками. Один из них стал колотить Сыщика по голове и по всему телу.
— Воспользовался тем, что женщина ранена, — приговаривал он между ударами. — Стыд и позор. На-ка, получи!
Сыщик, избитый до потери сознания, упал прямо на меня. И тут я наконец-то отключилась.
Мне в лицо плеснули чем-то холодным, я открыла глаза и увидела расплывающиеся черты Сыщика, который смотрел на меня с тревогой.
— Благодарение Мадонне, — сказал он. — Ты выкарабкалась, Фреда.
Произнесено это было с таким чувством, что у меня не осталось сомнений: его интерес ко мне больше, чем просто профессиональный.
У меня немного болели глаза, на верхней губе я обнаружила кусочек лимона, а во рту несколько кубиков льда. Джин с тоником привел меня в чувство, когда прочие средства не помогли. Сыщик усадил меня в кресло. Руки у него были сильные и мускулистые, в них я казалась невесомой, как кукла.
Громила-охранник уже загасил пламя и был занят тем, что сбивал своим пиджаком последние искры со стульев. Когда дым рассеялся, стали по одиночке или парами возвращаться посетители. Оркестранты расчистили проход. Франко получил назад свой контрабас, но тот был сильно покорежен, а две струны лопнули. Сельмо д’Анджело лег на пол рядом с Дарио Мормиле, уперся ногами в плечи хозяина и стянул с его головы свою тубу.
Оркестр собрался и заиграл вариацию на тему песни «Умоляю, верь мне». Несколько пар, включая и полицейских, отложивших свои резиновые дубинки, вышли на середину зала и стали танцевать. Официантка Беата Фреска сбилась с ног, выполняя заказы на спиртное. Всем нужно было успокоиться и освежиться. Я с удивлением обнаружила, что мое бедро, укушенное змеей, покрылось волосами. Интересно, почему? Никогда не слышала, чтобы такое случалось после змеиного укуса. При более внимательном осмотре выяснилось, что Сыщик использовал свой парик в качестве жгута. Рана была открытая, с багровыми краями.
— Не волнуйся, — успокоил Сыщик, словно прочитав мои мысли, — это была безобидная змейка. Рана быстро заживет.
Подошел Мормиле.
— Как насчет того, чтобы спеть песенку, Фреда? Поднять всем настроение. Что скажешь?
По лбу у него шла глубокая красная вмятина.
Я сказала «нет» и почувствовала себя очень сильной, хотя мое физическое состояние оставалось весьма плачевным.
Сыщик все это время не спускал с меня глаз, словно ждал каких-то слов. Жаль было его разочаровывать, но я понятия не имела, чего именно он хочет.
Оркестр заиграл новую мелодию, и на сцену поднялся сам Мормиле, решивший спеть «Пришла любовь». Для начинающего певца у него оказался неплохой голос.
— Потанцуем? — спросил Сыщик.
Я кивнула, хотя не могла даже стоять. Он снова поднял меня своими сильными руками, и мы стали танцевать. Постепенно остальные пары куда-то исчезли, оставив нас наедине в трепещущем мире, наполненном мужским ароматом моего партнера, согретым теплом его тела, прижатого к моему. И все это под задорное пение Мормиле.
Когда губы Сыщика прикоснулись к моим губам, я позволила себе закрыть глаза и погрузиться в состояние, которое могу описать одним словом: наслаждение.
Открыв глаза в следующий раз, я не могла вспомнить, где нахожусь и что со мной стряслось. Свет был тусклый, я почти ничего не видела, но явно лежала в постели. Вокруг хрустящее постельное белье и запах антисептика. Где-то поблизости раздавался приглушенный плач и чьи-то стоны. Когда глаза привыкли в темноте, мне показалось, что место знакомое. Если не ошибаюсь, это была та же палата, в которой я лежала после аварии.
С обеих сторон от меня и возле противоположной стены стояли кровати, на них спали какие-то люди. Рядом была тумбочка, на ней миска с фруктами и ваза с гвоздиками. Еще стояла капельница, из которой мне в вену вливалась некая бесцветная жидкость.
