И, конечно, сбылось. После рождения Маши наступили тяжелые времена, небеса угрожающе придвинулись… Может быть, впервые за свои двадцать семь я задумался всерьез над такими социальными категориями, как бедность и богатство, нищета и изобилие, ясно и недвусмысленно ощутил власть денег.
Что нужно, казалось бы, крошечному существу, которое питается дармовым молоком матери? Но Машенька оказалась поистине ненасытной и уже в первые дни еще неосознанной жизни поглотила все материальные пособия, которые получила в своем НПО «Моргео» ее программистка мать… Этот источник иссяк, и лишь я, ничтожнейший газетчик, стал кормильцем семьи. Кормилец я, однако, был слабосильный при моих тогдашних десяти с чем-то тысячах ежемесячного дохода. Побочные гонорары в других изданиях? Да, я пытался… но много ли таких изданий в нашем Тойохаро? Иллюзорная прибавка к бюджету семьи… К тому же главную ставку я сделал на большой труд, на беллетристического первенца, который сжирал у меня и ночные часы, и часть рабочего времени. Никакого алкоголя, лишь дешевейшее курево. Никаких обновок. Минимальные потребности Ольги. Строжайший финансовый учет. И все же к исторической встрече с Яхниным я пришел с 15-тысячным долгом знакомым… и он лавинообразно нарастал. Вот тогда Ольга устало и скорбно сказала:
— Знаешь, я не могу так больше. Мы тебя, бедного, совсем загнали. Что, если мы уедем на время к маме? Ну, месяца на три-четыре. Я ей писала, спрашивала. Она согласна принять.
Что должен был ответить отец и муж Кумиров А. Д.? Только лишь признать разумность такого выхода.
* * *
Яхнин ничего о моих семейных делах не знал, но своим острым чутьем дельца сразу, наверно, уловил, что в воздухе пахнет деньгами.
Он замер на пороге кухни, озирая стол и раковину, заваленные грязной посудой с остатками еды.
— Бардак, — сказал он. — А?
Я пожал плечами: — Сносно. Бывает и хуже.
— Думаешь? Ой ли. А как насчет похмелки. Кумир? Ты как?
— Нет синдрома, Игорь. Давно не пью, — хмуро отвечал я.
— Брось! — не поверил он.
— В самом деле.
— А что такое? Завязал, что ли? Или болен? Видок у тебя, старичок, не того… Да ты садись! Кури. Сигареты вон. Или не куришь?
— Курю.
— А я, знаешь, старичок, поправлю здоровье, а? Не осудишь?
— Не осужу. Поправляй.
— Ну, молодец. А то есть моралисты… — скривился он и открыл большой, блистающий белизной холодильник. — Водочки, что ли, принять, как думаешь?
— Смотри сам.
— А не сильно будет с утра? Может, чего полегче. Пивко есть баночное китайское. Пойдет?
— Смотри сам, — повторил я и присел на табурет около широкого окна.
— Видишь, какой ты, — укорил меня Яхнин. — Даже не подскажешь старому приятелю. Я так, наверно, сделаю: совмещу.
И он достал из холодильника початую «Распутина» и баночку пива. Тут из глубины квартиры раздался слабый женский голос. Он звал:
«Игорек, Игорек!».
Яхнин широко заулыбался, показав белоснежные зубы.
— Слышишь, Кумир? Тоже страдалица. Погоди чуток, ладно? Я мигом. Он исчез вместе с бутылкой, а пришелец Кумиров огляделся в этой просторной кухне, блестевшей белыми стенами, и белыми шкафами, и белыми плитами — электрической и микроволновой. Кухня эта, несомненно, понравилась бы Ольге. Она распевала бы в ней по утрам, хлопоча над завтраком, чувствуя себя всякий раз празднично счастливой.
Так я хмуро подумал и закурил хозяйскую «Мальборо» из пачки на столе. Сразу же повело, как при головокружении, — бессонная ночь сказывалась.
* * *
Бессонных ночей выпало немало за последние месяцы. Маша родилась слабой и болезненной, ее тонкий нескончаемый плач надрывал душу, надрывал сердце, чудился мне даже в часы затишья. Ольга похудела, глаза у нее запали. Я научился сам пеленать дочь. Сидя на кухне над листами своей беллетристики, я вскакивал при первом писке девочки и спешил ей на помощь, и пеленал, и укачивал, и утешал. «Спи, — яростно шипел я на Ольгу, — без тебя обойдусь» — и вышагивал со спеленутым свертком на руках километр за километром по нашей комнатухе. А утром… Да, утром надо было спешить на ненавистную службу, продолжать газетную потогонку, ломать ночной образ мышления, стиль мышления, менять лексикон, внедряясь в крутые реалии жизни… между тем как не оставляли привычные бередящие мысли: как они там, дома?
* * *
…чтобы, в конце концов, очутиться в квартире бывшего однокашника и ждать на кухне, когда он ублажит незнакомую мне страдалицу.
