Ознакомительная версия.
— Женщина должна быть независимой! — вдохновенно говорила Хозяйка. — Прежде всего — в финансовом смысле… плане… то есть не ждать, когда муж кость кинет, а самой зарабатывать, самой! Чтобы свои деньги были! И тратить их… как хочется! Безо всякого контроля, твою мать! Женщина должна быть свободной! А не чтобы каждый тут чеки проверял! Две тыщи — дорого! А кто говорил, чтобы на рынках не брала?! Блин! Да у моей Дашки ни одной тряпки дешевле двух тыщ! Потому что сама зарабатывает! Никому отчет не дает!
Хозяйка разволновалась, вылезла из кресла, принялась метаться по комнате, пиная грязными тапками с зачуханными помпонами попадающиеся на пути флаконы и машинально вытирая ладони о несколько уменьшившиеся после прошлой липосакции бока. Старая линялая футболка на боках стала уже заметно темнее… Ну, понятно — Хозяин опять задавал бестактные вопросы по поводу не подтвержденных чеками покупок. Хозяйку мучает призрак недели жесткой экономии.
— И вообще я соскучилась по настоящей работе, — заявила Хозяйка, села на диван, выпрямила спину, положила сцепленные замком руки на колени и пошевелила нижней губой. Успокоилась. — Я свое дело знаю. Я все-таки профессионалка. И людей я понимаю. Да, да, я понимаю людей. И умею выбирать именно тех, кто мне нужен! Ведь вы со мной согласны?
Александра опять молча слегка наклонила голову: согласна, мол. Почему бы и не быть согласной с очевидными вещами? Хозяйка действительно выбирала тех, кто был ей нужен. В мужья она выбрала Хозяина, в лучшие подруги — свою Дашку, в визажисты — Вову-дорогого, в горничные — профессорскую дочку, в бонны для дочери — княгиню. Якобы. Который час? Скоро проснется Настя.
Хозяйка опять заметила, как Александра глянула на часы. Беспокойно поерзала, дернула носом, цыкнула зубом. Видимым усилием задавила в себе раздражение, сказала светским голосом:
— Мой выбор не случаен. Кто лучше вас знает этикет и… и все остальное? Вы будете прекрасным консультантом, Александра, я совершенно уверена в этом. Подумайте над моим предложением, серьезно подумайте.
— Хорошо, я подумаю. Я не уверена в своих… возможностях в качестве консультанта, но в любом случае спасибо за предложение. Я расцениваю это как знак доверия.
Александра поднялась, опять слегка кивнула головой и направилась к двери, брезгливо обходя флаконы, как комья грязи. У самой двери услышала невнятное бормотанье за спиной, обернулась, подняла брови и сделала внимательное лицо.
— А почему это вы не душитесь… не пользуетесь духами? — спросила Хозяйка со странным выражением — с подозрением и надеждой одновременно. — Для вас это дорого… э-э… вы не можете себе позволить, да? Конечно, всякой дешевкой вы бы не стали… А такие — это пятьсот баксов… э-э… долларов. Тут еще почти половина осталась. Возьмите, чего там. Вам понравится. Такой гламурненький запах… Моя Дашка говорит, что это хит сезона. Все жены олигархов ими душатся… э-э… пользуются.
— К сожалению, я не могу принять ваш подарок, — бесстрастно сказала Александра. — Я действительно не могу позволить себе духи. Анастасия остро реагирует на посторонние запахи.
— Да? — удивилась Хозяйка. — А-а… Ну тогда конечно… А что она сейчас делает?
— Спит. — Александра посмотрела на часы уже демонстративно. — Через несколько минут должна проснуться.
— Чего это она так долго спит? — еще больше удивилась Хозяйка. — Ложится поздно?
Кажется, она всерьез думает, что ребенок может так поздно ложиться, что потом спит до половины четвертого. Безумие.
— Анастасия соблюдает режим, — совсем уж бесстрастно доложила Александра. — Вовремя ложится и вовремя встает. После обеда спит обычно полтора часа. Если болеет — несколько дольше.
Хозяйка покивала головой, подергала носом, пошевелила нижней губой и не очень уверенно спросила:
— Ну, как она сейчас?.. И вообще?..
Интересно, что она имела в виду? Может быть, просто забыла, как выглядит дочь, и теперь ждет, что ей тут словесный портрет начнут составлять?
— Спасибо, хорошо, — поблагодарила Александра. — Анастасия уже выздоравливает.
— Так она болела, что ли?! — Хозяйка всполошилась, вскочила с дивана, попятилась подальше от двери и даже руки к груди прижала. Вон как переживает, подумать только… Допятилась до письменного стола, наткнулась на него шедевром липосакции и испуганно сказала: — Так надо же врача вызвать!
— Врач был. Вчера и сегодня. Определил аллергию.
— Это заразно?
Вот в чем дело-то… Заразиться боится — вот и все ее переживания.
— Нет, — едва скрывая внезапно возникшее чувство сожаления, сказала Александра. — Аллергия на запах цветущего кактуса. Цветок пахнет гниющим мясом. Пришлось его срезать и сжечь.
Она пару секунд ждала реакции, потом отвернулась, взялась за ручку двери и только тогда услышала за спиной:
— Можете быть свободны, Александра.
Можете быть свободны! Ох, если бы она могла быть свободна… Когда-то давно, целую жизнь тому назад, она говорила почти те же слова матери: «Ты ведь можешь быть свободна! Просто уйди — и все!» Мать смотрела на нее спокойным взглядом и говорила спокойным голосом: «Вряд ли ты сейчас сумеешь меня понять, Александра. Было бы славно, если бы ты так никогда и не сумела меня понять. Бог даст, получишь диплом — и будет у тебя другая работа».
Диплом Александра получила, да толку-то от этого диплома… У нее оказалась та же работа, что была у мамы. И у бабушки. И у прабабушки. В разное время их называли по-разному — учительницей, няней, гувернанткой… Александру Хозяйка назвала бонной. Такое гламурненькое слово. Всегда можно небрежно упомянуть в обществе: «У меня бонна — княгиня. Четыре языка знает. И музыку, и рисует, и танцы, и хорошие манеры… Профессионалка».
Александра вовсе не была княгиней. Княгиней была ее прабабушка, Александра Павловна Комиссарова, первая из рода потомственных гувернанток детей новой элиты. Главным образом — партийной элиты. И военной. Иногда попадались какие-то литераторы или ученые, но они тоже были из новых. И фамилия у Александры Павловны была вовсе не Комиссарова, у княгини была какая-то нормальная княжеская фамилия, которую правнучка не знала. Внучка и дочка наверняка тоже не знали. Знали бы — не уцелели бы. Фамилию Комиссарова княгине дал ее первый хозяин, уголовник Федя Клейменый. Сначала он застрелил князя, мужа Александры Павловны, потом выбрал из княжеского добра то, что и самому пригодится, потом прихватил и девятнадцатилетнюю княгиню — эта уж точно пригодится, вон какая барынька, прямо картина писаная, даже и жалко такую красотулю сразу в расход, — а потом погрузил добычу на телеги, а княжескую усадьбу поджег. Потом уголовника Федю Клейменого назначили комиссаром, он вышел в большие люди, в «высшие эшелоны власти», стал бриться каждый день, хотя бы раз в неделю — мыться, привык проверять, застёгнуты ли штаны, даже читать научился… Присмотрел хорошую квартиру, пристрелил хозяина, старого врача, — наверняка буржуев лечил, контра, — поселился в этой квартире, пользуясь только кухней, а княгиню Александру Павловну поселил в кабинете с зарешеченным окном. Держал под замком. Убежать было невозможно. Из прежней квартиры — полуподвальной комнатки с застекленной щелью вместо окна под самым потолком — тоже невозможно было убежать. Уходя, комиссар закрывал комнату на замок. Оставлял ведро воды и пол буханки хлеба. На всякий случай, вдруг у него заседание какое-нибудь на пару суток или опять ответственная командировка с заданием «красный террор». Контры-то много еще осталось, разве за один день всех перестреляешь… Да если даже и за два дня не управится, так и ничего, не помрет княгиня с голоду. Красный пролетариат до революции всю жизнь под гнетом кровопийц страдал, так вот пусть теперь и княгиня пострадает. Будет знать, как угнетать народные рабоче-крестьянские массы. Александра Павловна всю свою девятнадцатилетнюю жизнь провела за границей, по-русски говорила с акцентом, вышла замуж в Париже, и перед самой февральской революцией молодой муж повез ее в Россию кружным путем, в обход всех фронтов, — позвал старый князь, собрался умирать, хотел попрощаться. Старого князя молодые в живых уже не застали, зато застали самое начало бунта — того самого, бессмысленного и беспощадного. Александра Павловна все удивлялась, почему полиция в конце концов не наведет порядок. Она ничего не понимала про народные рабоче-крестьянские массы, и типичного их представителя Федю Клейменого искренне считала буйнопомешанным, сбежавшим из сумасшедшего дома.
Однажды, оставшись в полуподвале одна, попробовала позвать кого-нибудь на помощь. Влезла на шаткие дощатые козлы, заменявшие стол, ручкой поварешки — ножи Федя ей не оставлял — с трудом отковыряла окаменевшую в щелях замазку, срывая ногти и в кровь обдирая руки, вынула узкую продолговатую раму, закрывающую узкое продолговатое окно — и чуть не потеряла сознание от холодного сырого воздуха, обрушившегося на нее внезапно и тяжело, как водопад. Воздух пах весной. В нем было много запахов, и довольно противных тоже, но в нем был кислород. Воздух пах жизнью, а княгиня в этом полуподвале уже забыла, как пахнет жизнь. Этот запах внушал надежду. Те, кто живет на свободе, в этом воздухе, в этом запахе, — они, конечно, все нормальные! Они обязательно помогут ей, спасут ее от буйнопомешанного комиссара, позовут полицию, взломают дверь, выведут ее из этой ямы на белый свет, на чистый воздух, на этот пахнущий жизнью воздух…
Ознакомительная версия.
