Он часами просиживал на ступеньках перехода и думал, думал; неосознанно жестикулируя и шевеля губами, убеждал Бобби, что истории, которая, по ее мнению, сейчас вершится, быть не должно и не может. Летнее небо было окутано дымкой, воздух не освежал, а пах золой, красное солнце клонилось к мрачному последнему закату.
— Где-то горит, — произнес сзади, в дверях, Сэм. — Поджог.
Что он мог сделать? Можно было подумать, она переселяется не в Детройт, а во мглу, что окутывала конец рассказанной ею истории, в ночь, когда наступит светопреставление и встанут из могил мертвецы, и Пирс, отчаянно перебирая в уме аргументы, чтобы переубедить Бобби, ощущал в атмосфере предвестия этой ночи. Чтобы Невидимые спасли ее когда-то, освободили, как прошлым летом ежедневно освобождали Бёрд от воображаемых цепей, из воображаемых темниц, — это, как знал Пирс, всего лишь игра, опасная, возбуждающая и не совсем понарошку, но игра, и они всего лишь дети, а никакие не рыцари; и все же, казалось, это не игра, но истинная повесть, в которую он попал, повесть, в которой он не сумел совершить деяний, каких ждут от героя, потерял меч и карту, не был по-настоящему готов, не знал всего, что полагается знать герою, — ни как прояснить небеса, ни как снять страшное заклятие.
Сколько же дней и ночей прожил он под чарами? Он не знал, как попросить помощи у Сэма или даже у Винни: обратиться к матери — значило признаться ей, сколь он напуган, но как бы не нарушилась от этого их дружба, ведь он поставил бы ее перед неразрешимой проблемой, лишил покоя, обрек бы на бесполезные усилия — а будет ли она после этого любить его так же беззаветно?
И наконец Пирс обратился к человеку, который находился вне этой истории, но, сам того не подозревая, одновременно и внутри: стыдясь и надеясь без надежды, он спросил, что ему делать, у своего президента.
— Так какого черта, — сказал Джо Бойд. — Пусть едет. В Детройте лучше, чем здесь.
— Но она не должна уехать, это важно. По-настоящему важно.
Джо Бойд оторвался от телевизора, где мистер Кудесник[123] под наблюдением своего юного друга с обстоятельной серьезностью творил превращения.
— Почему? — спросил он.
Пирс не хотел отвечать, он и сам не знал ответа. У мистера Кудесника в банке с жидкостью рос кристалл, сверкавший множеством граней.
— Ну а если бы это было важно. По-настоящему.
Джо Бойд задумался.
— Ну, решает ведь не она. Он решает. Она маленький ребенок. Что она скажет, не в счет. Так что надо удержать на месте его.
— Как?
Это потребовало более серьезных раздумий. На несколько минут Джо Бойд, казалось, целиком перенесся в гараж мистера Кудесника, где тот извлекал из кармана драгоценные камни.
— Заплати ему, — сказал Джо Бойд.
— Что?
— Заплати, чтобы он остался. Пусть ему будет выгодно остаться.
— Чем заплатить? У меня ничего нет.
— Много не нужно. Столько, чтобы он подумал, что есть еще. Что тут есть еще чем поживиться. Тогда он никуда не денется.
Пирс, сбитый с толку, долго сидел и ждал, что еще скажет его двоюродный брат, и у того наконец не выдержали нервы, он повернулся и спросил, почему Пирс не уходит.
Столько, чтобы он подумал, что есть еще. Достаешь из кармана драгоценные камни: смотри. Это еще не все. Он постоял в подвале перед бормочущей топкой и почерневшим крюком открыл дверцу. Голос топки окреп, Пирс испуганно, однако решительно заглянул внутрь, где над блестящей лавой порхали голубые всполохи; глотнул горький запах. Погрузил в раскаленное нутро щипцы (взятые наверху, из набора инструментов для камина, которыми никогда не пользовались), прихватил Центральный уголек и вытащил.
При помощи инструментов Сэма и собственных знаний, пришпоренный нуждой, он терзал уголек, пока не заставил его отдать алмаз, каким-то образом в нем сокрытый; здесь, на обугленной поверхности верстака, из угасающего уголька вылупился камешек, и первым вздохом его был свет, который от него отразился.
Ничуть не бывало, на дворе стояло лето и в топке, разумеется, не разводили огня; Пирс поступил иначе: дождался, пока Сэм будет далеко (принимать роды или, быть может, воскрешать покойника, что проделывал однажды, со всей силы вдарив больного по сердцу), поднялся в его комнату и вынул из ящика коробочку, в которой хранилось алмазное кольцо Опал. Острыми щипчиками Сэма раздвинул крохотные коготки, державшие камень, и вытряхнул его себе на ладонь: в кольце Опал он казался больше, а теперь, того и гляди, скатится на пол, затеряется, избегнет судьбы.
Он положил камень в бархатный мешочек — нет, в пластмассовую коробочку, откуда Сэм взял ампулу с пенициллином, чтобы сделать Пирсу укол. В одиночку Пирс пустился в обратный путь на Кабаний Хребет и на грязном дворе крикнул Флойда Шафто — нет, не его, а Бобби.
Покажи это твоему отцу. Скажи, я нашел его в старой удачинской шахте. Скажи, там, в глубине — где, я ему объясню, — есть алмазы, получившиеся из угля. Скажи, никто другой ничего не узнает. Ему незачем уезжать в Детройт.
Она взяла… нет, он пошел с нею в домик, где лежал в постели Флойд, босой, без рубашки, с белыми шрамами по туловищу. Бобби торжественно поднесла ему коробочку, он увидел внутри смущенно просиявший камень: поверил, проникся, попался.
Или нет. Пирс отправился не на Кабаний Хребет, а другой дорогой, к удачинскому Второму Номеру. Следуя вдоль железнодорожных путей, миновал Малую Безымянную, пересек удачинский поселок, где никто не жил и только стоящие в ряд серые домики провожали его взглядом, оставил позади удачинскую школу (внутри он ни разу не побывает), а также и удачинскую больницу (Мауси рассказывала, что отрезанные руки-ноги и прочее подобное там швыряют прямо в ручей — всем видно, как они мелководят).
Вверх по лесистому косогору, по стенке из сланцевой глины, где видна поверху приемная площадка (Пирс видел ее однажды из окошка Сэмова «нэша»), к горловине самой шахты, удачинского Второго Номера, пробитой в горе арке, где исчезали рельсы железной дороги. У него был карманный фонарик, бумага и карандаш, и в узелке пластмассовая коробочка с бриллиантом Опал. Начал он при входе, пометив на бумаге арку, а дальше, по мере спуска, обозначал свой путь пунктирной линией.
Фонарик, увенчанный батарейками «Эвереди», бросал в темноту надежный конусообразный луч, в котором Пирс разглядел приземистые очертания вагонеток, похожих на мирно почивавших медведей; стойки и балки низкого перекрытия; голые электрические провода над самой головой, что очень возмущало Сэма, но теперь они, возможно-вероятно, не были под током. В больших помещениях проходы пересекались, Пирс выбрал один и пометил поворот на карте. Один уходящий вглубь проход, другой, где тьма густая настолько, что чувствуется на ощупь и на вкус, где кончаются рельсы, откуда навсегда ушли шахтеры, покидав свои кайлы и черпаки, и тут Пирс вынимает коробочку, а из нее камень и кладет его гольем на полочку из угля. Отметка «X» на этом месте.
Пора возвращаться, идти по карте на выход, послать ее Флойду Шафто по почте нет передать из рук в руки нет подкинуть ему на ферму. Нет.
Нет. Бледным от жары днем Пирс шагал по пыльной дороге к удачинскому Второму Номеру, чувствуя, что план вот-вот растает без следа, но желая сохранить в него веру, а карман его тяготил постыдный груз. Тот голос, который, с тех пор как Пирс побывал у Бобби на Кабаньем Хребте, обращался к нему непрестанно и громко, заглушая все остальные звуки, — этот голос теперь не то чтобы замолк, но отдалился, сделался прерывистым.
Он должен был это понимать. И он понимал, но не знал, что с этим пониманием делать, и потому от него отрекался: Шахта, настоящая шахта, не похожа на ротовое отверстие на заросшем лесом лице горы, это индустриальное сооружение, большое и грозное, а если оно разрушается, то грозное тем более. Вход Запрещен Категорически, и нарушители преследуются по всей строгости закона.
Ну и отлично, сказал Пирс голосом Винни, просто отлично. Еще на дальних подходах к шахте его остановила ограда из цепочек, натянутая поперек дороги, да и сама шахта помещалась внутри сложного сооружения из гофрированной стали, с грязными окнами. Место, где только и жди несчастного случая, свалишься, напорешься на ржавое острие, заработаешь столбняк. Над бескрайними шлаковыми отвалами возвышались на тощих ржавых ногах устройства для дробления, промывки, сортировки. На самом высоком были намалеваны название «Удача» и знак компании (едкий местный воздух мало что от него оставил), рука с ровным веером из четырех тузов. Удача.
Даже и тут его не оставила мысль, что если ему хватит духу перелезть через изгородь, добраться до шахты, разбить окошко и проникнуть внутрь (он вспомнил, как по телевизору показывали шахтеров, спускающихся в шахту в открытом лифте), если он, по крайней необходимости, все это проделает, то его план еще может сработать; вылези из кожи вон, и это неподатливое место все же сослужит желанную службу. Но он знал, что не станет лезть из кожи.