* * *
Он отсутствовал минут десять и вернулся иным, чем ушел, — с пробужденными, повеселевшими глазами, красными пятнами на лбу. В руке дымилась сигарета.
— Здорово, Андрюха, — по-новому приветствовал он меня. — Хорошо получилось, старичок, что разбудил. А то продрых бы до полудня. Как ты меня нашел?
Я загасил сигарету в пепельнице, не курилось мне. Сглотнул едкую слюну.
— Через твоего отца. Позвонил ему.
— А! Понял. А то я вообще-то законспирирован. В офисе мой адрес не дают… Ну, из соображений госбезопасности, — заулыбался он. — Как живешь, родимый? Рассказывай.
«Старичок» — это знакомо со школы. А «родимый» — это уже на яхнинском новоязе. Меня передернуло.
— Родимый, говоришь? Пусть так. Хреново живу, Игорек. Есть проблемы. Вот пришел к тебе за помощью.
— Даже так?
— Да.
— А чего стряслось? — пыхнул он дымом и, сдвинув грязную посуду, присел боком на кухонный стол. Небесно-голубая пижама расстегнута на груди. Светлые волосы всклокочены. Он щурился против света.
— Мне деньги нужны, Игорь. Позарез и срочно. Причем крупная сумма. С отдачей через месяц, но лучше через два, — все сразу выложил я, и на лбу у меня выступила легкая испарина. Слабость, слабость!..
Яхнин, казалось, не слишком удивился. Лишь на миг прикрыл глаза, а затем взглянул с острым, непривычным любопытством.
— Та-ак! — протянул он. — В рулетку, что ли, продулся?
— В казино не бываю. Не по карману.
— Да? А я иногда наведываюсь. А что тогда? Бабы?
— Опять мимо, Молва. Ситуация семейная. У меня маленькая дочь. Жена, естественно, не работает. Хочу отправить их на время к теще. А билеты, сам знаешь, простым смертным сейчас не по зубам.
— Это ты-то простой смертный, Кумир? Ты! — перебивая, вскричал Яхнин. — Наша школьная звезда!
Я скривился, точно зуб вдруг заныл. Взял окурок из пепельницы и чиркнул спичкой.
— Брось, Молва. Школьные амбиции я давно пережил. Надежды на лучшее еще не утерял, но… Сейчас у меня финансовый криз. Иначе бы не пришел, — вдруг признался я.
— Знаю, знаю, старичок, что без нужды ты не пришел бы! — опять вскричал понятливый Яхнин. — А чем ты вообще-то занимаешься? Я мельком слышал, что в газетке пописываешь под псевдонимом. Так, что ли?
— Верно. В газетке пописываю под псевдонимом.
— Большое дело, Кумир. Пресса сейчас в силе. Мы сколько с тобой не виделись? С выпускного вечера, кажись?
— Вроде бы.
— Меня ведь здесь не было. Я в других краях обретался. В армии, старичок, послужил… да-а. Потом носило по стране. А ты, слышал, университет окончил?
— Нет. Недоучился.
— Ну, считай, что окончил. Обскакал меня. И жена, говоришь, есть? Видишь, ты какой! И здесь меня обошел. Я ведь, старичок, холостую. Кто такая?
— Не местная. Из Новосибирска.
— Тоже пописывает в газетке?
— Нет, программистка.
— Ух ты! Головастая, поди. И молоденькая?
— Не старая. Двадцать пять. Миловидная.
— Хват ты, Кумир! Всегда им был, с младых ногтей. Помнишь, как Тоньку Абрамову у меня увел на выпускном?
— Смутно.
— Увел, увел, умыкнул! — развеселился разогретый «Распутиным» Яхнин. — Ох, я тогда бесился. Зол был на тебя. Да мы вообще не слишком с тобой ладили, а, Кумир?
— С чего взял? — Я затянулся глубоко дымом. Я как-то смутно его видел, как в тумане.
— Ну как же! У вас своя компания. Элитная. Гальперин, Миронов, Корзун. Высокие материи: поэзия, космос, компьютеры. А мы больше насчет подворотен да спорта. Третий сорт, а?
— Брось. Может, и не стыковались иногда. Что из того? — тяжело проговорил я.
— Где они сейчас, твои кореша? В городе что-то не встречаю.
«Кореша»… «старичок»… Какой простецкий генеральный директор!
— Поразбросало, — отвечал я. И думал при этом: «Дрянь ты все-таки, Молва. Мучаешь. Сознательно».
— А твои предки? — продолжал он допытываться, весело скалясь.
— Хочешь спросить, не могут ли они мне помочь? Исключено. Они на материке. Побаливают. Сами нуждаются в помощи.
— Ага! Понял.
— Так что, Игорь? — напрямик спросил я, прерывая эти воспоминания.
— Что?
— Ссудишь мне денег? Повторяю, месяца на два. Заплачу проценты сообразно инфляции.
— Это само собой! — откликнулся он. — А сколько надо, Кумир? Ты сказал: крупную сумму. А что ты, старичок, понимаешь под крупной суммой? Лимон? Десять лимонов?
