Но голос у меня был слишком тихий – не покинул и моей головы. Через несколько секунд мальчик уплыл в ночь – мой собственный родной мальчик. И ни разу мне его больше не увидеть.
Да вот только я его видела – и не раз, и не два. Иногда он оказывался новорожденным, иногда – уже ковылявшим малышом. Пока я выезжала со своего места на стоянке, мне удалось получше разглядеть ребенка в соседней машине. Просто какой-то ребенок.
Глава вторая
Меня рано разбудил звук веток, падавших на заднем дворе. Я приняла тридцать миллилитров красного и прислушалась к натужной пилежке. То был Рик, бездомный садовник, прилагавшийся к дому. Я бы нипочем не наняла кого-то, чтоб он шнырял по моей собственности и вторгался в мое личное пространство, но Рика я, когда въехала сюда, не уволила, поскольку не хотела, чтобы он думал, будто я предубежденнее прежних хозяев, Голдфарбов. Они выдали ему ключ; время от времени он пользовался уборной или оставлял на кухне лимоны. Я пыталась изобрести причины уходить из дома раньше его появления, что в семь утра не очень-то просто. Иногда я просто каталась по округе целых три часа, пока он не уйдет. Или же отъезжала на несколько кварталов, ставила машину и спала в ней. Однажды по дороге к себе в палатку или коробку он меня заметил и прижал улыбчивое щетинистое лицо к стеклу. Выдумать спросонья объяснение оказалось трудно.
Сегодня же я просто-напросто отправилась в «Раскрытую ладонь» спозаранку и все приготовила для заседания совета директоров. Замысел у меня имелся такой: вести себя так изящно, чтобы неуклюжую женщину, с которой Филлип вчера беседовал, невозможно было вспомнить. Вслух говорить с британским акцентом я не стала бы, зато могла бы в уме, и это должно подействовать.
Джим и Мишель уже явились в контору, а также Сара-стажер. При ней был ее новорожденный; она пыталась держать его под столом, но, разумеется, мы все его слышали. Я протерла стол заседаний, разложила стопки бумаги и ручки. Как менеджеру мне это не по чину, однако делать Филлипу приятно мне нравится. Джим проорал «Ложись!» – это означало, что вот-вот пришествуют Карл с Сюзэнн. Я схватила пару громадных ваз с мертвыми цветами и поспешила на служебную кухню.
– Давайте я! – сказала Мишель. Она была из новеньких – и не по моему выбору.
– Поздно, – сказала я. – Они уже у меня в руках.
Она бежала рядом и вырывала у меня вазу, в силу невежества не понимая примененную мною систему противовесов. Одна ваза, благодаря такой помощи, уже начала выскальзывать, и я предоставила Мишель ее ловить, что ей не удалось. Карл и Сюзэнн появились в дверях в тот миг, когда ваза упала на ковер. С ними был Филлип.
– Приветствую, – сказал Карл. На Филлипе был роскошный свитер винного цвета. Дыхание у меня истончилось. Мне вечно приходилось удерживаться от порыва бросаться к нему как жена, словно мы были парой сто тысяч жизней подряд. Пещерный человек и пещерный человек-женщина. Король и королева. Постельные грелки.
– Знакомьтесь с Мишель, нашим новым медиа-координатором, – сказала я, делая потешный жест вниз. Она стояла на четвереньках, собирая осклизлые бурые цветы; затем попыталась встать.
– Я Филлип. – Мишель подала ему руку из неловкого коленопреклоненного положения, лицо – жгучий круг слез. Я нечаянно оказалась жестокой: такое случается только в минуты великого напряжения, и жалею я всегда колоссально. Принесу ей что-нибудь завтра – подарочный сертификат или блендер «Ниндзя» для смузи, на пять чашек. Нужно было уже ей что-нибудь подарить, превентивно; мне нравится устраивать такое новым сотрудникам. Они приходят домой и говорят: «Как же прекрасна эта моя новая работа – вы посмотрите, что мне мой менеджер подарил!» А если потом когда-нибудь явятся домой в слезах, их супруг скажет: «Но, милая, а как же блендер для смузи? Ты уверена?» И новый сотрудник поневоле задумается – или, вероятно, даже станет винить себя самого.
