«У каждого народа своя судьба. Одни предназначены мною, что бы процветать и тащить всю цивилизацию вперед, другие — что бы быть наглядным изображением для лидеров–народов, как не стоит жить, третьи — что бы просто погибнуть практически без следа, отдав другим народом самое ценное — свою территорию.
«Так мы кто — вторые или третьи»? — девушка, чуть потеснив Сергея, быстро набрала вопрос.
«Вы… вы страдальческий народ. Вы — постоянный оппонент «счастливым» народам. Что бы они уж не сильно зарывались. Без вас они бы быстро всех привели к одному, общему знаменателю. А мне единообразие не нужно — это тупик».
«И долго мы этим оппонентом будем»? — Инна продолжала стучать по клавиатуре.
«Долго», — последовал недвусмысленный и лаконичный ответ, — и экран компьютера потух.
— Да, печальная у нас судьба, — после долгой паузы проговорил Сергей.
— Печальная, — как эхо отозвалась девушка.
— Зато у нас, я думаю, судьба не будет печальной, — мужчина сжал своей рукой ладошку девушки.
Та вздрогнула, сжалась, затем порывисто придвинулась к нему:
— Ты думаешь?
— Да, я так думаю. Ведь должны же люди быть счастливы, если они этого очень сильно хотят.
— Должны…
Губы мужчины и женщины соприкоснулись, стыдливо замерли в объятиях друг друга и медленно разошлись. Сергей посмотрел в милые, счастливые глаза Инны:
— Иннушка, у нас с тобой все будет, я тебе обещаю. Но я хочу, чтобы между нами никого не было. Пусть еще немного пройдет времени после смерти Тани, — как–то чуть жалостно–просяще закончил Сергей.
— Я все понимаю, милый. Я тебя буду ждать сколь угодно долго. И знаешь… — девушка сделала паузу, посмотрела в глаза мужчины, — ты мне такой даже больше нравишься.
— Какой такой?
— Даже не знаю, как сказать… Человечный, что ли. Человечный в смысли того, что имеешь какую–то нравственную память, — девушка смущенно улыбнулась.
Сергей вновь взял девушку за руку, осторожно погладил ее и поцеловал:
— Спасибо тебе.
Затем он быстро встал:
— Ну, мне пора домой. Значит завтра встречаемся в кафе?
— Во сколько и в каком?
— Давай часиков в пять я к тебе заеду.
— Буду ждать, Сережа.
Счастливые глаза мужчины встретились со счастливыми глазами женщины.
На следующий день Сергей заехал за Инной, как и обещал в пять вечера.
— О, такой ты мне больше нравишься, батюшка, — Инна озорно улыбнулась, глядя на темно–серый костюм, белую рубаху и модный, серо–бежевый галстук, одетый на мужчине.
— Я рад, — улыбнулся Сергей, — но ты тоже выглядишь ослепительно, блестящим, счастливыми глазами он ласкал девушку, одетую в темно–синий костюм, ненавязчиво подчеркивающий все ее женские прелести.
— Не вижу, — улыбнулась девушка.
— Что не видишь?
— Не вижу, что ослепляю.
Сергей шутливо вытаращил на девушку глаза, потом зажмурил их и прикрыл руками, имитируя ослепление. Оба расхохотались.
Через полчаса они уже сидели в кафе.
— Сережа, расскажи, пожалуйста, о себе. Мы вот уже столько времени знакомы, а я практически о тебе ничего не знаю, — дождавшись, когда официантка выполнила их заказ и отошла от их столика, попросила Инна. Сергей задумчиво посмотрел на девушку:
— Да что о себе рассказывать: родился в глухом селе, километров двести отсюда. Отец — механизатор, мать доярка. Бегал в обычную, зачуханную сельскую школу вместе с братом и сестрой.
— У тебя есть брат и сестра?
— Да, и оба старше меня.
— И где они сейчас? — спросила Инна.
— Брат, Андрей, у меня военный, служит в России. Уже капитан.
— И в Чечне бывал?
— Нет, он у меня ракетчик.
— Даже так. Значит он держит руку на кнопке запуска Апокалипсиса, Страшного Суда.
Сергей чуть усмехнулся:
— Как ты выразилась, на кнопке запуска Страшного Суда лежит рука Господа и только его.
— Ну если Господь похож на тебя, вернее ты на Господа, то за свое будущее я уверена, — пошутила девушка, отпивая маленькими глотками апельсиновый сок из стакана.
— Знаешь, в Библии сказано: «Не поминай Господа всуе», — чуть насупился Сергей.
— Сережа, я совсем не хотела ничего плохого сказать о боге. Я даже комплимент тебе сделала — сказала, что ты похож на Бога.
— Инна, давай все–таки без необходимости не поминать имя Господа.
— Ну, извини. Больше не буду, — девушка посмотрела в глаза Сергею и чуть виновато улыбнулась.
Он ответил такой же улыбкой.
— Ну а кем стала твоя сестра? — продолжила Инна.
— Галя, как и мать, стала дояркой. Вышла замуж, уже имеет двоих детей.
— Так ты у нас дядя.
— Дядя. Я забыл тебе сказать, что и у брата есть сын.
— Так ты двойной дядя, — пошутила девушка.
— Двойной, чуть грустно усмехнулся Сергей. — Только вот ни разу отец.
Инна взглянула в темно–карие глаза мужчины и тихо произнесла:
— Я думаю, у тебя еще все впереди, — девушка осторожно положила свою руку на руку священника.
Тот посмотрел на девушку, взгляд его повеселел:
— Я тоже так думаю, — и мужская рука легла сверху на женскую…
— Вам еще что–нибудь принести, перед Сергеем и Инной возник кругленький, угодненький мужчина.
Руки неохотно, провожаемые взглядом этого неожиданно возникшего колобка, расстались.
Сергей неприязненно посмотрел на подошедшего:
— Да мы, собственно, уже все заказали и получили. Ну а если еще что–нибудь понадобиться, то мы Вас позовем.
— Тогда извините и приятного вам отдыха, — глазки стоящего мужчины стрельнули в сторону Инны.
«А ведь это тот самый тип, обслуживал нас с Гришкой, когда мы с ним сюда раз зашли. У него с Гришкой даже какое–то дело было. Гришка тогда еще вместе с ним ушел в подсобку и долго с ним там о чем–то шушукался. И, по–моему, он здесь хозяин, — что–то неприятное заползло девушки в душу. — И пальцы у него такие же противные, как были у Гришки — короткие, толстые, покрытые рыжими волосиками, — Инна невольно скосила глаза на пальцы, собравшегося уходить мужчины, — и такие же, как и у Кольки, — неожиданно про себя, добавила она. Неприятный осадок в ее душе стал тревожным.
— Сударыня, и о чем Вы так серьезно задумались, — теплой волной к Инне пробился голос Сергея.
— Да так не о чем, — и что бы вытеснить из души тревогу, продолжила, — ну и как тебя угораздило стать священником.
— Во–первых, не угораздило, а во–вторых — все во власти Божьей.
— Опять я неуклюже спросила. Извини.
— Да нет, все нормально. А получилось все так. После школы попытался я поступить в Д-ский университет, на физический факультет. Но не прошел по конкурсу, а потом меня забрали в армию, в пехоту. И там я на своей шкуре почувствовал то, что у нас так стыдливо–нейтрально–скромно называют «неуставные взаимоотношения». Но прошел год и мой призыв, и я в том числе, стали дедами. Знаешь, если раб становится господином…
— Знаю, вставила девушка, — это самое страшное.
— Верно. И это, кстати, одна из причин, почему у нас все так нелепо, грязно, кроваво случилось после семнадцатого — сразу много рабов пришло к власти.
— Ты немного отвлекся, — улыбнулась Сергею Инна.
— Ну так вот, стали теперь мы воспитывать новобранцев.
— И ты, что мог бить человека?
— Инна, это сейчас я такой. А тогда… больше десяти лет назад, я собой представлял обычного сельского парня, который мог и выпить, да и что уж там скрывать: и с девушками… кгм… полюбезничать.
— Ай да батюшка, — Инна шутливо погрозила Сергею пальцем.
— Ай да сукин сын, — хладнокровно закончил фразу Сергей.
Оба улыбнулись друг другу.
— Ну и что же было дальше? — продолжила девушка.
— Был у нас новобранец Коля Самойлов. Маленького росточка, с впалой грудью. Словом заморыш заморышем и к тому же еще и туповат. И, естественно, ему стало доставаться больше всех. На нем мы отработали все армейские шутки — он зубной щеткой чистил туалет, по прихоти дедов кукарекал по утрам или еще более мерзкие прихоти выполнял. И все время его били, били. А он все безропотно сносил. Уже практически перед самым дембелем, я приказал ему погладить мне на утро рубашку и подшить воротничок. А перед этим он весь день драил казарму. И парень просто ночью заснул за утюгом и прожег дырку на рубахе. Утром, испугавшись побоев, он спрятался в одном заброшенном сарае — стоял там у нас один на территории части, все у наших отцов–командиров руки не доходили его разобрать. Колю, конечно, нашли. Дали трое суток гауптвахты, а по выходу из нее мы, деды, его еще и избили. И вот вечером того дня, а дело было зимой — мороз под тридцать, ветер, а служил я, кстати, в Архангельской области, пошел я… кгм, по нужде. А туалет, а проще говоря сортир, располагался у нас довольно далеко от казармы. Тем же вечером ветер дул прямо в лицо, если идти в туалет. Словом, пошел я в тот заброшенный сарайчик. Он и недалеко был, и казарма наша его от ветра закрывала. Рванул я дверь этой сараюхи и слышу чей–то скулеж. Сначала думал — собака бродячая. Чиркнул спичкой, о Господи! Стоит этот Коля Самойлов на какой–то куче мусора, а на шее — петля. Смотрит в провал окна на небо и… скулит. Увидел меня — взвыл и начал ногами из под себя мусор отбрасывать. Меня словно кто–то ударил в спину. Я подскочил к Кольке, обхватил его ноги и стал приподнимать его вверх, не давая петле затянуться на шее. А Коля хоть и щупленький, но шестьдесят кило в нем было. Чувствую — уставать стал. Я ему кричу: «Коля, сними, ради Бога, петлю», а в ответ собачий скулеж. Не знаю, сколько времени прошло. У меня уже круги перед глазами пошли, и нужду я прямо в штаны справил. А он все скулит и скулит. Вот так я и стоял, обхватив руками ноги этого невзрачного человека, прижавшись к его грязным сапогам, на морозе, в собственной моче.