Да, надо признаться, время работает и в нашем городке. Государственного значения большак, извилисто разрезающий его, делит городок примерно пополам. Жители называв ют эти половины «старой» и «новой». «Новая», известное дело, — дитя советской власти, которая, канув в Лету, бросила на произвол судьбы все свои порождения. Власть понастроила гражданам силикатных жилгробов, увековечила себя в горделивых названиях улиц и... тихо издохла где-то в подвалах пятиэтажек (зловоние и теперь стоит в их подъездах). Зато «старый» городок, рассыпавшийся в сени монастырского собора, севшего давным-давно шапкой на холме, он теперь задышал, ожил, подобно древесной колоде, давшей вдруг молодые побеги. Зазвенели колокола, засновали деловито «овцы Божьи», да и миряне оживились: строят близ святого места приличные коттеджи.
Словом, понятия эти — «старое» и «новое» — перепутались у нас изрядно. Новым когда-то был строительный вагончик, стоявший на обочине упомянутого большака, а теперь он облез и врос в землю. Именно этот потерявший цвет анахронизм значился первым пунктом сергеевской экспедиции. Собственных колес у вагончика не имелось, зато кругом— где стопками, где просто так — лежали «лысые» и драные старые пофышки. Изнутри его по временам сотрясали стук компрессора и футбольные прыжки шин; шины эти принимала у граждан и выкатывала готовыми рука, шершавая не менее, чем они сами. Принадлежала рука Кольке Безукладову, школьному еще сергеевскому сотоварищу.
— Кого я вижу! — обрадовался Безукладов. — Заходи, дружище! Я как раз о тебе вспоминал.
— Ну уж, не ври, — усмехнулся Сергеев и полез внутрь.
Густой воздух Колькиной берлоги креплен был вонью горелой резины и тем сложным запахом рабочей теплушки, которым вагончик пропитался еще в прежней жизни. В недрах его, куда пробрался Сергеев, обнаружилась пышнотелая тетка в расстегнутой кофте. Она расположилась на старом автобусном сиденье, служившем Безукладову диваном.
— Здрасьте, — вежливо поприветствовал ее Сергеев.
Толстуха рассеянно кивнула. Трудно было понять, довольна она или нет его появлением. На столике перед ней стояли бутылка водки и два стакана с отпечатками пальцев. Вспомнив о приличиях, женщина хоть с опозданием, но застегнулась.
Неожиданно она оглушительно заорала:
— Колюня!! Ну сколько тебя ждать?!
— Иду, мои хорошие! — донесся ответный крик — Уно моменто - обслужу клиента!
Жизнерадостный хозяин ввалился в тесную «кандейку» и сразу протянул подруге свою ужасную руку. Она заученно «сервировала» ему тыльную сторону ладони маленьким куском хлеба и ломтиком «краковской» (брать еду пальцами Безукладов не решался). Они с теткой выпили.
— Хочешь? — спросил Колька и кивнул на бутылку.
Сергеев отрицательно помотал головой.
— Ну и лапы у тебя, — заметил он.
Безукладов посмотрел на свои руки.
- Он мне ими затяжки на колготках делает, — сообщила застенчиво толстуха и нежно улыбнулась Кольке. Потом она, посерьезнев, неохотно, но решительно засобиралась:
— Пойду... Мне еще на рынок надо — буду мужу борщ готовить.
— Ступай, моя радость, --- отозвался Безукладов. — Не забывай Колю.
Тетка ушла.
— Люблю толстых, сообщил Колька.
Сергеев усмехнулся:
— Все знают, что ты их любишь,
Любовь к толстушкам стоила Безукладову
инженерской карьеры. Как ни хороша была Марго из профкома, все-таки не следовало драться из-за нее в заводоуправлении. Зато, расплевавшись с начальством и уйдя с завода, он стал едва ли не первым «индивидуалом» в городке. Бесколесый вагончик его возглавил когда-то движение к новой жизни; эти фанерные стены отразили немало напастей. Но... «пелетон» давно уже его обогнал, а сам он потихоньку сошел с дистанции и завяз на обочине. Сергеев знал, что «дело» приятеля доживает последние дни: Безукладова закрывало само время. Не то время, от которого стареют мужчины и разваливаются вагончики, а то, которое понаставило на все^въездах и выездах мастерских со станками на электронике, с умытыми молодцами в ладных комбинезонах, «Иди работать к хозяину, — советовали Кольке товарищи, — вон ты как ловко с колесами управляешься». — «Ну, нет уж, — возражал он, — под кого-то я теперь не пойду. И бабу туда не приведешь, а я без них завяну». — «Ну и дурак, — отвечали приятели. — Ты и туе завянешь, с бабами, — опомнишься, да поздно будет».
Сергеев осторожно повернулся в тесной «кандейке».
— Коль, я к тебе по делу...
— Ясно, лошадь, — ответил Безукладов, — без дела теперь никто не ходит.
— Нет, правда... Я помню, ты раньше музыку любил. Может быть, у тебя остались пластинки — вряд ли ты их сейчас слушаешь.
Колька вскинул брови:
— А тебе на кой?
— Ну... Собираю.
— Ностальгия прошибла? Ладно, не мое дело...
Безукладов задумался. Потом лицо его прояснилось.
— Придумал — будут тебе пластинки. Погоди только — сейчас переоденусь и запру свой гадюшник.
Сергеев с удовольствием выбрался на свежий воздух, а спустя короткое время из вагончика показался и Колька, переодевшийся и слегка отмытый. Запрокинув голову, он сделал пятилитровый вдох.
— Хорошо...
— Ну, чего ты там придумал? — спросил Сергеев.
Безукладов почесал голову под шапкой.
— Надо бутылку взять...
— Бутылку — это понятно, а придумал-то ты что?
— Возьмем бутылку и пойдем к Боку.
— К немцу?
— Ага.
Сергеев засомневался:
— Слушай... неудобно как-то без звонка. Он, говорят, теперь большой бизнесмен стал.
— Неудобно идти в гости без бутылки, — возразил наставительно Колька, — а мы возьмем. И Томке вина возьмем... Увидишь, тот же Бок, только вид сбоку, — и он засмеялся своей шутке.
Однако увидеть Бока оказалось непросто. Железная дверь долго лязгала и лишь затем отворилась, отодвинув собой приятелей. За этой дверью была другая, открывавшаяся внутрь квартиры. Наконец показались две физиономии, первая из которых была не Бока, а его пса по имени Карл. Сам Генрих Иваныч, придерживая Карла за шиворот, смотрел несколько оторопело и великой радости не выражал. Карл, шевеля бровями, поглядывал то на пришельцев, то на хозяина.
— Ишь, в сейфе живет, как доллар, — проворчал Безукладов. — Ну что, так и будем стоять или в дом пригласишь?
— А, да-да, заходите, — встрепенулся Бок.— Я думал... Просто ко мне рабочие должны были прийти.
— Гена, кто пришел? — раздался женский голос.
— К нам... ребята, — ответил он, оттаскивая задумавшегося Карла.
Вышла жена Генриха Иваныча, Тома. Она казалась крупнее мужа и цвела развитыми формами. Безукладов не замедлил выразить восхищение, на что Бок насмешливо фыркнул. Он бросил приятелям тапки.
— Ладно, давайте на кухню, что ли... Тома, есть там у тебя?..
— Не надо, мы с собой принесли, — поторопился сообщить Безукладов.
Тома оживилась:
— Проходите, ребята... А у Гены сегодня повод есть — да, Ген? Он заказ удачный спихнул.
Гена молча подтвердил.
Потянулись на кухню. По дороге Колька споткнулся о большую гирю.
— Ого, — усмехнулся он. — Сам поднимаешь или рабочих заставляешь?
Бок опять фыркнул и переставил гирю.
— Он у меня жилистый, — с улыбкой заметила Тома и добавила: — Хотя и маленький...
Бок не выдержал:
— Отстаньте от меня!
Тома захлопала трехэтажным холодильником. Кухня бизнесмена сияла белизной, как зимний день, только время подмигивало в проталинках разных дисплеев. Однако вскоре полные руки хозяйки расцветили стол; потеплело и в душах... Слюнявая морда Карла легла между закусками с выражением печали и лукавства.
Выпили за встречу, за Генкин заказ, и наступила пауза. Безукладов оглядывался.
— Однако маловата кухня — для такого деятеля, — заметил он. — Строиться не думал?
— Строиться — имеешь в виду дом? Дом я уже построил, летом переезжаем.
— Мы еще две квартиры купили, — похвастала Тома. — На нашей площадке.
— Это еще зачем?
— На всякий случай... Их соединить можно.
— Понятно...
Выпили опять. Бок помалкивал, очевидно соображая, по какому все-таки случаю гости. Тома решила поддержать разговор:
— Ну а вы-то как живете? Сергеев, говорят, ты с женой развелся...
Сергеев вздрогнул:
— Что за бред?
— Ну... — Тома замялась, — вас давно вместе не видели.
— Просто я стал из дома редко выходить.
— Сиднем стал? — Бок нахмурился. — Смотри, весь век просидишь... Зачахнешь, как этот вот, — он кивнул на Кольку.
— Ничего я не зачах! — огрызнулся Безукладов. '
— Нет, уж ты мне поверь, — внушительно возразил Генка. — Снесут скоро твою мастерскую, и тебя вместе с ней.
— Такие, как ты, снесут — людоеды!
— А потому что нельзя думать только о бабах.
Они заспорили, а Сергеев задумался о своём. Странный вопрос задала ему Томка. «Зря я все-таки с женой сегодня не поехал», — пожалел он.
