— Да, я помню, когда умерла твоя бабушка и помню этот разговор. Тогда я был не прав.
— А во всем остальном, значит, прав? Так вот что я тебе скажу: я не стану тебе помогать! Более того, если назначат аукцион — я со своей стороны буду в нем участвовать. Я не врал тебе никогда раньше, и сейчас не хочу. Мы с тобой давно не друзья. И выпить мы сможем теперь только на прощание.
Сергей разлил в стаканчики оставшийся коньяк и, не произнося тоста, выпил.
— Аукциона не будет! Заводом заинтересовался Андрей Копылов. У него серьезные связи, он даже в мэры собирается. Так что я сильно и не рассчитывал на удачу. Но если вдруг ты передумаешь — звони.
— Прощай, Сергей! — Вадим улыбнулся осколкам его надежды и вышел из машины. Он представил себе, как Сахно сейчас проклинает и себя за то, что позвонил сегодня Вадиму, и свою жену, которая подбила его на этот разговор. — Какой позор! Какой стыд! — продолжал сам себе говорить Вадим, идя к автобусной остановке. — Дерьмо не возникает из ничего и не исчезает бесследно. Оно только переходит из одной формы в другую.
Вадим вернулся домой и рассказал Ане о своей встрече с Сергеем. Он был слегка захмелевший, и все чувства, а вместе с ними и обиды, обострились и не давали думать ни о чем другом, кроме недавнего разговора. Выйдя на веранду и покопавшись в картонных ящиках, Вадим занес в дом целую стопку пожелтевших, перетянутых зеленым, выгоревшим шнурком писем. Он не перечитывал их с тех пор, как перевязал — уже пятнадцать лет. Письма были разложены по отправителям. Самая толстая стопка принадлежала Сахно. Вся эта пачка была отправлена им с пограничного корабля в Балтийском море. Вадим достал исписанные листы из самого толстого конверта и прочитал вслух.
Здравствуй, дорогой мой друг Вадюша!
Сегодня (11.10.88) получил твое письмо, за которое большое тебе спасибо! Я читал его, и с каждой прочитанной строчкой у меня поднималось настроение. А когда увидел фотографии — аж подпрыгнул от радости! Как там было здорово, на нашей поляне!
Мы уже полтора месяца в море. Очень хочется выйти на твердый берег. Сейчас у нас на Балтике наступают холода. Ветра с каждым днем становятся все сильнее и сильнее. Но природа не перестает удивлять красотой. Закат солнца такой, что душа радуется — что на свете есть этот закат, земля, море. На островах деревья меняют свою окраску, наряжаясь в желтый цвет. Как часто хочется оказаться среди этих деревьев, как раньше. Разбить палатку, развести костер, нанизать шашлыки и с появлением на небе звезд взять в руки гитару и запеть во все горло нашу: «Здесь птицы не поют…». Помнишь?
Ужасно, Вадик, за тобой скучаю! Твои письма для меня — как встреча! Часто вспоминаю вашу старую квартиру, кухню, матрац на полу. Ночь, когда несколько раз мы прокрадывались в холодильник за вареньем. Как бегали по сугробам утром на остановку.
В последнем письме ты писал о том, какие качества больше всего ценишь в людях. А я хочу написать тебе несколько вопросов из понравившейся анкеты и мои на них ответы.
1. Лучшие человеческие качества: острота ума, широта души, простота характера, честность и умение трезво оценивать ситуацию.
2. Моя отличительная черта: умение дружить и быть преданным другу, умение добиваться поставленной цели (в пределах разумного), стремление воспитать в себе лучшие человеческие качества.
3. Цель моей жизни: духовное и физическое развитие, познание природы и человека.
4. Что такое счастье: возможность испытать себя, большая и чистая любовь, всегда оставаться самим собой.
5. Что такое несчастье: движение по наклонной плоскости, недоверие.
6. Какой недостаток я мог бы простить: наивность.
7. Чего бы я никогда не простил: предательство, трусость, высокомерие.
Как мало все-таки надо человеку для счастья! От одних только слов: мещанство, скупость, жадность — хочется бежать и бежать.
Вадик, давай строить свою жизнь так, чтобы жить, а не существовать. Для этого надо пройти и тайгу, и пески, побывать в горах Алтая и Кавказа. И, в конце концов, взглянуть на людей с высоты птичьего полета. И, я уверен, опьянев от этой красоты, которая называется жизнью, мы сумеем во многом разобраться.
Здесь в армии за короткий промежуток времени я многое понял. Пришлось столкнуться с разными людьми. Среди них есть и хорошие, и плохие. Так вот: при любых обстоятельствах нужно оставаться самим собой. Сохранить свои твердые убеждения. Если человек начнет раздваиваться, менять расцветку, как хамелеон — он никогда не приживется в коллективе.
А, вообще, очень мне тут надоело и хочется домой! Хочется жить активной, полной приключений жизнью. Не нам с тобой лежать на диване и мечтать о хороших поступках и подвигах. Наш жизненный принцип — действие! И мы с тобой обязательно себя испытаем и проявим с самой лучшей стороны. У нас будет интересная и насыщенная событиями жизнь. Уже через несколько лет мы со своими семьями будем сидеть в лесу у костра, вокруг будут бегать наши ребятишки, а мы будем играть на гитаре и петь Розенбаума. Рано или поздно это будет. Я в этом не сомневаюсь!
