Птичик дозвонился Верке и сказал, что завтра нужно ехать на кладбище.
— Зачем? — не поняла Верка. — Кто-то умер?
— Завтра пятая годовщина смерти отца.
— Папусечка-а-а! — просюсюкала Верка. — Не могу! У меня с Борькой проблемы!
— Какие?
— Стал плохо учиться и начал курить! Врачи сказали его родителям, что во всем виноват ранний секс! Что Борька не растет из-за секса и мозг у него развивается медленно!
— Все может быть, — посочувствовал Птичик.
— Так что я не могу его оставить сейчас! Борхито очень переживает за свой маленький рост!.. Я тебе говорила, что у меня уже есть месячные?
— Нет.
— Второй год, — информировала Верка с гордостью. — Ты-то как живешь?
— Нормально.
— Как мать с Ванькой, Хабиб?
— Ничего…
— Ты прости меня, что я завтра не приду! Сам понимаешь!..
— О'кей.
Перед тем как поехать на кладбище, Анцифер подошел к тахте, на которой лежал мертвенно бледный загипсованный Хабиб. Видя приближающегося пасынка со стальными глазами, турок сжался всем телом и покрылся мелким потом.
Птичик погладил отчима по гипсу и с большим сочувствием произнес:
— Прости меня! — и добавил: — Зверь…
Он не возвращался к ней неделю.
Взяв из физической лаборатории микроскоп, Птичик разобрал его, затем вновь собрал, переделав механизм в телескоп, и просидел несколько дней у себя в комнате, исследуя черную дыру.
Анцифер растянул кожу настолько, насколько это было возможно. Вставил в нее медицинское распирающее кольцо, чтобы не закрывалась, и воткнул в пустоту окуляр портативного телескопа.
Он просидел несколько часов, глядя в свою душу, отчаянно напрягая глаза, но ничего, кроме всепоглощающей тьмы, не обнаружил.
Его глаза устали. Анцифер с усмешкой представил себя астрофизиком, исследующим свое тело, а вернее — душу. Астрофизик души!.. Неужели в ней все так темно?.. Не успел он задаться этим вопросом, как тотчас в непроглядной тьме блеснуло искрой, будто отстрелило от зажженной спички. Как будто звезда упала с ночного неба… А затем одна за другой — и черное пространство разукрасил самый настоящий звездопад, застывший созвездием Лебедя.
Когда-то отец, отвезя детей на море, показывал Птичику ночное небо и на падающие звездочки говорил:
«Ты можешь загадывать любое желание, сынок! И оно обязательно сбудется!»
— Хочу, чтобы она меня любила! — бесконечно загадывал Анцифер, зачарованный звездопадом своей души.
А потом звездный дождь внезапно кончился, и темнота, словно волшебный театральный занавес, расцвела многочисленными галактиками, как будто Птичик глядел на снимки телескопа «Хаббл». Он рассмотрел Млечный Путь, который мчался на него, как в научно-популярном фильме, закрученный в космическом вихре. Затем незнакомые галактики понеслись в прошлое, одна за другой возникая и исчезая, поражая своим многоцветием.
— Я чего, в планетарии?!! — обалдел Птичик. Из материнской комнаты донеслось:
— Не мешай спать! Ты что, один здесь живешь, гений херов!
— Спи спокойно, мой богинь! — Хабиб.
— Ты мне еще будешь здесь указывать, иноверец! — мать.
У Птичика от напряжения потекли из глаз слезы. Ему необходимо было сделать перерыв. Он оторвался от окуляров, зевнул протяжно и заснул прямо на ковре…
На следующий день в университете искали того, кто увел микроскоп стоимостью двадцать пять тысяч долларов. Даже милицию вызвали, и зачем-то она шарила у всех по карманам, как будто микроскоп можно было спрятать в одежде.
Знающие люди объяснили людям в погонах, что микроскоп вещь не столь уж маленькая, что название произошло не из-за малости пропавшего предмета, а из-за малости, которую предмет может разглядеть. Сама же вещь довольно большая. Милиционерам показали другой, похожий на пропавший, микроскоп.
— А-а-а! — поняли милиционеры. — Что ж вы раньше молчали?
Кто-то из особо наглых студентов ответил:
— Мы надеялись, что вы среднюю школу окончили!
Главный из милиционеров, стрельнув глазами, тотчас обнаружил говорливого.
— А ты, ушастый. — Милиционер указал пальцем на наглеца. — А ты, ушастый, плохо кончишь! Таким, как ты, ушастый, ухи быстро отстригают! Умные все здесь? Я спрашиваю: умные?.. Так какого хера вы нас вызываете, отвлекаете от важных дел?!
Здесь пожилой проректор заступился за студентов:
— Потише, товарищ капитан! Здесь вам не вытрезвитель! Здесь будущее российской науки! Так что попрошу!..
