Ян мгновенно ответил:
— Турки!
— Турки, но также и арабы. Одним словом: ислам. Как отвести угрозу? Как разбить их или хотя бы ослабить? Через путешественников мы узнали, что по ту сторону Турецкой империи есть большое королевство, сильное и богатое, правит им христианин, священник Иоанн. Его владения, если верить, простираются до западного побережья Африки, так что вполне можно добраться туда через Атлантику. Заключив с ним союз, можно обойти турок с тыла и разбить их. Кроме военных целей, есть и финансовая выгода, которую можно было бы извлечь из этого предприятия. Страны, которым удалось бы открыть новые морские пути, непосредственно попали бы в эти края, богатые золотом, пряностями и рабами, и они покончили бы с посредниками и десятиной, теряемой на каждой сделке. Вот, к примеру, знай, что гвоздика, которую покупают на Яве за два дуката, в Малакке стоит от десяти до четырнадцати, а в Каликуте — от пятидесяти до шестидесяти. Ты легко можешь представить, какой цены она достигает на рынках Лиссабона или Антверпена. Португалии и Испании эти новые морские пути позволили бы подорвать монополию Венеции и Генуи. Вызов им бросил один исключительный человек. Великий князь. Мой господин и друг.
— Вы — друг князя?
— Самого благородного: Энрике. Сына покойного короля Жоао Первого. С детства у него была только одна страсть: море. Инфант Педро по возвращении из Венеции подарил ему книгу Марко Поло, а также карту всех известных частей света, составленную на основе отчетов торговцев пряностями. Энрике уединился в Саграх, на высоком мысу, омываемом водяной пылью. Он жил там без протокола и подобающей пышности, между арсеналом и библиотекой, в которой собрал все рассказы о путешествиях. Жадный до новостей, он разослал секретных агентов в Богемию и Вену, они добыли ему трактаты, чрезвычайно ценную документацию, хранившуюся в архивах монастырей или коллегий. Из итальянских городов, с островов Средиземного моря и даже с Востока, из Индии он пригласил магов, астрологов, лоцманов, а также рулевых и людей, опытных в кораблевождении и обращении с парусами. Отдалившись от двора, он целиком посвятил себя решению трудной и увлекательной задачи, пытаясь поставить точку в неразберихе достоверного и вымышленного, отделить возможное от невозможного.
Ян поинтересовался:
— А сам-то он моряк?
— Парадоксально, но Энрике практически никогда не выходил в море, разве что на военном корабле для выполнения боевой задачи. Но вот уже более двадцати лет он посылает наши корабли к берегам Африки. Ты знаешь, что ходить на кораблях — опасное дело. Были у него, конечно, и удачи. Античное рулевое весло было заменено рулем, поворачивающимся на петлях, укрепленным под ахтерштевнем и приводимым в движение брусом. Магнитный камень сейчас посажен на ось, помещен в самшитовую коробку и подсвечивается ночью. Применение астролябии и расчетных таблиц помогает, конечно, ориентироваться, но весьма приблизительно. Но это все же лучше, чем прежде. Однако, несмотря на все эти улучшения, остается опасность заблудиться. Уходя к берегам Гвинеи, наши моряки погружались во мрак и неизвестность.
— Это что-то необыкновенное! — воскликнул очарованный Ян. — Какая отвага!
— Лет двадцать назад Энрике прослышал о богатых островах на западе и решил отправить на их поиски две однопарусные барки с тремя своими оруженосцами: Жоао Гонсальвесом, по прозвищу Зарко, Триштамом Вазом и… мной.
— Значит, вы моряк?
Идельсбад подтвердил.
Огонек восхищения вспыхнул в глазах мальчика, и он с удвоенным вниманием стал слушать продолжение повествования.
— Жестоким испытанием оказалось это путешествие. Нас сносило течениями, много раз мы теряли направление, но в конце концов пристали к одному острову. Мы поспешили окрестить его, назвав Порто-Санто; для нас он был спасением. Песчаный и плоский, к сожалению, он оказался бедным; зато там в изобилии росли деревья, из которых добывают экстракт драцены, этот волшебный бальзам, затягивающий раны.
— Он применяется и в живописи. Из всех красок он больше всех походит на кровь. Отец часто пользовался им. Но прошу простить меня, продолжайте, пожалуйста.
— Затем мы вернулись в Португалию и сообщили инфанту о нашем открытии. Он снова отослал нас на Порто-Санто, но уже с семенами, орудиями труда, рабами. На наше несчастье, к нам присоединился один генуэзец, синьор Перестрелло. В день отплытия какой-то доброжелатель подарил ему беременную крольчиху, которую он выпустил на волю по прибытии на остров. Ее потомство оказалось столь плодовитым, что все первые посевы были уничтожены.
