— У тебя есть дети? А у меня нет. Наверное, потому одинок. И никому не верю, кроме старых моих друзей. Ты думаешь, я не вижу насквозь, кто кем стал? Да, вижу. Но я знаю и то, что в каждом из них все равно сидит тот парень, каким он был четверть века назад. И я всегда его оттуда вытащу за руку. Думаешь, нет? — Алексей Петрович помолчал. — Но если это не так, значит и вовсе ничего не осталось… — Он поморщился, всасывая огонек сигаретки и осветив себе крепкое, как из гранита, лицо. — И что тогда делать? Печень я себе сжег. Жениться еще раз? В нашем народе это разрешалось, если только твоя жена умерла, ушла на небеса. А если она жива, как ты можешь жениться?! Я уж думал, если не получилось детей от любимой женщины… там, за рубежом, за деньги клонировать себя… я бы себя, нового, воспитал человеком возрождения… ха-ха-ха, смелым, трудолюбивым… — Он хрипло, негромко похохотал. — Во-первых, для этого нужны огромные деньги… я таких никогда не заработаю. Во-вторых, черепаха не может воспитать чайку. Тебе не смешно? Давай спать.
На этом он закончил свою неожиданную исповедь.
И мы, наверное, легли бы и задремали среди тишины, слушая потрескивание старого барака и еле долетающий досюда гул работающей реки, если бы вдруг не послышались шаги, не явились Хрустов и жена Никонова.
— Его телефон не отвечает… — торопливо говорила Татьяна Викторовна. — Где же он? Мальчики, а где мой Сережа?
— Сказал, сейчас придет, — встал с койки и откликнулся Бойцов.
— Никуда не пойду, пока не вернется, — сказала Татьяна Викторовна. — Или пойти поискать? Неужто кого-то из друзей юности встретил, неужто напился?
— Валеваха говорит, не заходил, — буркнул Лев Николаевич. — Может, решил в кино заглянуть, как ходили когда-то в молодости?
— Я смотрела в вашей газетке, ДК на ремонте, — отрезала Татьяна Викторовна.
— На блядки пошел, старый кобелина… вот помяните мое слово. — И она села, и зарыдала.
— Да быть не может, — покраснел Хрустов. — Какие тут?..
— Тогда где же?! Лёва, честно, ты знаешь, где он? Завтра же лететь… а если в вертолете сердце прихватит?..
Лев Николаевич молчал. Мы с ним переглянулись. И я вдруг понял: он, наверно, догадывается, где может быть друг. Однако, не станет сыпать соль на раны.
— Может, на гребенке плотины сидит, курит, вспоминает? А то и у инженеров, в диспетчерском зале?
— Так сбегай!
Бойцов подал сотовую трубку, Хрустов набрал номер.
— Валерий Ильич… я. Там нет Сергея? Не видели нигде? — И Хрустов вернул телефон Бойцову. — Да вернется, Танечка, погода хорошая. Тепло, начался перецвет.
Татьяна Викторовна, мотая головой, давясь слезами, побрела в гостиницу — вдруг да уже вернулся. А Хрустов кивнул мне, и мы вдвоем быстро зашагали сквозь сумерки подступающей ночи к дальним двухэтажным домам ГЭС-строя.
— Наверно, он у Лады, — пояснил мне Лев Николаевич. И рассказал, как однажды Никонов с Дальнего Востока прислал по ошибке ему, Хрустову, письмо, адресованное ей. Видно, перепутал конверты. Как человек исполнительный, Хрустов тогда потерял много времени, пока не нашел, где она живет. Он вспомнил, что часто встречал ее на старом базарчике, где Лада гадала. А там старушки подсказали.
Помнится, Хрустов постучал в дверь, чтобы письмо передать, — дверь приотворилась, и в нос ему шибанул едкий дух табачного дыма и неких благовоний, которые порождаются особыми свечками. Увидев Хрустова и мигом сообразив, в чем дело, она выхватила письмо, предназначенное ей, и перед самым носом гостя захлопнула дверь. Почему же так торопливо, не по-дружески? Наверное, у нее сидели люди, и она не хотела, чтобы Лев увидел их. Может быть, пьют, в квартире грязь и содом…
— Это здесь, — сказал мне Хрустов, когда мы остановились возле двери, обитой коричневым дерматином. Он долго не мог решиться: постучать? голосом позвать? Как вдруг дверь сама открылась.
На пороге стояла высоченная Лада со спутанными желтыми волосами, запахнув на груди темный халатик.
— Чего тебе? Мы так и знали, что придешь. — Во рту два передних зуба золотые. Страшна стала, как ведьма. И вином пахнет.
— Я только удостовериться… что он у тебя. Ему утром лететь.
— Заходите, — неожиданно хмыкнула Лена и посторонилась.
Мы с Хрустовым в замешательстве не знали, как быть.
