Витька открыл воротики, прошел по двору. За домом, в саду, в густых ветках деревьев, кто-то шебаршил. С лестницы-стремянки, в майке, галифе, с ведром, привязанным к поясу, наполненным черными ягодками, со стогом, спускался… отец. Витька остановился в молчании…
Отец быстро взял все в толк, крикнул тогдашнюю жену свою, велел кормить сына и угощать, а сам умчался к его матери…
От газетного стенда отец возвратился озабоченный, негромкий:
— На пороховой бочке сидят и спичками играют… Ты газеты смотрел сегодня?
— Да… — отмахнулся сын.
— Как это «да»?! Газеты не читаешь? Как же так жить?! Молодому человеку! — возмущался недоуменно отец. — Я уже пожилой, а последние известия не послушаю, газеты не просмотрю, будто не поел! Как жить, если не знаешь, что происходит в мире?! Надо быть в курсе международной политики, знать внутригосударственные дела!..
— Знаю я, что мне надо… — сын покривился.
— Откуда знаешь, если не читаешь? Разве «Голос» слушаешь? Этого мало. Они же, собаки, большей частью брешут! Ты смотри, сейчас надо держать ухо востро! Всякой сволочи развелось! Болтают, что не надо, — поддаются вредительской агитации! А буржуазному лагерю на руку, чтоб у наших граждан вера расшатывалась. Надо это четко понимать! Ты думаешь, для чего они затеяли эту волокиту с правами человека? Помни: твой дед был одним из основных руководителей рабоче-крестьянского движения на Алтае! Простой, неграмотный мужик! А зачем, думаешь, я в Ленинград собираюсь? Увидел в газете снимок коллектива рабочих. И одного узнал. Мы с ним вместе призывались, в одну роту попали, и в первых же боях он дезертировал. Потом вроде полицаем был. По шраму на губе его узнал. Шрам от левой ноздри. Хочу поехать разобраться!
— Зачем?..
— Как это «зачем»?! — В голосе отца зазвучал металл. — Враг где-то живет, пристроился, а мы будем рот разевать?! Кто знает, с кем он связан? Так рассуждать — «зачем», — мы быстро в трубу вылетим! Никто не забыт, ничто не забыто! Осенью с сада кое-что соберу, продам и поеду, — отвердел он в своем решении.
— По газетному снимку человека узнать… — Сын пожал плечами. — Может, ошибся…
— Я о-чень редко когда о-шибаюсь! — выдолбил отец. — И почти всех, кого в жизни встречал, все, что видел, помню! Самую малость разве забыл.
Умолк, задумался. Будто сдерживая зевок, чуть ощерился, поглядел вдаль. Но тотчас острое ухо его уловило что-то любопытное, заинтересовался, прислушался. И через три-четыре головы встрял в степенный разговор двух стоявших в очереди пожилых женщин:
— И считаете, густое варенье — это хорошо? Наварят, понимаете, ложкой не повернешь! Витамины же перевариваются! Надо закрывать, пастеризовать ягоду в собственном соку или перекручивать с сахаром. А как пастеризовать? Банку с ягодой в собственном соку ставим в бак с водой…
— Извините, как вы говорите?..
— А сок откуда?..
— Так! Чтоб я каждому по отдельности сто раз не рассказывал, слушайте все! — гаркнул отец на всю очередь. Вышел, попутно прихватив у кого-то банку, встал по центру. — Внимание!..
Витьке сначала было неловко, думал, сейчас народ или погрузится в глубокое недоумение, или сразу расхохочется. Нет, ничего, будто так и надо. Все повернулись и слушали. А отец, подняв банку над головой, вещал зычным голосом, как лучше консервировать ягоду!
И, может быть, так, наверное, так Витькин дед, его отец, герой гражданской войны, по рассказам такой же речистый и ярый, с саблей наголо, горячо и напористо взывал к своим бойцам перед боем?.. И плохо вооруженные крестьяне, именуемые партизанским полком, поднимались в атаку, били, гнали к монгольской границе банды есаула Кайгородова!
Отец закончил насчет варенья, с налету, уже всей очереди, поведал о приезде сына, способном при случае, несмотря на внешнюю худосочность, крошить кулаками челюсти. И под общее одобрение внеочередно сделал покупку.
Побрякивая крышками в сетке, распаленный, еще раз позвал сына: «Айда ко мне, чего без дела слоняться, хоть поешь…» Тот опять несогласно мотнул головой, отвел глаза. Замолчал и отец. И насела на обоих тягость. Людная улица смазалась, потекла серой массой. Остались напряженные, неспешные шаги, два плеча рядом, будто сцепленные, набухающие от непроходящего утомительного ощущения друг друга. Два звучных неспокойных дыхания…
Впереди шагала семья: темноволосые родители вели за ручки белокурых мальчика и девочку — чудеса Азии! В пылкой своей беседе — эмоциональные, видно, люди, — подкрепляя слово жестом, ручки детские поочередно бросали. Малышам это явно не нравилось, они ловили и старались не выпускать родительские руки.
Витька чувствовал, в отце закипает раздражение. Когда-то он боялся внезапной отцовской ярости, старался улизнуть. Теперь желал ее, прорвавшуюся, оголтелую. Ему есть что сказать отцу, что спросить. Есть!
Белокурый мальчик нашел-таки способ удержать руки родителей — крепче сжал папину, поймал мамину — и тотчас же поджал ноги! Молодчина!
Да, незачем ему, Витьке, ломать комедию, делать вид, будто бы прошлое забыто, отброшено или, по крайней мере, кто его вспомнит, тому глаз вон — черт с ним, с глазом, если в памяти занозой, пнем с корневищами сидят «эпизодики из жизни», обида за себя, а больше за мать. Если даже фамилией отца Витьку в детстве попросту дразнили — он носит фамилию матери. Родственники в шутку его называли: «Ладов», а он злился всерьез, до слез доказывал: «Томашов!» Скоро и гораздая до кличек пацанва стала подразнивать: «Ладов-оладов», не понимая вовсе, отчего заводится дружок…
Темноволосые родители после сынишки вынуждены были пронести и девочку, теперь шли молча, без жестов.
Нет, пожалуй, сопеть и раздражаться отцу не стоит… Только он, Витька, имеет сейчас право злиться, только он!
— Это у вас на соплях работа, дорогие товарищи! — приостановился отец напротив строящегося особняка.
И вид у него был такой, словно не пережила душа его тягостной минутки, а шел человек, наслаждался беседой и вдруг узрел лично его касающийся непорядок.
— Вашу кладку ничего не стоит по кирпичику разобрать. А ведь можно из того же кирпича и на том же растворе делать так — ломом не разворотишь!
— Можешь — делай, — угораздило хмыкнуть одного из каменщиков.
Отец стал засучивать рукава. Предложил спор. И трое каменщиков бросили работу, в каком-то глубочайшем серьезе принялись сооружать стопочки из пяти кирпичей — каждый свою, чья выйдет крепче!
Отец подождал, пока они начали, предупредил, чтоб за ним не следили. Сына заставил нести за собой ведро с раствором, сам с кирпичами направился за угол постройки. Бухнул ношу в арык. Повременил малость и единым порывом, сноровисто и отточенно орудуя мастерком, вырастил свою стопочку. Витьке затея со спором казалась сумасбродной. Но наблюдал он за работой отца, и сухой комочек в его груди поневоле мягчал, рассасывался. Золотые руки у человека! Он клал дома, печи, но никогда профессиональным каменщиком не был. А впечатление — будто всю жизнь только этим и занимался! Какое-то природное умение хватать любое дело на лету, осваивать мгновенно, причем в совершенстве, на высоком уровне мастерства. Он был отличным, редким штукатуром, плотником, маляром, столяром — словом, владел любой строительной специальностью, знал толк в слесарном деле, умел искать воду под землей и копать колодцы. Витька просто не представлял себе какой-либо ручной труд, который отцу был бы неподвластен. А кем и где только он не работал! Сын, правда, захватил лишь пору, когда отец занимался промыслом. До того заведовал лесхозом, но нашел однажды в лесу маленьких волчат, получил за них хорошее вознаграждение, заделался охотником. После стал добывать лекарственные корни, бил кедровые орехи, малевал ковры: Аленушку с братцем Иванушкой, Ивана-царевича на сером волке… — была на такое когда-то мода и спрос. А главным образом, бесконечно путешествовал!..
— Секрет прост, ерундовый, — заговорщицки шептал Витьке отец. — Намочить надо кирпич. Сухой кирпич из раствора сразу влагу впитает, раствор высох — ногтем можно отколупнуть. А тут еще юг, солнце. Они этого не понимают! А так сохнет медленно, сцепка прочная. — Усмехнулся довольно, и на нижнюю губу по-детски забавно вылез кончик языка.
Сначала отец пообещал строителям зайти на следующее утро — разрешить спор, проверить прочность кладки, — но по ходу передумал, оставил адрес: кому надо, кто себя и свое дело уважает, заинтересуется, сам придет.
У Витьки губы невольно ползли набок: ну чего ради было заваривать такую кашу? Какой смысл? Взбаламутил людей, оторвал от дела, ничего толком так и не объяснил, какой-нибудь бедолага попрется теперь еще за «секретом»… Что за человек?!
— Спорить они будут, — остывая, проговорил отец, когда вышли на улицу. — Не таким мозги ввинчивал. А все просто. Просто, а понимать не хотят. Вот скажи я им сразу: так, мол, и так, лучше кирпич мочить — мимо ушей пропустят! Потому что просто. А замути воду, наизнанку выверни да через задницу покажи — глаза на лоб — как?! Знаешь эту историю, как народ заставили картошку выращивать? При Петре в Россию картошку завезли. Привезли, стали народу раздавать — садите. Не берут! Не хотят. Тогда какой-то человек, видно, высокоумный, смикитил охрану поставить, сделать вид, что стерегут. Тут же разворовали! Дурак народ. Выгоды своей понимать не умеет.