Ян не мог удержаться, чтобы не прыснуть со смеху.
— На нашем месте, — проворчал Идельсбад, — ты бы не смеялся. Но хватит отступлений. Разочарованные, мы решили плыть дальше, к неясным очертаниям, которые по вечерам выныривали из тумана. Никогда не забыть мне наше волнение, когда мы высадились на этот большой остров, поросший густым лесом с опьяняющей листвой, из которой сочилась живительная влага, с множеством разно цветных ящериц и птиц. Мы назвали его Мадейрой.
— А почему?
— Из-за бесчисленных лесов. Madeira — дерево на португальском. Впоследствии мы посадили там виноградные лозы, привезенные с Кипра, сахарный тростник из Сицилии и развели рогатый скот. Вот так мы осуществляли основные положения плана Энрике. Ему мало было одного лишь открытия. Необходимо было извлекать из него пользу. Вполне вероятно, что кое-кто побывал на Мадейре еще до нас. Но именно мы, на этот раз не лавируя, проложили туда дорогу, построили первый дом, посадили первую виноградную лозу, развели первых домашних животных.
Мальчик восхищенно кивнул и не удержался от вопроса:
— Но какое отношение все эти приключения имеют к моему отцу?
— Непосредственное. Потерпи. Подобные экспедиции следовали одна за другой без перерыва. Продолжаются они и сейчас. Девять лет назад один монашествующий рыцарь из дома инфанта, Гонсальвес Велго Габрал, после нескольких попыток добрался до другого архипелага, о котором много раз упоминали моряки, спасшиеся с судов, отнесенных ветром. Эти острова напоминали больших хищных птиц, и им дали название Азоры, что значит «Ястребы» на моем языке. Там мы тоже поднимали целину, убирали камни, пытались вывести сельскохозяйственные культуры, приспособленные к влажному климату. Постепенно освоили девять островов. Двумя годами позже, в тысяча четыреста тридцать четвертом году, один из наших знаменитых капитанов дважды обогнул мыс Божадор, доказав, что можно идти против сильных течений и ветров, которые не удалось еще победить ни одному народу. А через несколько месяцев один из наших экипажей обогнул мыс Блан. Эта экспедиция обязана своим успехом новой конструкции корабля — каравелле, изобретенной нашими кораблестроителями и такелажниками. Это было лучшее судно из всех, когда-либо выходивших в море. Ты должен был заметить его в порту Слейса.
Ян поспешно подтвердил:
— О да! Их высокие борта и латинские паруса выделяются среди тысяч других. Я слышал, что у этих судов такая малая осадка, что они могут близко подходить к берегам, проникать в устья и идти против ветра.
— Правильно. Доверив тебе все эти детали, я хочу, чтобы ты хорошо осознал жертвы и усилия, на которые не переставая шли мои соотечественники в течение десятилетий. Благодаря этим людям, не уступающим по напористости принцу Энрике, а также неизвестным морякам мы, к вящей славе Португалии, отодвигаем границы знакомого нам мира. Терпением и отвагой мы добились того, что португальский парус видят во всех концах света.
Идельсбад умолк, и Ян понял, что сейчас пойдет речь о самом для него важном.
— Это случилось тринадцать лет назад, в тысяча четыреста двадцать восьмом году. Овдовев в третий раз, Филипп, герцог Бургундский, направил в Синтру своего любимого художника и верного слугу — Яна Ван Эйка. Его встретили с большой помпой, и он написал портрет инфанты Изабеллы, единственной дочери короля, отослав его своему господину вместе со столь благоприятным отзывом о непорочности и привычках принцессы, что Филипп поспешил попросить ее руки. Дальнейшее тебе известно. Первого января тысяча четыреста тридцатого года бургундец взял себе в честь Изабеллы новый девиз — «Другой не будет» и учредил ради нее орден «Золотого руна», дабы поощрять им торговлю шерстью, основным богатством Нидерландов, а также память аргонавтов, в честь морских подвигов Португалии…
Идельсбад презрительно поморщился.
— Лицемерие… низость… Особенно когда знаешь, что верность никогда не была свойственна этому добрейшему герцогу. Не сомневайся: замыслы инфанта Энрике всегда являлись и сейчас являются наисекретнейшими в мире. Наши морские карты неоценимы. Они составляют богатство нашей страны. Чтобы сбить со следа иностранных шпионов, кишевших повсюду в камзолах придворных или в широких плащах негоциантов, мы тщательно скрывали некоторые успехи и громко оплакивали некоторые неудачи. Мы запутывали следы, мы даже топили корабли, дабы уверить всех в легенде, согласно которой невозможно вернуться обратно, пройдя определенную точку.