Сюзэнн и Карл убрели прочь вместе с Филлипом, а Сара-стажер ринулась помогать с уборкой. Бульканье ее ребенка было настойчивым и воинственным. Наконец я подошла к ее столу и заглянула под него. Ребенок закурлыкал, как скорбящая голубка, и улыбнулся мне с теплом полного узнавания.
Я все рождаюсь и рождаюсь не у тех людей, – сказал он.
Я огорченно кивнула. Знаю.
Что тут поделаешь? Хотелось вынуть его из переноски и наконец заключить в объятия, но с этим никак. Я изобразила лицом извинения, и он принял их с медленным мудрооким смаргиванием, от которого грудь мне свело от печали, а глобус набряк. Я продолжала стареть, а он оставался юным, мой крошечный муж. Или – теперь уже вероятнее – сын. Подбежала Сара и задвинула переноску к другой стороне стола. Ножка ребенка буйно забрыкалась.
Не сдавайся, не сдавайся.
Не сдамся, – сказала я. – Никогда.
Видеться с ним постоянно было бы слишком мучительно. Я сурово откашлялась.
– Думаю, вы понимаете, что приносить ребенка на работу не годится.
– Сюзэнн сказала, ничего страшного. Сказала, что все время брала Кли с собой на работу, пока та была маленькая.
Это правда. Дочь Карла и Сюзэнн приходила еще в старую студию после школы и болталась по залам, носясь, вопя и всех отвлекая. Я сообщила Саре, что этот день пусть уж дорабатывает, но не следует вводить это в привычку. Она одарила меня взглядом обманутой, поскольку она – работающая мать, феминизм и т. д. Я вернула ей такой же взгляд, потому что я женщина в высокой должности, а она злоупотребляет, феминизм и т. д. Она чуть склонила голову. Стажеры – вечно женщины, которых жалеют Карл и Сюзэнн. Я сама была такой – двадцать один год назад. В те поры «Раскрытая ладонь» была всего лишь студией самообороны для женщин – переоборудованным додзё для тхэквондо.
Мужчина хватает вас за грудь – что будете делать? Шайка мужчин окружает вас, сбивает с ног и затем принимается расстегивать на вас брюки – что будете делать? Мужчина, которого, казалось, вы знаете, прижимает вас к стенке и не отпускает – что будете делать? Мужчина выкрикивает грубое замечание о какой-нибудь части вашего тела, которую требует показать, – покажете? Нет. Вы разворачиваетесь и смотрите прямо на него, тычете пальцем в самый нос ему и выдаете громкий, нутряной звук с опорой на диафрагму: «Ай-ай-ай-ай-ай-ай!». Учащимся всегда это нравилось – выдавать такой звук. Настрой менялся, когда появлялись обидчики в поролоновом батальном облачении с великанскими головами и принимались изображать изнасилование, групповое изнасилование, половое унижение и нежеланные ласки. Мужчины внутри облачения на самом деле были добрые и мирные – едва ли не чересчур, – но в ходе ролевой игры становились вполне распущенными и разгоряченными. Это пробуждало во многих женщинах эмоциональный отклик, для чего все и делалось – кто угодно может дать отпор, если не напуган и не унижен, когда не плачет и не просит вернуть деньги. На последнем занятии всегда очень трогала радость достигнутого. Нападавшие и учащиеся обнимались и благодарили друг друга, попивая шипучий сидр. Все прощено.
Мы по-прежнему даем занятия девочкам-подросткам, но лишь для того, чтобы сохранить положение некоммерческой организации, – весь настоящий бизнес у нас теперь делается на видеодисках по фитнесу. Продажа самообороны как физкультуры была моей идеей. Наша линейка конкурирует с другими физкультурными видео; большинство покупателей говорит, что им и в голову не приходила эта грань – самооборона, им просто нравится музыка в быстром темпе и как она влияет на их физическую форму. Кому интересно смотреть, как к женщине пристают в парке? Никому. Если бы не я, Карл с Сюзэнн все еще производили бы такого рода унылые видео «как себя вести». С тех пор, как переехали в Охай, они более-менее отошли от дел, но, как и прежде, лезут в дела сотрудников и участвуют в заседаниях совета директоров. Практически, пусть и не официально, я тоже в совете. Веду запись совещаний.
Филлип сел как можно дальше от меня и, казалось, все заседание избегал смотреть в мою часть залы. Я надеялась, что просто мню себе что-то, однако позднее Сюзэнн спросила, нет ли между нами чего-нибудь не того. Я покаялась, что проявила некоторую пылкость.