— Ну давайте, давайте!.. — послышался из глубины вонючей квартиры хриплый голос Никонова. — Сейчас разогнусь… похмелимся и пойдем…
Лев Николаевич вошел первым, я за ним. Бывшая официантка, смеясь, сверкая пошлыми желтыми зубами, показала нам на хромоногие стулья и ушла на кухню — наверное, ставить кофе или чай. Никонов лежал на огромной тахте в белых плавках и, почесывая узкую грудь над большим пузом, зевал.
— Ну, так получилось, мля… — стал он объяснять. — Ну, шел и забрел. Сейчас пойдем.
Лада вернулась и зажгла три свечи на столе. И поставила два зеркальца друг против дружки.
— Погадай и на него, — попросил Сергей Васильевич. — Что-то хворый он нынче. Не сковырнется? Ты, Лёвка, все-таки относись полегче ко всякой х…
— Можно и погадать, — отозвалась Лада. — А ваше ё…ное электричество я не включаю принципиально.
Она протянула Хрустову колоду карт:
— Сними.
Чувствуя себя неловко, Лев Николаевич толкнул верхнюю часть колоды.
Лада быстро разбросала карты по столу, затем собрала и, еще раз перемешав, выстроила три вертикали. Чушь какая-то! Что могут карты?
— Так. Теперь давай руку. Левую, левую!.. — Она цепко ухватила когтистой лапой его левую ладонь и долго всматривалась в нее. — Во-первых, жить ты будешь долго. Я тебе обещаю. Будешь, конечно, мучиться… почему — не знаю… хотя чё тут гадать? Отчего мучается наша сраная интеллигенция?.. Во-вторых, Лева, тебя тоже догонит твоя любовь.
— Я люблю Галю, — быстро ответил Хрустов, страшась, вдруг эта стерва что-то недоброе нагадает. — И догонять не надо.
— А вот догонит. Я же не говорю, что свататься к ней пойдешь… Этот же не свататься пришел, а по мужскому делу… В третьих, — Лада, закурив, долго молчала, зачем-то поглядывая на меня. — Да, потеряешь дорогого человека. Не обо мне, конечно, речь. — Она вдруг захохотала, выпуская дым к потолку кольцами. — И на этом хватит. Человек ты добрый, но глупый. Каким был, таким остался. На таких воду возят. — И отпустив хрустовскую ладонь, раскрыла свою. — Чтобы не шибко мучиться над моими словами, заплати одну копейку.
— Давай-давай!.. — закивал Никонов, садясь и допивая из горлышка пиво. — Так надо.
«И там копейка, и тут копейка», — почему-то подумал я. Хрустов рылся по карманам.
— У меня нет.
— Лёва, держи, вот полтинничек, — предложил я.
— Ну, давайте полтинничек. — Она бросила монетку на стол, к зеркалу. — А вам погадать? Боится. И правильно боится. Кофе пить будете? У меня бразильский. Нет? Тогда подите, за дверью постойте…
Мы с Хрустовым вышли и еще с полчаса бродили по дворе, между старыми домами. Из чьего-то окна неслось потрескивая популярное трио из мюзикла «Нотр Дам де Пари»:
— Я жизнь свою отдам за ночь с тобой… — Что-то в этом роде.
Наконец, появился сумрачный Никонов, не стал ни оправдываться, ни объясняться.
— Скажешь, был у Вараввы. А Варавве я позвонил с сотового. Песни пели. — И вдруг сильно обнял Хрустова. — Лёвка! Ты думаешь, я свою Таньку не люблю?.. мать мои детей?.. А вот так вот что-то вот тут и от этой застряло… — Он ткнул пальцем себе в горло. И просипел. — Жалко бабу. Так замуж и не вышла.
Мы медленно шли вдоль Зинтата к баракам.
— Она сейчас что сказала: все девки были в Левку влюблены. — Никонов привычно хохотнул. — Ты, наверно, их всех перепробовал, как сметану в горшочках? А? — Сергей Васильевич игриво ткнул Хрустова локтем в бок.
Лев Николаевич страшно смутился.
— Как ты так можешь?! Если я любил, я платонически любил!
— Как Платон? А у Платона дети откуда были?
— При чем тут Платон?.. Я их пальцем не тронул.
Сергей Васильевич расхохотался.
— А зачем пальцем-то?! А мою Таньку ты точно, не это?.. — И неожиданно Никонов выпрямился, обтер ладонями лицо — возле первого барака в темноте стояла его жена. И Сергей Васильевич как бы продолжил разговор. — А вот у тебя в летописи было всё лучше, чем у Вараввы. Таня! Варавва тоже пишет летопись, но тот всё байки собирает. А у Левки-то было, а?!
Татьяна Викторовна, за многие годы прекрасно узнавшая своего мужа, все его уловки, с затаенной горечью смотрела на грузного Никонова. И лишь одно сказала:
— Идем отсыпаться. Спасибо, Лёвчик! И тебе, Родя!
33
Утром вся наша честная компания сидела в стеклянном здании местного маленького аэропорта. Его и аэропортом не назовешь — вертолетная площадка, один полуразобранный вертолет накрыт серозеленым брезентом, другой готовят к полету. Поодаль замерли два стареньких Ан-2 с амбарными замками на бортах.
