― Уходим?
― Уходим.
Я схватила его за руку и повела к раздевалке. Когда мы оказались на улице, мне стало лучше. Лицо обдувал холодный ноябрьский ветер. Я посильнее укуталась в куртку и посмотрела на Влада. Ему, казалось, вообще было все равно на холод.
― Нужно уйти, пока нас не заметили, ― сказала я ему.
Влад лишь кивнул, покрепче сжал в руке трость и направился вперед.
― Я действительно это делаю, ― пробормотала я себе под нос и последовала за ним.
Влад старался идти быстро, но ему было сложно делать это без Эйнштейна. Плюс к этому было скользко. Поэтому на помощь пришла я. Я поддерживала его за локоть, предупреждала, когда на его пути были препятствия.
― А мы с тобой неплохая команда, ― сказала я, желая хоть как-то поднять настроение Владу.
Он улыбнулся, но только из вежливости. Его душа болела и скорбела по Эйнштейну, и я прекрасно это понимала.
Мы просто гуляли. Я старалась не думать о том, если папа узнает о моем сегодняшнем побеге из школы. Сейчас важно было поддержать Влада.
― Куда хочешь идти? ― поинтересовалась я.
Он пожал плечами, выражая свое безразличие.
― Не боишься, что я куда-нибудь тебя заведу? ― пошутила я, и мой голос дрожал, то ли от холода, то ли от волнения.
― Не боюсь. Я тебе верю.
Нам нужно было тихое место, где мы могли бы спокойно обо всем поговорить. Когда мы проходили мимо детской площадки, я предложила остановиться. Я помогла дойти Владу до лавочки.
― Я чувствую себя таким беспомощным без Эйнштейна, ― сказал он, и я села рядом с ним.
Я достала одну руку из кармана и накрыла ею руку Влада. Тогда он повернул ее ладонью вверх, и наши пальцы сплелись. Я понимала, что не должна сейчас сидеть и улыбаться, но я чувствовала счастье оттого, что сжимала его руку. Я чувствовала счастье оттого, что была его другом.
― Его отравили, ― процедил Влад сквозь плотно стиснутые зубы.
― Отравили? ― я не поверила своим ушам. ― Но кто? У кого хватит ума… убить твою собаку?!
― Люди злы и жестоки, ― его пальцы сильнее сжали мою руку. ― К несчастью, я лично знаком с одним… Живет в соседнем доме. Он всегда недолюбливал Эйнштейна, и я не знаю, почему. То ли просто питал ненависть к животным, то ли мой пес ему что-то сделал.
― Эйнштейн был хорошей собакой. Он не мог никому причинить вред.
― Он любил тебя, ― прошептал Влад с улыбкой.
Уголки моих дрожащих губ приподнялись.
― И я его любила, ― сказала я.
― Мне будет не хватать его, ― а затем случилось то, чего я не ожидала. Влад зарыдал, но слез не было. Он просто тихо постанывал и пальцами свободной руки сжимал переносицу от боли. ― Чертовы люди! ― крикнул он, и я вздрогнула. ― Что вам сделал мой пес?! Почему из-за каких-то уродов должны страдать невинные?!
Влад сгорбился и выдернул свою вторую руку из моей и закрыл ими лицо. Мой мир стремительно рушился, я не могла смотреть на его боль. Меня накрыло огромной волной вязкой тьмы, в которой я бесследно тонула.
Я пододвинулась ближе к нему и обняла его, уткнувшись носом ему в плечо. Я плакала, он тоже. Какая ужасная ирония, потому что этот бесспорно печальный момент сблизил нас, как никогда. Я разделила с ним его боль. Теперь нас объединяла не только дружба.
О боже, я была влюблена его. Я любила Влада всей душой и сердцем. Я плакала не только потому, что мне было жаль Эйнштейна. Я плакала, потому что Влад страдал, и для меня не было ничего ужаснее, чем смотреть на его исказившееся от боли лицо и слушать громкие хриплые стоны.
Мы попали в ад, но я собиралась выбраться оттуда и вытащить с собой Влада. Я не позволю ему сходить с ума в одиночестве. Я буду с ним. Я помогу ему справиться, как он помог мне.
***
Когда мы успокоились, Влад стал рассказывать мне забавные истории, которые случались с ним и Эйнштейном. Я удивилась, потому что их было очень много. Он улыбался, когда делился со мной светлыми воспоминаниями.
― Кажется, мы поменялись ролями, ― с грустной усмешкой сказал Влад, когда мы покидали детскую площадку. Мы просидели здесь битых два часа, и все говорили, говорили, говорили… ― Сегодня ты выступала в роли моего утешителя и психолога.
Я улыбнулась.
― Друзья должны помогать друг другу, ― я пожала плечами и застучала зубами.
― Замерзла? ― встревожился Влад.
― Да все нормально.