У Юрки будет девочка — веселая и послушная. У тебя, Вадик, будет мальчик. Такой спортивный и благородный. Ведь ты же сам займешься его воспитанием. Помнишь, мы когда-то с тобой мечтали, как будем воспитывать своих детей? И это очень хорошо, что мы уже с этого возраста начинали думать о наших будущих семьях.
Да, прекрасные тогда мы проводили вечера. Помнишь, как за столом во дворе с девчонками лопали арбуз и пили шампанское? Как дурачились! Как мечтали о чем-то возвышенном и чистом! А поездки на мотоцикле! А какие мы сценки ставили на дискотеке! А когда мы ночевали у тебя на кухне и, мечтая о будущих заботливых женах, перебивались чаем и хлебом с колбасой! Вот было здорово!
Ничего, время пролетит быстро. Мы вернемся из армии и снова будем вместе. Самое главное, чтобы у тебя все было хорошо! Береги свое здоровье и помни всегда: твоя радость — это моя радость, твоя печаль — это и моя печаль!
А сейчас мне пора прощаться. Уже полвторого ночи. Очень жду от тебя письма! До свидания, дорогой мой друг! Крепко тебя обнимаю и жму твою мужественную руку. Твой самый любимый друг Серега.
Аня не могла поверить, что эти строки принадлежали Сахно. Письмо писал возвышенный юноша, жаждущий духовной чистоты и стремящийся к совершенству, чувствующий еще неосознанно границу между правильным и неправильным. Какая катастрофическая перемена произошла за эти годы с Сергеем? Какая мистическая метаморфоза уничтожила в человеке все хорошее начало и выплеснула наружу безграничный цинизм? Требования к личности, возносимые им в девятнадцать лет, и презираемые черты характера и поведения в самом нем поменялись местами. Интрига заключалась в том, что если бы Сахно пришлось сейчас ответить на вопросы той самой анкеты, то наверняка эти ответы, если и не полностью совпали, то были бы аналогичны тем — пятнадцатилетней давности. Но что же в таком случае произошло с человеком, если, отвечая одинаково на одни и те же вопросы, он совершенно иначе поступает в собственной жизни. Вадим перечитывал еще и еще забытые строки старого письма, и по каждому абзацу сопоставлял Сергея того с приехавшим сегодня чужим, незнакомым человеком, лживым и беспринципным, но продолжающим считать себя правым и праведным.
Он вспоминал приезд Сергея из армии. Три года тот без отпуска отслужил во флоте и, возвращаясь домой, нашел в себе силы не выйти из автобуса, проезжая через родной город, а приехать в областной центр к Вадиму, потому что в письмах пообещал, что, придя из армии, прежде всего, навестит своего лучшего друга. Как обижались тогда его родители, но для Сахно чистая и преданная дружба в то время была превыше всего.
Весь долгий вечер Вадим с Анной просидели на кухне за бутылкой водки и разговорами. Он вспоминал истории недалекого прошлого — того периода, когда у него еще был такой надежный и верный друг. Он перечитывал его армейские письма, а перед глазами вставали бланки договоров с фальсифицированной подписью. Он смотрел старые слайды около палатки в лесу, а в ушах звенел крик: «Мне друзья не нужны! У меня есть Бог!». И тут же вспоминались ему слова Иисуса: «Не всякий говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного». Вадим вспомнил, что где-то в письменном столе лежит тетрадь, которую он завел незадолго до знакомства с Анной и куда записывал свои размышления, когда в очередной раз остался один на один с собой.
«Никак мама не выходит у меня из головы. Все время в памяти всплывает ее образ — то в болезни, то в здравии и веселье. Из любой фразы, услышанной извне или брошенной самим, из каждого слова, лишь косвенно относящегося к ней, мозг выстраивает сложную цепочку, тянущуюся к ее образу. Вчера по радио в передаче поздравлений резануло слух слово «бабуля». Мне тридцать три, но до сих пор нет своих детей. Не умею я семью ни создавать, ни сохранять. Живу какими-то другими ценностями, иллюзией абсолютной любви. Но если когда-нибудь у меня все же родится сын или дочь, они никогда не смогут произнести этого ласкового слова «бабуля» по отношению к моей маме. Сердце сдавило такой глупой безвозвратностью. Полетели мысли и обрывки воспоминаний о своей бабушке, о маме, о смысле жизни. Любое слово в любой момент может выбить меня из колеи и погрузить в глубокую печаль. То ли восемь месяцев — не срок, то ли моя нервная система настолько оголена из-за всех моих неудач в личной жизни, в которых, впрочем, не виню никого, кроме себя. Слишком требователен и слишком избирателен! Всегда ценил то, что имею наперечет мало друзей, мол — зато они такие проверенные и верные. А ведь и это оказалось ошибочным. Двоих уже потерял по глупости. Все из-за завышенной требовательности к близким людям. Чем роднее и ближе человек — тем выше планка. Родному тяжелее простить, у родного сложнее попросить прощения. Легко откровенничать с чужим — тебе все равно, будет ли он назавтра помнить твои откровения. Но близкий, услышав их, должен страдать вместе с тобой и ничуть не меньше тебя самого, иначе ты поставишь под сомнение его любовь и доброе к тебе расположение. А дальше — стоит только зацепиться, как нахлынут волны прежних обид, о которых до сих пор не было случая поговорить, всколыхнутся в душе старые осадки.
