– Что точишь?
Никакого ответа. Стелла подумала, не броситься ли со всех ног к двери. В конце концов, она его мало знает. В саду она знала, что он собой представляет, и была уверена, что все его поступки в дальнейшем будут поступками того человека, которого она знает. Но он был не тем человеком, которого она знала. Он был кем-то другим. Может, того человека она просто выдумала, создала из своих потребностей?
– Что точишь?
– Нож.
Нож для того, чтобы отрезать ей голову.
– Зачем?
Стелла со странным спокойствием вглядывалась в его лицо. Подумала – хорошо еще, что от удара не лопнула кожа. Глаза у нее слезились, она осторожно прикоснулась к ним платком. Мысли ее обратились к бегству, так как Эдгар собирался ее убить. Как ни странно, это не вызвало в ней страха, она была оторвана от всего окружающего. Масштаб вещей изменился. Пудреница, которую Стелла держала перед лицом, казалась далекой, сжавшейся до размеров монеты. Отражение было крохотным. Она не могла даже как следует разглядеть черты лица.
– Резать им апельсин.
Эдгар тоже был крохотным, далеким. Она видела его как в перевернутый бинокль. Он перестал точить нож, стоял по-прежнему спиной к ней, но смотрел на нее через плечо. Крохотный человек вдалеке, в другом конце огромной комнаты.
– Резать апельсин?
Голос ее, монотонный, металлический, шел словно из неизвестного источника. Эдгар подошел к ней, протягивая на вытянутой руке ломтик апельсина. Стелла положила его в рот. Эдгар не собирался убивать ее, он хотел дать ей кусочек плода. Он пристально смотрел, как она ест.
Смотрел Эдгар на нее очень странно. Стелла не представляла, что у него на уме. Он покачал головой и отвернулся. Стелла увидела, как он отрезал еще ломтик и неуверенно, как будто никогда не пробовал апельсина, поднес ко рту. И тут Стелле стало понятно. Она вспомнила, что я говорил о его бредовых идеях относительно Рут Старк. О том, что Эдгар думал – она отравляет его еду.
Это потрясло Стеллу как ничто другое. Его ярости она находила разумное объяснение. Его ревность могла объяснить. Но мысль, что она собирается отравить его апельсином?! Тут она перепугалась. Теперь ей стало понятно, что она должна уйти от Эдгара ради него, и все, что мы ей говорили, все, что она до сих пор успешно подавляла, потоком хлынуло в ее сознание. Стелла впервые смертельно испугалась его. Скорее даже не его, а заключенного в нем безумия – это она подчеркнула в разговоре со мной. Она понимала, что не должна выказывать ужаса, верила теперь, что он в любой миг способен прийти в ярость и поступить с ней, как с Рут Старк. Может, сейчас ему не понадобится сперва напиваться, может, он уже утратил контроль над собой. Она считала, что если он учует запах ее страха, то взорвется.
Стелла хотела бежать, но не смела выйти из комнаты. Ей казалось, что он догадается о ее намерении и тут наступит конец.
– Я пойду наверх, – сказала она.
Взяв сумочку, Стелла медленно поднялась по лесенке и села на матрас, вытерла липкие от апельсинового сока пальцы и вновь стала разглядывать лицо в зеркальце пудреницы. Потом взяла книгу, легла на спину и, даже не глянув вниз, принялась читать. Она чувствовала, что Эдгар смотрит на нее. Это произойдет сейчас? Спокойствие Стеллы было в высшей степени притворным. Сердце ее колотилось, кожа повлажнела от страха, и паника могла в любой момент овладеть ею.
Эдгар находился в мастерской всю вторую половину дня, лепил ее голову. Пожалуй, я могу представить, каким сверхчеловеческим усилием воли Стелла сохраняла самообладание. Думаю, ваяя ее голову, Эдгар пытался ясно увидеть Стеллу, понять ее сущность и таким образом справиться со своим безумием. Стелла наверху ни о чем не догадывалась, только молилась, чтобы он вышел. Она осмеливалась совершать лишь мысленные приготовления к бегству, курила, прижавшись спиной к стене. Она так долго отвергала все известное ей об убийстве Рут Старк, что теперь ни о чем другом не могла думать. Вообразить, что она отравляет его!.. О, он безумен, безумен! Однако несмотря на свой ужас, она все же жалела Эдгара, так как понимала, что его безумие – болезнь. Она долго жила среди судебных психиатров и не могла этого не понимать.
Эдгар, шаркая ногами, вышел вскоре после наступления темноты, не сказав ни слова. Стелла слышала, как этот сильный мужчина удаляется, и не стала терять времени. Она четко спланировала, что делать. Уложила чемодан и оделась меньше чем за десять минут, в плаще, косынке и темных очках пробежала вниз по лестнице и по коридору, потом остановилась и выглянула во двор. Там не было ни души. Она быстро вышла на улицу, остановилась у стены посмотреть, не возвращается ли Эдгар. Он не возвращался. С реки тянуло холодным ветром. Стелла быстро зашагала вперед.
Полчаса спустя она осторожно вошла в бар захудалой пивной неподалеку от Ватерлоо. Это было чистое, теплое, пустое, опасное помещение; такие есть по всему Лондону, подумала Стелла, помещения, вроде бы сулящие безопасность, однако не исключающие возможность, что войдет он. У стойки всего один мужчина в сером плаще, с вечерней газетой и стаканом пива. На полу ковер, горит газовая плита, рядом с плитой в углу круглый столик на металлических ножках. Всего один человек в помещении, тепло, неяркий свет, сигареты, алкоголь, а там, откуда она ушла, холод, сумерки, пустая мастерская и сумасшедший. Она посидит за столиком, выпьет. Женщина за стойкой подала Стелле пачку сигарет, большую порцию джина, тоник. Стелла пошла с ними к огню и села щекой с синяком к стене, налила тоника в джин и закурила. Через минуту-другую она заметила, что мужчина у стойки смотрит на нее, но, когда подняла взгляд, он снова уткнулся в газету.
Было тепло, тихо, свет не резал глаза. В бутылке оставался тоник, поэтому Стелла взяла еще джина. Пока она стояла у стойки, мужчина в плаще спросил, не составит ли она ему компанию. Стелла ответила – нет, она ждет мужа. Возможно, мужчине показалось странным, что на ней темные очки. Возможно, он подумал – откуда у нее синяк на лице? Стеллу не заботило, что он думает. Она вернулась с джином к столику возле огня. Стелла ждала. Эту пивную она выбрала потому, что снаружи стояла телефонная будка. Она звонила на квартиру Нику, его не оказалось дома, и решила позвонить еще раз через полчаса.
Час спустя Стелла все еще была там. Печаль то и дело поднималась у нее в душе волна за волной, и она яростно приказала себе тоном, в котором узнала тон мужа, не глупить, не поддаваться жалости к себе, взять себя в руки. По иронии судьбы, в этом безвыходном положении ей пришел на помощь один из способов Макса управляться с бурными женскими эмоциями. «Возьми себя в руки, дорогая, ты в общественном месте. Хочешь превратить себя в посмешище?» Мысль о том, что она может превратиться в посмешище, отвлекла ее. Заключить бы в раму столик и печальную женщину за ним, в унылую черную раму, а внизу сделать надпись: «Меланхолия». Стелла улыбнулась. Скулы у нее болели, по щекам струились слезы. Из зала донесся мужской смех. Перестань, Стелла, сказала она себе, но это не помогло, стало только хуже. Тут мужчина у стойки повернулся и стал бесцеремонно разглядывать ее, поэтому посмешище поднялось и пошло в третий раз звонить Нику.
Квартирка была крохотной, но все же более уютной, чем склад. Каким удовольствием было принять ванну! Ник весь день очень беспокоился о ней. Он отправился на верхний этаж склада и обнаружил, что там никого нет, поэтому не знал, что думать, но боялся самого худшего. Ее голос по телефону он услышал с громадным облегчением. Приехал к пивной, они выпили вместе, и он повез ее на квартиру. Стелла сказала ему, что больше всего на свете хочет принять ванну.
Он разделась в ванной, погрузилась в горячую воду и лежала с закрытыми глазами, чувствуя, что давно уже не была по-настоящему чистой. Подавленность, убожество, беспокойство и вина последних дней слегка отступили. Потом она оглядела свое тело, белую кожу, груди, руки и ноги, бледные, изящные кисти и ступни. Макс потерял интерес к ее телу года через четыре совместной жизни, так как не обладал воображением для поддержания страсти. До встречи с Эдгаром она жила чуть ли не монашенкой. Но сейчас думать об Эдгаре она не могла, гнала воспоминания о нем.
Стелла вылезла из ванны и припудрилась перед длинным зеркалом на двери.
Дорогой Ник. У него не было возможности оказать гостеприимство расстроенной женщине, но он старался, настаивал, чтобы она легла на кровать, а он поспит в кресле. Она с благодарностью легла в постель, не снимая халата, а он суетился, готовя ей выпивку.
– Хочешь чего-нибудь поесть?
– Я не голодна, Ник.
Она была скромной, любезной, как подобает леди в стесненных обстоятельствах. Ей нравился этот слабый, безалаберный, добродушный человек. Его заляпанные краской брюки неизменно вызывали у нее улыбку, они с Эдгаром пошучивали по этому поводу, советовали выставить их как произведение искусства. Бедняга Ник, он смеялся, однако в следующий раз появился в чистых брюках; правда, чистыми они оставались недолго. Теперь он сидел на краю кресла, подавшись вперед, потирал длинные пальцы и застенчиво объяснял, как обрадовался, услышав ее голос в телефонной трубке.
