— Десяти дней будет достаточно, — сказал шейх.
— Я тоже так думаю, — отозвался я.
Мать же беспокоилась прежде всего за безопасность, но хозяин каравана дал ей ясно понять:
— Ни разу караван не подвергался нападению. Жители этих стран и на десятую долю не защищены так, как иностранцы.
Я начал готовиться к путешествию, спрашивая советов у своего учителя шейха Магаги. Одну поклажу я заполнил динарами, другую — одеждой, третью — прочими принадлежностями, среди которых были тетради, книги и карандаши. Я решил, что брак матери с шейхом должен быть заключен до того, как я отправлюсь в путь. Чтобы наш дом не оставался пустым, в него переехал шейх. Теперь, когда положение изменилось, я стал меньше переживать. Путешествие завладело моими мыслями, и впереди открылся бескрайний простор надежды…
Мать прощалась со мной, проливая горькие слезы и приговаривая:
— Аллах избавил нас от скитаний, а ты сам выбрал такую судьбу!
Про себя я сказал: как бы там ни было, оставляю тебя не одну. Шейх Магага проводил меня до площади на границе, которой мы достигли незадолго до рассвета. В свете факелов мы увидели караван. Все вокруг было объято темнотой, дышащей весенними ветрами, а над нами перемигивались неспящие звезды. Шейх прошептал мне на ухо:
— Не отставай от каравана бен Хамдиса.
Тотчас раздался крик караванщика:
— Выдвигаемся после утренней молитвы!
Караванщик заметил нас, пожал нам руки и обратился ко мне:
— Все твои спутники — купцы, ты единственный путешественник среди нас!
Это не обрадовало меня, но и не огорчило. Призыв на молитву пронесся над нашими головами, мы направились в мечеть около рынка и выстроились на последнюю совместную молитву, которую нам было дано совершить. Из мечети мы поспешили к каравану и заняли места рядом со своими поклажами. Караван начал движение, взяв быстрый темп, и сердце мое утонуло в грусти расставания. В глубине его возникли воспоминания о матери и Халиме, окутанные всепоглощающей тоской по Родине. В объятьях темноты я прошептал:
— Господи, благослови каждый мой шаг.
Темнота стала отступать, и на горизонте появились первые признаки долгожданного рассвета. Небо окрасилось радостно-красным, показался ободок солнечного диска, и свет разлился по бескрайней пустыне. Караван, казалось, совершал величественный танец по поверхности Земли. Тело мое слилось с ритмичными монотонными движениями в волнах струящегося света и скользящего ветра, с возрастающей жарой, обещающей превратиться в пекло, и с пейзажем, застывшим среди желтых песков и чистого голубого неба. От однообразия картины я ушел в себя, погрузился в неотступные воспоминания, горькие переживания и розовые мечты. У каждого источника воды мы делали остановку, чтобы поесть, совершить омовения и молитвы, пообщаться. Я познакомился с достойнейшими из моих спутников-купцов, которые непонимающим взглядом смотрели на единственного путешественника.
— Следую в страну Габаль! — похвалился я.
— Что это за страна? — пренебрежительно спросил один из них.
— Мы из страны ислама! — заметил с гордостью другой.
— Торговля — суть цивилизации, которую нам завещал Аллах, — отозвался третий.
— Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) занимался торговлей, — напомнил четвертый.
Я добавил, оправдываясь:
— А еще он был путешественником, покинувшим свой родной город!
Первый сказал:
— Ты растратишь свое состояние в странствиях и вернешься домой нищим.
Сдерживая гнев, я ответил:
— Тот, кто готов трудиться, не знает бедности.
Я уважал занятие торговлей, но вместе с тем глубоко верил, что жизнь — не только торговля, но и путешествие.
Наступили длинные и жаркие весенние дни, сменяемые холодными ночами. Впервые я увидел звезды такими величественными, волшебными, бесконечными. Осознал, что моя тоска по матери больше, чем я думал, а любовь к Халиме реальнее, чем день, ночь и звезды, и сильнее, чем тяга к неизведанному.
Мы шли уже почти месяц, когда вдалеке замаячили стены государства Машрик. Тогда аль-Кани бен Хамдис объявил:
— Разобьем лагерь у Голубого источника и в полночь войдем в город.
Мы готовились. На вечерней молитве я услышал, как кто-то прошептал:
— Это последняя молитва до нашего возвращения из языческих стран!
Мне стало не по себе, но я готовился к новой долгой жизни, поэтому сказал про себя: «Аллах милостив и милосерден».
Незадолго до полуночи караван подошел к новой стране. У входа нас встретил обнаженный мужчина, на нем была лишь набедренная повязка. В свете факелов он показался высоким и тощим. Мои спутники сказали, что это начальник таможни. Мужчина громогласно произнес:
— Добро пожаловать в Машрик, столицу государства Машрик. Приветствуем купцов и путешественников. Тот, кто будет соблюдать порядок, встретит исключительно доброе и вежливое обращение.
