Голос у нее был слабый, чуть хриплый, интонации детские, вдруг она начинала очень старательно выговаривать слова… Это было неприятно, как-то отвращало… Прикосновение ее слабых длинных пальцев с коротко остриженными бледными ногтями, пальцы влажные мягкие, прикосновение детское, она коснулась тыльной стороны его левой ладони и тотчас отвела руку… Все вызывало какое-то ощущение гадливости и той жалости, когда хочется поскорее уйти, не видеть больше… В том, как она отдернула пальцы, едва коснувшись его ладони, проблеснул какой-то неестественный для него, дикий, панический страх. Он знал, что у него — плотные мужские ладони, большие, теплые ровным спокойным теплом. Но она боялась именно того, что он — мужчина, она боялась, что он нападет на нее… Он почувствовал этот страх, она была ему неприятна, а ее страх вызывал раздражение своей нелепостью… Он никогда не встречал таких женщин. Женщины могли хотеть его или не хотеть (это — реже), но такой страх внезапный… Только в такой больнице и можно отыскать такую женщину… Вероятно, она все же больна… Какие у нее скованные, неестественные движения, какие странно вычурные жесты… А существует ли она, Флейтистка? Может быть, нет никаких необычайных свойств, одна болезнь… Он читал… Он с юности запомнил название той книги… А ведь сколько забыл… Но знает, почему запомнил!… «Клинико-генетические исследования наследственных болезней некоторых этнических групп населения Балканского ареала»… Синдром называется «аулетризм»… от «аулос» — древняя такая флейта — два ствола разводятся в стороны, по звучанию — это даже и не флейта, скорее кларнетное звучание… Аулос только у рока сохранялся, еще и в XX веке на нем играли… Но этот «аулетризм» — глупость, все перепутано… розыгрыш такой!… Немножно для смеха… А как же его дочь? Ваня как же?… Ее радость… Или просто он сам внушил дочери эти чувства… И сам не может их сейчас испытывать!… Все заволакивается обыденностью мелочной, как пылью какой-то серой душной… Ничего нет в жизни… Он лгал дочери… Нет Флейтистки?… Но какое-то волнение все же… И он жалеет эту бедную женщину… Ведь это Марина, маленькая Маринка!…
Она тоже сразу узнала его!… За светлыми стеклами очков — смешливые добрые глаза… Маленькая-маленькая впадинка на подбородке… Худощавость того прежнего юноши… Выпуклые губы… так хорошо было, когда она видела его… эти губы… Как поредели темные волосы… от этого лоб стал совсем высокий… прядки хвостиками заложены за уши… Такие уши… ушки… вот взмахнет, как будто крылышками, и полетит… У него такое молодое юношеское лицо… Наверное, она совсем старая…
Они были одни в комнате… Она стояла перед ним… смутилась и наклонила голову… И он сделал шаг… она коснулась его руки… испугалась… И, с трудом сдерживая волнение, он произнес четко, на языке ее детства, на том литературном Лаганском диалекте, на котором писал свои стихи Везат Комадини, друг ее отца… — Вы понимаете меня? Вы можете сказать, кто я? Вы можете назвать свои имена?… Слова заметались… она боялась, что вспомнит неверно… и тогда он может не поверить ей!… он уйдет!.. — Да!… Мои имена — Марина-Арпаликэ, Фатима-Сафия!… Я понимаю вас!… Я помню вас!… Вы — Териаги Лазар!… Как положено было у рока, она фамильное прозвание поставила впереди имени!… Когда вслух… при обращении…
Вот ее голос… на родном языке!… «Териаги Лазар» — так просто, естественно, человечески… Если бы дочь любимая, и жена, если бы могли так произнести… Но Ваня не так хорошо говорит, не было времени учить ее, а жена Гинка не говорит вовсе… А когда выкрикивают, выговаривают «Териаги Лазар» на митингах, встречах… так нарочито, то с пафосом, то с попытками имитировать естественность… Бедная девочка! Бедная Маринка!… Ведь это же Флейтистка!… Можно говорить возвышенные слова… это святыня рока… Душа моего народа… Это правда так…
* * *
…сидя за столом, они уже перешли на славянский язык, на этом языке говорили уже лучше, чем на языке детства… как-то сделалось, будто он и вправду пришел навестить ее… — Вот… я принес яблоки… черешни… Ешьте, Марина… это полезно… — Да… нам дают!… здесь хорошо… все хорошие… есть книги и фильмотека!… Внутренний двор большой… здесь тихие больные женщины… можно сидеть на скамейке под деревом и думать… Ах, Лазар!… Ах, Лазар!… Лазар, — повторила она с умилением… Это Лазар… Вдруг встрепенулась, посмотрела на него, он улыбнулся, глаза ее стали чуть поярче… Она сделала над собой усилие и взяла его за руку… запястье… Ему не было приятно, но он не показал ей, улыбался ободряюще… сделал движение головой… Она отпустила его руку… оперлась своими тонкими пальцами о сжатые под халатиком худенькие колени… он по-мужски определил — груди у нее отвисшие, пустые, вытянутыми пустыми мешочками… она больше пригнулась… Догадалась?!… Нет, кажется, другое ее занимает… она заговорила быстро, энергически, уже даже и не по-детски; — по-девичьи, с какими-то знакомыми ему интонациями… — Скажите мне, Лазар, где я? В какой стране? В каком городе? Какой сейчас год?… Я не могу понять… Я как-то забылась… забыла все… сбилась со счета… И неловко как-то спрашивать!… Вы на меня не сердитесь?… она улыбнулась жалостно и жалко… — Нет, как я могу сердиться на вас, — ответил он, стараясь, чтобы его голос звучал очень мягко… — Год 2051-ый. Город — Стара Загора. Страна Болгария… — Какая это страна?… У него не было желания делать подробное описание. Да и неясно, что может ее интересовать… — Обычная страна… — Нет! — она даже немного возбудилась, — Какая это страна? Ну, республика, или какая? — говорила с детской настойчивостью… Он вдруг так ярко вспомнил маленькую Марину, как она любила слушать споры о политике, сидела на коленях у отца… Он ярко вспомнил этих людей… сейчас он понимал, что они тогда были еще молоды, не достигли сорока… он почувствовал себя 19-летним мальчиком… его роднило с маленькой Мариной это желание слушать и понять, но она даже чувствовала себя смелее, чем он, ведь это был дом ее отца… Боже! И это осталось в ней, в ее характере!… Это она!.. — В прошлом веке, Марина, это была республика, теперь конституционная монархия… — А почему меня сюда привезли? Тогда… Меня выпишут?… Вы отвезете меня домой?… Татко!… Мама жива?… Вдруг ему так захотелось порадовать ее!… У рока никогда не было слов для обозначения родственных отношений, всех этих «отец», «мать», «сноха», «деверь», «золовка», которыми, как мелкими цепочками, опутывается личность в других языках; всех старших мужчин у рок£ зовут «ага», а женщин старших — «ка», прибавляя имя… Когда периодически обращается внимание на культуру и историю рока, указывается, что слова эти, вероятно, по происхождению древнетюркские, вспоминается из других языков тюркских — «аба», «ака», «пике», «кака», «бикэ», и так далее… Никого при этом не волнуют сами рока, просто в своих каких-то целях доказывается их зависимость, то от турок, то от греков, то от славян или фракийцев… Один лингвист из Иерусалима, Зеев Акиба (бывший Володя Львов из Московского института славяноведения и балканистики) нашел в конце XX века какие-то древнееврейские корни в Шехинском диалекте рока и опубликовал об этом статью, и ему возражал разгромно Константин Цветков, болгарский семиотик из Гарварда… Что думают рока сами о себе, можно как-то узнать из книги Везата Комадини и Димитра Танори (тоже XX еще век!) «Рока и мир». Но и там нет ничего оригинального, Комадини и Танори называют рока «протобалканцами» и считают их язык и культуру совершенно оригинальными…
Но вот Лазар очень захотел порадовать Марину, и на ее вопрос, жива ли ее мама, ответил — Ваши родители живы, и ага Лазо и ка Алики!… Он заговорил даже с некоторой торжественностью — Я привез вам такой аппарат, где вы услышите их голоса… — Я знаю, знаю, магнитофон!… Она чуть вскинула руки согнутые в локтях, будто хотела захлопать в ладоши, но смутилась и только сжала, сплела пальцы взволнованно…
— Лазар, а наша страна тоже теперь монархия или, как было, республика?… Он почувствовал, как в горле заклокотали слезы… — Нашей страны более не существует, Марина!… Уже почти полвека!… Не существует!… Оказалось, это большой срок!…
…на скамейке под деревом она тихонько пела, через столько лет, одну песенку Лазара — «Возьму я в жены девушку из Анхиало. У нее приданое большое, много сушеных рыбок…» Голос был нежный, но слабый, надтреснутый… Лазар… Лазар… Лазар… Но как же не существует?… И что все это?… И как изменится теперь ее жизнь?…
* * *
Уже несколько дней подряд Марина и Лазар виделись каждый день, говорили… Ночами потолки в гостинице и в больничной палате одинаковые — белеют… Заснуть трудно… Так ярко представляется прошлое… в ярких лицах, живых движениях, громких звуках… Лазар видит себя 12-летним, босые ноги привыкают к сандалетам, тонкая белая рубашка, локти сбиты и по-мальчишески заскорузли… Мать вымыла ему с мылом лицо и шею — горит… Это городок Латаня в области Амарга, здесь, на табачной фабрике, довольно большой (или казалось?) работает его отец, он десятник… Отец с большой сумкой в руках стоит у калитки, мать что-то говорит отцу… Упрекает?… Мать красивая и энергичная, ее зовут Савета или Иси, а отца зовут Феодорос Териаги, Териаги Тури или еще — Тошко Ташев… Впрочем, здесь любой имеет по крайней мере два имени, так ведется… Отец невысокий и некрасивый, зато он веселый… Лазар едет с отцом на свадьбу в большой город Шехе… После они стоят на каком-то дворе, нет, это два двора — ограда нарочно повалена, чтобы стало больше места… Очень много людей… Устроено высокое крыльцо, застлано ковром. Распоряжается страшный человек, с искалеченным лицом, кость выбита из носа, огромный темный нос расползается по всему лицу, два клыка — из расползшихся губ, тяжко нависли брови, глаз не видно… и вдруг вспыхнут на миг — странное выражение — и страдальческое и одновременно жесткое, даже жестокое… Лицо и руки — темные, очень смуглые… Он сильно хромает, но ходит быстро, хотя и с палкой… Он — в черном — черный пиджак, кепка, брюки… Это — господин Векили Вахаб!… Отец Лазара все подходит к нему, заговаривает, но тот отвечает лишь, что да, все будет, как уговорено, иди!… Отец вздыхает и отходит, но уже через минуту снова глядит с восторгом вокруг… Лазар — тоже из рода Векили! Его мать из этого рода, и если он скажет «бана Векили» (по матери происхожу из рода Векили), этого уже достаточно для уважительного отношения… Род Векили, конечно, не то, что угасший королевский род Стратиги или почтенные роды Турани, Аль-Мадари, или Аладжа… Но… Когда в XVI веке юноша Хасан Аладжа (Хасан Пестрый), Фара, спустился из горной деревни Лэта и явился ко двору короля, зана (зан-король) Алмаса, с ним неотлучно пребывал его брат Векил. Хасан сделался величайшим Фара, его прозвание было Йилдыз Лазо (воин-звезда), наследный принц Энцо был им обращен в правую веру и получил имя Сулейман, внучку одного из своих братьев, красавицу Анис, Хасан выдал замуж за молодого короля и так породнился с родом Стратиги. У Хасана было два брата, через одного он породнился с королем и еще основал род Аладжа, другой брат, Векил тот самый, отказался от почестей, и от него пошел род Векили — вечных слуг рода Аладжа. Хасан был величайший Фара, он был сали, дал обет безбрачия, и благословение его обладало такой силой, что это он избавил все окрестные страны от грозной чумы. Он был советником короля Сулеймана и страна процвела… Все это Лазар учил в школе… А теперь забавно… Лазар в гостинице, на постели, улыбается и закидывает руки за голову… Стать советником короля, и никого не убирать со своего пути… И не делать подлостей… И оставаться святым… Чтобы сложилось такое мнение, надо, конечно, чтобы миновало четыреста лет!…