Весь университет знал, что пожилой декан еще в советские времена работал нелегалом во Франции, в секретной лаборатории, и тибрил для страны секреты. Его не поймали, и, по слухам, за заслуги перед коммунистической партией ЦК присвоил разведчику звание генерала.
— А ты, старый, плохо кончишь! — побагровел капитан. — Таких, как ты, живьем хоронят! Дубинкой хочешь по ребрам?..
Ну здесь и поехало все! Пожилой декан резко, будто щипцами, взял капитана чуть повыше локтя и, казалось, приподнял его, сделав больно.
— Нападение на власть! — вскричал милиционер, извиваясь всем телом.
Декан зашептал ретивому командиру наряда что-то в ухо, отчего тот сначала побагровел, а потом побледнел и сник в мгновение. Декан отпустил его руку и значимо произнес:
— Чтобы я вас больше здесь не видел! Ясно?
— Так точно, — промямлил капитан и поплелся к выходу, уводя за собой ошеломленных подчиненных.
Когда двери за властью закрылись, декану дружно аплодировали всем факультетом.
Ну и самое главное — концов микроскопа так никогда и не нашли! Спасибо милиции и декану из Федеральной службы контрразведки!
Всю неделю Анцифер наслаждался картинками Вселенной… А потом ему надоело… Он ВСПОМНИЛ о ней и, засунув микроскоп в сумку, отправился в поход.
Дверь открылась, и он ощутил теплую волну ее запаха. Она стояла в проходе в маечке — худенькая и ночная, и он некоторое время дышал ею, а приблизившись, ткнулся носом в ее волосы и простоял бы так вечность. Он чувствовал, как стучит ее сердце, — как голубиное, как тело, теплое, нагретое одеялами, жмется к его телу и она шепчет ему:
— Где ты был?.. Я ведь могла умереть!..
А он шепчет ей в ответ:
— Прости… — и, чуть приподняв ее за талию, несет в комнату.
— Как же ты! — Она целует его в лицо. — Ты жестокий мальчик!
— Нет, — отвечает он, принюхивается и чует только ее запах и запах нового постельного белья. Опускает ее на кровать…
— Что ты делаешь? — шепчет она.
Он думает о странном женском устройстве. Она спрашивает у него, точно зная о его намерениях. Голая и готовая его принять… Даже сестры Жоровы, которых он по третьему разу за ночь радовал, так же перед слиянием тел, вытаращив глаза, томно вопрошали: «Что ты делаешь?» Ну что здесь ответишь?..
Хотя ей он знал что ответить.
— Я люблю тебя, — прошептал. — У меня столько нежности к тебе!.. Ты похожа на ребенка нерпы, белька. Ты вся белая!..
Этой ночью у них все было гораздо слаженней. Они не теряли сознания, удерживаясь на острие осознанных ощущений. Оба рассматривали друг друга и не стеснялись даже крайностей, которые напугали бы ханжей и лицемеров, любящих смотреть фильмы категории восемнадцать плюс и комментировать их: «Да как же он ей туда-то! А она как это терпит?.. Вот ведь какая эластичная профессионалка!.. И как такие фильмы разрешают! Фу, гадость!.. А это… Она же захлебнется! Вот ведь конь, бычара семенной!»
Он целовал ее.
Она целовала его.
В квартире, подаренной ей Нестором, было густо от любви.
Теперь он пах ею, а она — им.
У нее были маленькие розовые пятки, и он об этом ей сказал:
— У тебя маленькие розовые пятки.
— А у тебя, — ответила она, — у тебя ножищи, как у бегемота!
— У тебя маленькая вкусная попка!
— А ты непристойный хулиган! И у тебя… у тебя маленькая штука!
— Какая штука? — не понял он.
— Которая похожа на пистолетик!
Она улыбалась, глядя, как он постепенно понимает, что имеется в виду!
— Ах ты безобразница! — Он глядит на низ своего живота и улыбается ей в ответ. — Действительно маленькая!.. Сейчас…
— Я тебя тоже люблю, — говорит она.
— Почему «тоже»?
Она не поняла его вопроса:
— Ты же сказал, что ты меня…
— Когда? — Он пытался припомнить, хмуря брови.
— В самом начале…
— Что ты имеешь в виду?
Она придвинулась лицом к его лицу, коснувшись носом его носа.
— Ты негодяй? — лизнула его губы. — Ты хочешь помучить меня?
Он слегка прикусил ее губу, а потом ответил:
— Да, я хочу помучить тебя!
— Отвечай же скорее!
— Что я должен сказать?
— Я…
— Я, — повторил он.
— Я люблю…
— Я люблю…
— Я люблю… мальчиков!!!
Она засмеялась над своей шуткой, а он повалил ее на подушки и, в мгновение подчинив своему телу, признался:
