Соседи
Постояльцы в нашем дворе подобрались самые разные.
Одна рыжеволосая женщина с мужем и двумя детьми приехала на двадцать пять дней. Муж рыжеволосой уехал домой через две недели, потому что отпуск у него закончился. Выглядел муж скромно, пристойно, — однако на его лице читалось недовольство. Судя по всему, не нравился ему весь этот отдых на море, — а приехал он сюда просто потому, что жена настояла, и потому, что так будет лучше для детей. Вот, крепясь изо всех сил, он терпеливо отбывал отпускную повинность.
Была среди обитателей двора женщина из Воронежа по имени Лена, которая приехала сюда с семнадцатилетним сыном, — довольно спокойная, но в то же время бойкая. Лена приезжает в Новый Афон с сыном третий раз подряд, и поскольку они всё здесь уже видели-перевидели, то в этот приезд занимались главным образом — она приготовлением пищи на общей кухне, он — поглощением всего, что мать ему приготовила.
Был ещё одинокий надрывный певец-самоучка, который, однажды взяв в руки гитару, уже не мог остановиться. Он очень громко выкрикивал слова какой-нибудь популярной в 80-е годы прошлого века песни, которую, несмотря на перевранный мотив, иногда всё же можно было узнать. Однажды среди безумных воплей певца мне даже удалось уловить слова одной из самых любимых моих песен — «Плот» Юрия Лозы. Я даже загрустила, так мне стало жаль исковерканной песни.
К сожалению, каждый вечер, когда, видимо, силы зла постепенно набирали силу, доморощенный певец неизменно начинал свой концерт. Приходилось терпеть его надрывные вопли и с надеждой ждать, пока кто-нибудь не прервет творческий порыв самоучки. Самостоятельно я на такое решиться не могла, смелости не хватало. Но, к счастью, добровольцы, как правило, находились. Причём доносили они свою просьбу до певца обычно очень деликатно. Одни вежливо ссылались на разыгравшуюся головную боль, другие сетовали, что у них ни с того ни с сего заложило уши. А третьи попросту сообщали, что вспомнили наконец-то — время-то уже позднее и неплохо бы лечь спать. Так или иначе, а в конце концов, надрывный певец прекращал орать, и во дворе становилось немного повеселее.
Был ещё одинокий полный жилец средних лет и очень скромного поведения. С утра он уходил на рынок, потом на море, потом ещё куда-нибудь… В десять часов он неизменно ложился спать и спал так крепко, что через стенку я слышала его ровный, нераздражающий храп.
А потом появилось странное трио из Урала. Состояло оно из боевой женщины средних лет, её матери и сына-подростка. Боевая женщина обладала буйным характером, она то и дело сочно материлась и, постоянно куря на ходу, стряхивала пепел во всё, что попадалось под руку. Её густые светлые волосы были собраны в высокий лошадиный хвост. Лицо было бы красивым, если бы не какая-то безуминка и истеричная воинственность в глазах.
Мать боевой женщины вообще сразу поразила моё воображение. Одевалась она всегда парадно и безвкусно, держалась надменно, словно боялась себя расплескать, разговаривала мало и сквозь зубы.
Выражение лица этой молодящейся, блестящей от крема женщины с прямой спиной всегда оставалось капризно-горделивым. Ярко напомаженные, поджатые в тонкую ниточку губы, то и дело искривлялись в презрительную гримасу. Вот встанет, как столб, на кухне, где наши кулинары-энтузиасты жарят и парят во всю, вскинет гордо мутно-серые маленькие глазки и, скрестив руки на груди, стоит в позе надзирателя. Я сразу же испытала острую неприязнь к этому созданию. Впрочем, однажды, пытаясь как-то избавиться от этого необъяснимого, неприятного чувства, я решила сделать комплимент молодящейся даме.
— Надо же какие у вас сережки красивые! — льстивым голосом сказала я, столкнувшись с ней как обычно в дверях душа.
Надо признать, сережки у этой подтянутой, с толстым слоем крема на лице дамы и в самом деле были красивыми, — длинные, блестящие с голубым камнем. Выдержав небольшую паузу, дама снизу вверх холодно посмотрела на меня и, наконец, изрекла тоном прокурора:
— Эти сережки я заказала в Гоа. Вы ведь знаете мастера Ратмура из Гоа?
— Нет, я не бывала в Индии,— честно призналась я.
— Как это может быть? — возмущенно изумилась дама. — Буквально все в Гоа знают мастера Ратмура.
— Я не была в Гоа, — терпеливо повторила я.
— Вы не были в Гоа? — задохнулась от возмущения дама с голубыми сережками и осуждающе замотала головой. Однако желание похвастаться оказалось сильнее возмущения. Постепенно справившись с негодованием, дама подробно объяснила, что сережки сделаны для неё лучшим мастером Индии из самой дорогой платины. В сережках вкрапления из маленьких бриллиантов, а голубой камень — очень редкий топаз.
Мне пришлось обогатить себя знанием о том, что сережки выполнены по её, дамы, личному рисунку с учетом всех её капризов, пожеланий и критики. Потом дама с яркими губами похвалила свой безупречный вкус и гордо заметила, что, к счастью, состояние её кошелька позволяет ей удовлетворять все свои маленькие капризы. Кстати, рассуждая о своём невероятном благополучии и отменном вкусе, дама ни разу не удосужилась взглянуть на меня, так словно она разговаривала с бесплотным призраком или крошечным мотыльком, которого невозможно разглядеть, да и разглядывать-то незачем. Внимательно и вежливо выслушав длинную речь, я поспешно удалилась. Больше со своими комплиментами я к этой даме не лезла, а про себя твердо решила, что её знаменитые серёжки сделаны из простого, не драгоценного металла и украшены обыкновенными стекляшками — белыми и голубыми.
В общем, компания в нашем дворе подобралась, пожалуй, слишком пестрая. Впрочем, если проводить большую часть времени на природе — на морском побережье, у водопада или у подножия гор, — то всё остальное не так уж и важно. Удивительная природа Нового Афона заставит вас забыть обо всём на свете.
Море на большинстве здешних пляжей чистое. Сейчас, в конце июля вода здесь достаточно тёплая, но в то же время очень свежая и бодрящая. А по ночам на каменных волнорезах, разделяющих пляжи, большими кучками собираются крабы. Почувствовав приближение людей, они разбегаются в разные стороны с громким шуршанием и потрескиванием и плюхаются в тёмную воду.
Кипарисы здесь высокие, плотные и сочные, и кажется, что своими острыми верхушками они упираются прямо в небо.
Как я уже упоминала, мне удалось обнаружить на Новом Афоне три сорта кактусов.
Надо сказать, что я почему-то довольно спокойно отношусь к паукам, — возможно, потому, что однажды услышала предание о том, как в древности пауки оплели своей тонкой паутиной пещеру в которой прятались Пресвятая Богородица с Младенцем Иисусом. Согласно преданию, густая сеть, покрывающая пещеру, не позволила кровожадными служителями Ирода заметить Святое семейство.
«Раз уж на совести пауков есть такое важное доброе дело, то бояться этих противных с виду членистоногих не стоит», — решила для себя я. Я вообще люблю придумывать всякие спасительные объяснения, которые помогают мне бороться с глупыми, пустыми страхами или нежелательными привычками. А еще в моей жизни была одна очень маленькая и не слишком существенная история тоже связанная с пауками. Однажды на даче я вдруг увидела огромного сползающего ко мне по тонкой ниточке толстого белого паука. Паук показался мне очень красивым, раньше я таких не встречала: на спине его явно виднелись две перекрещенные палочки, образующие ровный крест. Он висел на своей паутине-ниточке уже перед самым моим носом. Недолго думая, я сказала ему спокойно и властно:
— Уползай!
И внятно повторила:
— Я тебе говорю, ползи обратно наверх!
И что вы думаете, паук, приостановившийся на уровне моего носа, послушался и покорно и быстро пополз назад, вверх по своей ниточке. Уж не знаю, понял он мои слова или нет… Вряд ли! А вот вибрацию голоса, конечно, ощутил и, наверно, решил на всякий случай со мной не связываться, то есть не раздражать лишний раз. Молодец! Иначе мне пришлось бы ретироваться.
Это была бесспорная победа над пауком. С тех пор я их совершенно не боюсь.
С Татьяной я подружилась. И мы часто выбирались вдвоем то на море, то на водопад… А однажды мы отправились на экскурсию в Каманы. Этот маршрут заинтересовал нас прежде всего тем, что можно было посетить место последней вынужденной остановки святого Иоанна Златоуста. Этот великий проповедник и богослов был отправлен неправедной константинопольской царицей в далёкую ссылку — в город Питинут на берегу Чёрного моря. Но старец, ослабленный болезнями, невзгодами и трудностями пути, не смог дойти до места заточения. Через три месяца изнурительной дороги под конвоем грубых воинов страдалец почувствовал приближение смерти и попросил стражу разрешить ему остановку рядом с Каманами, близ церкви святого Василиска. Видя, что пожилой узник и в самом деле находится на последнем издыхании, конвой разрешил Святому передохнуть. Собрав последние силы, Иоанн Златоуст вошёл в церковь, испросил для себя священническое облачение и совершил Божественную литургию. После литургии святой старец умер, и последними словами его были: «Слава Богу за всё».
