Когда утром открылся вагон-ресторан, Рой съел огромный завтрак, а потом скрылся от тех, кто уже не спал, и нашел себе укромное место в полупустом вагоне за паровозом, где никто его не тревожил. К тому же узнать Роя в габардиновом костюме и в темных очках было трудно. Некоторое время он смотрел на окраины города, мимо которого они проезжали, размышляя о том, читать ли толстое письмо от Айрис Лемон, лежавшее в кармане пиджака. Рой вспоминал ночь на озере, долгий заплыв, костер и все, что происходило после. Воспоминания не были неприятны ему, но какие, черт побери, у нее основания считать его простофилей, способным заинтересоваться бабушкой? Роя приводила в ужас одна мысль об этом. Отдавая должное Айрис, он думал о ее приятной внешности и других прелестях, но мысль о внуке приводила его в содрогание, хотя бабушке было всего тридцать три года. Для Роя все было довольно просто: если он пойдет на серьезные отношения с ней, это закончится тем, что он станет дедушкой. Господи, спаси и убереги от этого! Рой чувствовал себя юным и резвым, как жеребенок. Именно это он втолковывал себе, пока поезд набирал скорость, направляясь на восток. Хотя у него побаливал живот, он крепко заснул, и ему снилось, как морозным утром, когда он был мальчишкой, из земли торчала белая колючая трава и от холодного воздуха сжимались его внутренности.
Он проснулся с мыслью о Мемо. К его удивлению, она появилась в его комнате в Бостоне на следующий вечер. Это произошло после ужина. Рой сидел в кресле-качалке у окна и читал о себе в газете, когда она постучалась. Он открыл дверь и едва не упал, увидев ее. Мемо весело рассказала, что была в гостях у подруги, в ее летнем доме на Кейпе, и по пути домой, в Нью-Йорк, услышала, что ребята в городе, поэтому решила сделать остановку, сказать им «хэллоу», и вот она здесь. Загорелая, она выглядела лучше, чем все последнее время. Рой почувствовал также, что за недели, которые не видел ее, она как-то изменилась. Это встревожило его, словно любые перемены в ней означали очередной удар для него. Вглядываясь в лицо Мемо, Рой не находил ничего нового, поэтому отнес это на счет пяти фунтов, которые, по ее словам, она прибавила с тех пор, как он ее видел в последний раз.
Рой еще не простил Мемо за то, что не поддерживала его, когда он так нуждался в поддержке, а еще за то, что отказала Поупу, пригласившему ее отправиться вместе с ними в Западное турне. И все же здесь, оставшись наедине с ней, когда Мемо, такая желанная, была так близко, Рой осознал, что это именно та женщина, которую он всегда бесконечно желал. Так стоит ли выказывать обиду и нападать на нее с упреками? Правда, в ней было что-то вроде той пищи, которую Рой недавно ел: испытав удовольствие, он чувствовал голод, порой даже более сильный, чем до этого. И все же Мемо была по-настоящему красивой, с формами, как у Мисс Америки, поэтому, несмотря на синяки и шишки, которые получил Рой, он был уверен, что как только сумеет найти к ней подход, все пойдет гораздо лучше.
Наверное, угадав по его лицу то, что он хотел сказать, Мемо грустно повернулась к окну и сказала:
— Рой, не ругай меня за то, что я не виделась с тобой какое-то время. Есть вещи, которые я ненавижу, например, быть с теми, у кого плохое настроение. Я так натерпелась с матерью, что тут же впадаю в отчаяние. — И добавила более сердечно: — Вот почему я держалась в стороне, хотя мне это не очень нравилось, и ждала, когда ты с этим справишься, а я знала, что справишься. Я вернулась, как только появился шанс, и так всегда было между мной и Бампом.
— Когда же, Мемо, ты наконец поймешь, что я не Бамп?
— Не злись! — Она подняла к нему лицо. — Я хотела сказать только то, что ко всем моим друзьям отношусь одинаково. — Мемо была совсем близко, и Рой чувствовал ее теплое дыхание. Он заключил ее в объятия, и она тесно прижалась к нему и позволила потрогать «больную» грудь. Но когда Рой попытался подвинуть ее к кровати, Мемо высвободилась и сказала «нет».
— Почему нет? — выдохнул Рой.
— Я нездорова.
Он не поверил:
— А что с тобой?
Мемо рассмеялась:
— Ты, Рой, бываешь таким невинным. Когда девушка говорит, что нездорова, она должна тебе все рассказать?
Теперь Рой понял и смутился, потому что вел себя как последний глупец. Приставать с объятиями он больше не стал и принял за добрый знак, что Мемо заговорила с ним так интимно.
«Рыцари» взяли в Бостоне свои три игры, а на следующий день двойной хедер в Эббетс-Филде, что составило семнадцать побед подряд на пути их возвращения в верхние строчки сезона. Перед тем как Рой вышел из спада, они упали на пятое место, отставая на двенадцать игр, затем постепенно поднялись на третье и после двойной победы в Бруклине отставали на две игры от Филсов, которые весь сезон бились с «Кардсами» и «Доджерсами». «Пираты», трижды подряд побитые «Рыцарями» во время их Западного турне, все еще занимали первое место, на две игры опережая «Филсов» в розыгрыше первенства Национальной лиги.
Когда «Рыцари» вернулись на родную площадку для серии в три игры с плетущимися в конце «Редами», весь город проснулся от спячки. Придя в себя от потрясающего сюрприза, который преподнес им блестящий прогресс команды, фанаты собирались толпами. Они набивались на трибуны и смущенно улыбались, потому что большинство из них за время пережитого Роем спада завязали с «Рыцарями». Теперь целые кварталы вокруг стадиона гудели от криков людей, вываливавшихся из подземки, троллейбусов и автобусов и шествовавших по переполненным улицам к заколоченным досками (к великому сожалению Судьи) с утра этого дня билетным кассам. Возбужденные полицейские с багровыми лицами, усиленные конными нарядами, пытались оттеснить всех туда, откуда они пришли. После долгих лет веселья, когда можно было вдоволь потешаться над «Рыцарями», город охватило предчувствие большой игры. Люди склонялись к радиоприемникам, вытягивали шеи в барах, чтобы взглянуть на чудо-мальчиков, названных так спортивными журналистами со всех концов Америки, которые теперь набивались в единственную, некогда пустовавшую, ложу прессы. Каждое движение этих чудо-мальчиков вызывало у их фанатических сторонников бурю восторга. Она расходилась кругами, концентрируясь вокруг фигуры Роя Хоббса, героя и несомненного человека судьбы. Он, говорили все, приведет «Рыцарей» к победе.
Фанаты нежно любили Роя, но Рой не любил фанатов. Он не забыл их подлого поведения в тот момент, когда переживал свой черный час. Часто ему хотелось засунуть в глотки фанатов их радостные вопли… Вместо этого Рой вымещал свои чувства на мячах, разнося их в мелкие клочки. Казалось, он считает лучшим способом отплатить фанатам, питчерам, издевавшимся над ним, и статистикам, которые подсчитывали и описывали его неудачи, — побить все возможные рекорды. Выходя с мячом, Рой напоминал охотника, выслеживающего медведя или того, кто мечтает поймать недоступную звезду. Рой не успокаивался до тех пор, пока, подняв Вундеркинда, не закручивал мяч над крышей, к горизонту. Часто, без очевидной причины, Рой ненавидел мяч, в который было вложено гораздо больше от него, чем он хотел бы выдать любому, кто когда-нибудь в сумрачный день откопает его среди грязи. Иногда, наблюдая за взвивающимся к небу мячом, Рой видел только круги, и ему казалось, будто он молотит по мячу потому, что всегда не любил круги. Они ведут в никуда, только обратно к тому, с чего начато, а он стоит и бьет по мячу, выбивая из Вундеркинда кольца дыма, и все радуются этому, как сумасшедшие. Чем больше они радовались, тем сильнее охладевал он к ним. Рой не мог перестать бить по мячу, и каждый удар только пробуждал голод по следующему (доктор сказал, что у него нет в кишках никакого солитера, а ест он так, потому что затрачивает много сил), но он не хотел никаких аплодисментов от этих олухов на трибунах. Один-единственный раз Рой на миг простил их, когда, рванувшись за свечой, почти врезался в стену, а они все ахнули от испуга и криками предупредили об опасности. Поймав мяч, он сдернул кепи, и от их воплей закачались стропила.
Пресса, которая во время его спада вела себя гнусно, также изменила тон. Все до единого (за исключением одного) осыпали Роя похвалами, превозносили его и в своих колонках называли «Новичком года»[60] (хотя соглашались, что он больше похож на бывалого мастера, закаленного ветерана бейсбольных войн) и Самым полезным игроком. На годы вперед они заговорили о выдвижении Роя на персональную нишу в Куперстаунском Бейсбольном музее Славы. Репортеры писали, что он из бессмертных, гигант бейсбольного мастерства и больше напоминает кряжистых великанов восьмидесятых и девяностых[61], чем стройных мальчиков нашего времени. Рой возвращал к прошлому, к временам настоящих героев, а не субтильных мальчиков, работающих на публику, которые как грибы после дождя появились вокруг неспортивного бейсбола, — прирожденный мастер, каких не видать в наш собачий век, и разве не повезло им, счастливчикам, что он, появившись здесь и сейчас, совершает перед ними свои чудеса? Многие авторы с придыханием рассуждали о том, чего мог бы добиться Рой, начни он играть в двадцать.