На самом деле я дико замерла и удивляюсь, почему Влад не трясется так же, как я.
― Где ты живешь? ― спросил он.
Мы столько дружим и даже знаем домашние адреса друг друга.
― На Песочной 12, ― ответила я.
― Мой дом ближе, ― Влад поднес руки ко рту и стал согревать их своим дыханием. Через секунду я сделала то же самое. ― Можем пойти ко мне и согреться?
Несмотря на дикий голод, я почувствовала жар на лице.
― Ладно, ― надеюсь, он не понял, что его предложение смутило меня.
Мы ехали на автобусе полчаса. Я не любила общественный транспорт, особенно, в час-пик. Нам не повезло. Мы с Владом оказались прижатыми людьми к окнам автобуса. Их было так много, что я начинала задыхаться от тесноты. Мне пятьсот тысяч раз отдавили ногу, а еще кто-то чихнул мне в волосы. Я думала, что не выдержу, и мое терпение лопнет. Но всего несколько слов от Влада: «Мы выходим на следующей остановке» спасли меня от отчаяния.
Когда я выбралась из автобуса, то стала жадно хватать воздух ртом. Влад грустно посмеивался надо мной.
― Еще чуть-чуть, и я бы точно задохнулась, ― пробормотала я в свое оправдание.
― Ты просто не привыкла.
― Я больше никогда не сяду в автобус.
Влад усмехнулся и раздвинул губы, собираясь что-то сказать. Но так ничего и не услышала.
― Ты чего? ― спросила я.
Влад громко сглотнул и покачал головой.
― Хотел сказать: «Эйнштейн, домой»…
Я пожалела о том, что спросила.
― Мне нужно сориентироваться. Опиши мне, что справа, а что слева, ― попросил Влад.
― Эээ, ― я посмотрела по сторонам. ― Справа жилой кирпичный дом с продовольственным магазином, ― я прищурилась, ― «Наташа». Слева дорога.
― Нам нужно во дворы, ― сказал Влад и пошел направо, «щупая» тростью местность перед собой. ― Без Эйнштейна я как без глаз, ― невесело ухмыльнулся он и нахмурился, прочистив горло.
Спустя минуту Влад спросил:
― Мы идем к дому 23?
Я посмотрела вперед, на пятиэтажное старое здание с большими ветвистыми трещинами, и прищурилась.
― Да.
Он кивнул и больше не говорил.
Когда мы подошли к подъезду, Влад достал ключи из левого кармана и поднес с домофону.
― Блин! ― прошипел он, когда они выпали из его руки.
Он стал наклоняться, но я опередила его и подняла ключи с холодного асфальта.
― Держи, ― я протянула ему их.
― Спасибо, ― поджав губы, поблагодарил Влад и открыл дверь.
Мы оказались в темном подъезде, где пахло сыростью. Лифта здесь, конечно же, не было. Влад чувствовал себя увереннее, но когда поднимался на третий этаж, споткнулся, и если бы я вовремя не подхватила его, то он упал бы.
― Осторожно, ― мягко сказала я.
Влад нахмурился и выпрямился. Ему было непривычно без своего пса.
― Ты живешь на пятом этаже? ― спросила я с отдышкой.
Влад кивнул, держась за деревянные перила.
― Ужас, ― выдохнула я.
Наконец, мы поднялись. Влад подошел к левой крайней черной двери с кожаной обивкой.
― Твоя мама не будет против гостей? ― неуверенно уточнила я.
― Она работает, ― ответил Влад, стоя ко мне спиной.
Влад целую минуту возился с замком и, наконец, открыл дверь. Он повернулся ко мне боком и широким жестом руки указал внутрь квартиры.
― Добро пожаловать в мою скромную обитель, ― пробормотал он. ― Проходи.
Я сделала несколько неуверенных шагов вперед и переступила порог, оказавшись в темной прихожей. Влад зашел следом за мной, и я слабо вздрогнула, когда захлопнулась дверь.
― Прости, ― сказал Влад, и в следующую секунду загорелся свет.
Я сняла курку и полусапожки. Влад прошел вперед и кивком позвал меня за собой. Мы прошли по небольшому коридорчику и оказались в гостиной: огромной, с небольшим наличием старой мебели; единственный источник света ― красивая хрустальная люстра, висящая в центре над круглым столом. Темные обои и есть картины ― портреты великих полководцев, имена которых я не знала, но если они нарисованы, значит, они все-таки великие. Классическая квартира сталинских времен. Сразу бросилось в глаза, что ремонт здесь не делали очень давно. В углах я увидела большие картонные коробки. Неужели, Влад еще не до конца распаковался?
― Здесь уютно, ― сказала я, скромно встав под высокой аркой.
Я не кривила душой. Интерьер и обстановка напоминала мне квартиру, где жила моя бабушка Вера ― папина мама. Она умерла, когда мне было восемь, но я помнила, как приезжала к ней в гости.
