Ты, почитавший и острова Пасхи
идолов, йогов конфигурации,
красивший крыши дворцов без опаски,
в сумке носивший свои декларации,
cдавший в запасник бурятского Будду,
Конрадом Сэнди себя называвший,
все пропущу, а тебя не забуду,
ты, пентаграммой себя повязавший.
Книжки строчивший для «Гидроиздата»,
трубки куритель, любитель пельменей,
нету таинственнее адресата —
азбука Морзе и ток переменный.
Ты, не закончивший дела-романа,
«Здравствуй, мой ад!» и дошедший до края,
живший в лазури на дне котлована,
смыслом погибели буйно играя.
Место нашедший в Казанском соборе,
после работы на Мойке и Невском,
ты, заявлявший в ночном разговоре:
«Буду я к Вечности вечным довеском».
Все это сбудется, Саша Кондратов,
о, Сэнди Конрад, из дали, из праха,
из новолунья, из черных квадратов,
лучший из лучших, бегун-растеряха.
2011
Красильников
«Хиромант и некрещеный человек М. К. посулил
мне безбедное существование до 55 лет»
( из письма Иосифа Бродского к Евгению Рейну )
Красивый дылда с бледной рожей,
На Маяковского похожий,
Во сне является ко мне,
За пазухой — бутылка водки,
В запасе — правильные сводки,
Он в прошлом греется огне.
Он — футурист, он — будетлянин,
Бурлюк им нынче прикарманен,
Он Хлебникова зачитал,
Он чист, как вымысел ребенка,
И чуток, точно перепонка,
Что облепила наш развал.
Зачем-то Кедрин им обруган,
Он нетерпим к своим подругам,
Одну он выгнал на мороз,
Он отсидел четыре года,
Пьян от заката до восхода,
До Аполл и нера дорос.
Он говорил, а мы внимали,
Он звал нас в сумрачные дали,
Где слово распадется в прах,
Где Джойс и Кафка — лишь начало,
Где на колу висит мочало,
Туда, туда на всех парах.
Работал в «Интуристе» в Риге,
Влачил не тяжкие вериги,
И сбросил их, и — утонул,
В истериках, скандалах, водке,
Посередине топкой тропки,
Смешав величье и разгул.
2011
Уфлянд
Ты искал в пиджаке монету
нищим дать и — нашел , конечно…
Надо готовиться к новому лету,
Надо прожить это лето беспечно.
Надо пройти до конца по Фурштатской,
Сбить каблуки и отбросить подметки,
Время подмазать расхожею краской
И запасти для закуски шамовки.
Что не закончил ты в пятидесятых,
Скажется нынче, где правят поминки.
Флагов трехцветных и тех — полосатых,
Хватит с избытком, летящих в обнимку.
Ты — своеволец, простец и умелец,
Чудный солдатик — всегда в самоволке,
Давнего времени красноармеец,
Переложивший слова и обмолвки,
Все, что сказали мы, будто для шутки,
Станет рассадой, взойдет и созреет,
Пусть же останется жизнь в промежутке,
Пусть ее дождик весенний развеет.
2012
Закат
Нине Королевой
Закат над заливом —
Атлантики больше,
На крышах и шпилях
Багровые клочья.
Вставайте из праха,
Кто жить расположен,
Последнее слово
Последнею ночью.
Мы жили когда-то в несносной остуде
Платя пятаками прозревшей глазнице,
Варили баланду в солдатской посуде
На Вечном огне у имперской границы.
У бедных ларьков над разбавленным пивом
Нас тень покрывала подземного моря,
Волна Афродиты толчком торопливым
И нас обнимала осадком в растворе.
И мы не заметили, как мы втянулись
В рутину погибели, хлада и тленья,
Мы ели с ладоней бесчувственных улиц,
Любили без повода и утоленья.
В пустой тишине, где гремели трамваи,
В подвалах, таивших чугунные топки,
Сложили мы жребии и караваи,
Связали свои — к отступленью — котомки.
Вставайте из праха единым порывом,
Разбитым полком, отступающим в воздух,
Сейчас над Сенатской, над Финским заливом,
Над урной, где души в объятьях бескостных.
2012
Карнавал
Пойдем по набережной мимо
мостов, буксиров, кораблей,
глотая завитушки дыма,
нам с дымом будем веселей.
Свернем налево, где похожий
канал на школьный мой пенал,
и пронесем под чуткой кожей
событий этих карнавал.
Дом, в разрисованной бауте,
и колокольня в «домино»
нам попадутся на маршруте,
но по порядку. Сведено
не только в плещущие хлопья
разброда масок и гульбы,
где перепрятаны в лохмотья
фасады, улицы, столбы.
Теснится город под присмотром
всей клоунады заводной,
он летним облаком размотан
над Петроградской стороной.
Он убегает, как служанка,
сто глупостей наобещав,
и оставляет, что не жалко —
свистульку, пуговицу, шарф.
Призыв
А что если Бог — это высший художник,
Создавший икону, простой подорожник,
И ямб, и хорей, и анапест,
Придумавший кисти, и краски, и слово,
И все, что для нашего дела готово,
Сложивший все это крест на крест.
В такой мастерской подрастаем мы вечно,
Старание наше да будет сердечно,
А плата — по лучшим расценкам.
Заказов — довольно, не только монархи,
И те, кто штампует почтовые марки,
И небо рисует на стенке.
Мужайтесь же, братья,
Причастья и платья
У нашего Господа хватит,
А если он отбыл по срочному делу,
К иному пространству, к иному пределу,
То Время труды нам оплатит.
ПОВЕСТЬ И ЖИТИЕ ДАНИЛЫ ТЕРЕНТЬЕВИЧА ЗАЙЦЕВА
Автор «Повести и жития» — старообрядец Данила Терентьевич Зайцев, родившийся в 1959 году в Китае и выросший в Аргентине. Рукопись, состоящая из семи тетрадей, представляет собой объемное (около 27 авторских листов) сочинение об истории переселения старообрядцев («синьцзянцев» и «харбинцев») из России в Китай и далее в Латинскую Америку и их жизни в южноамериканских странах. Автор начал писать книгу в ноябре 2009 года, по возвращении в Аргентину после неудачной попытки обустроиться с семьей в России; последняя тетрадь завершена весной 2012 года. Текст написан от руки гражданской азбукой, фонетическим письмом, отражающим живое произношение.