Караван проследовал меж двух рядов стражников, и купцы свернули на рынок. Меня же проводник повел в гостиницу для иностранцев. Перед шатром, похожим на казарму, он заставил верблюда опуститься. Когда проводник понес мои вещи внутрь, я понял, что это и есть гостиница. Она представляла собой шатер, разделенный на два крыла длинным залом. Каждое крыло составляли смежные комнаты, отделенные друг от друга перегородками из плотной ткани. Отведенная мне комната была простой, даже примитивной. Полом служил песок, постелью — нечто вроде циновки, брошенной на землю, посередине стоял сундук и валялся тюфяк. Измученный, целый месяц лишенный нормального отдыха, я поспешил лечь как только разобрал вещи. Я спал глубоким сном, пока не проснулся от жары. Чувствуя себя плохо, я поднялся, вышел в зал и увидел, что он заполнен иностранцами, рассевшимися перед своими комнатами на завтрак. Ко мне подошел низкорослый, слегка полноватый человек, опоясанный тряпкой, прикрывающей причинное место, и сказал мне с улыбкой:
— Я — Фам, хозяин гостиницы. Вы хорошо провели ночь?
— Спасибо, — ответил я, утирая пот, струящийся по лицу.
— Подать вам обед?
— Мне очень нужна ванная, — не вытерпел я.
Он провел меня в конец зала, отодвинул ширму, и там я нашел все необходимое, чтобы помыться, причесаться и привести в порядок свою бородку. Когда я вернулся к себе в комнату, Фам уже принес поднос и накладывал мне завтрак. Я спросил у него:
— Могу я помолиться у себя в комнате?
— Вас могут увидеть, — предупредил он. — Тогда вам несдобровать.
Он принес мне сушеные финики, молоко и пшеничную лепешку. Я набросился на еду.
— Когда-то и я любил путешествовать, — сказал он мне.
— Вы из Машрика?
— Я родом из пустыни, в Машрике я осел позже.
Встретить бывшего путешественника оказалось приятно.
— Конечная цель моего путешествия — земля Габаль, — сказал я.
— Многие стремятся туда, но мне надо было зарабатывать.
Не утерпев, я спросил:
— Что вы знаете о ней, господин Фам?
— Только то, что иногда ее называют чудом нашего века. И несмотря на это, я не встречал никого, кто бы там побывал, — ответил он с улыбкой.
Внутренний голос подсказывал мне, что я буду первым сыном человеческим, кому доведется побывать в этой стране и раскрыть ее секрет миру.
— Вы надолго остановились в Машрике? — спросил он.
— На десять дней, затем двинусь с караваном аль-Кани бен Хамдиса.
— Великолепно. Ходите, смотрите, наслаждайтесь свободным временем. Довольно только прикрыться повязкой, не больше.
— Я не могу выйти без накидки, — неодобрительно сказал я.
Он рассмеялся:
— Сами увидите. Я забыл спросить, как вас зовут, уважаемый?
— Кандиль Мухаммед аль-Инаби.
Он поднял в знак приветствия руку и удалился. На рассвете я вышел из гостиницы, завернувшись в легкий плащ и надев чалму, защищающую меня от солнца. Я удивлялся весенней жаре и недоумевал, как же будет печь летом. На улице меня сразу поразили две вещи — нагота и пустота.
Люди — и женщины, и мужчины — ходили абсолютно голые, в чем мать родила. Нагота была для них настолько привычна, что не привлекала взглядов, не вызывала интереса, каждый занимался своим делом. Смущались только одетые чужестранцы вроде меня. Люди с бронзовыми телами, не столько стройными, сколько легкими от недоедания, выглядели довольными и даже веселыми. Из-за одежды, прикрывавшей меня, было трудно избавиться от ощущения, что я сильно выделялся среди них. А еще труднее было отвести взгляд от вызывающей наготы, которая разжигала огонь в моей крови. Я подумал про себя: что это за страна, ввергающая молодого, как я, человека в жуткое искушение!
Другая странность заключалась в бескрайней, раскинувшейся повсюду пустоши, словно я переместился из одной пустыни в другую. Неужели это и есть столица Машрика? Где дворцы, где дома, улицы, дороги? Ничего, кроме земли, по окраинам которой растет трава и пасется скот. То там, то здесь виднелись беспорядочно разбросанные скопления палаток, около них собирались женщины и девушки, которые либо пряли, либо доили коров и коз. Они также были нагими. Красота бесспорная, но покрытая грязью, неухоженная и убогая. В этой языческой стране, где поклонялись идолам, увиденное недолго ужасало меня. Но какие оправдания подобным явлениям я мог найти в своем исламском государстве? Себе я приказал:
