— Эх ты, хитлик…
Было неясно, что, собственно, означает это слово. Вряд ли и сам Коля знал. Но что-то оно все-таки означало. Что-то, несомненно, обидное и огорчительно подходящее для Ряши. Хит-лик!
Коля подпрыгнул, схватился за края тумбы руками, сказал «хи-хек» и через мгновение уже стоял на пьедестале, расставив свои ножищи.
— Я памятник себе воздвиг нерукотворный, — проорал Коля, опустошив таким образом половину своих поэтических запасов. — К нему всегда идет народная толпа.
Даже такое грубое невежество Коли не утешило. Он хотел сказать: «Ясно, нерукотворный, потому что такого рукотворного памятника никто бы не позволил поставить». Но ничего такого он не сказал, потому что уже неоднократно бывал бит за остро развитое чувство юмора.
Нет, эти молодецкие утехи не для Ряши! Даже величайшие полководцы старались выбрать для своих сражений выгодную позицию (например, при Бородине: «И вот нашли большое поле: есть разгуляться где на воле! Построили редут»),
С печальным вздохом Ряша решил последовать за великими предшественниками и пошел искать выгодную позицию.
Она, позиция, могла найтись только в интеллектуальных сферах. Там, где побеждают вольная игра ума, искрометное остроумие и всякое такое, на недостаток чего Ряша не может пожаловаться.
Интеллектуальная сфера вскоре нашлась. В лице Сашки Каменского — главного умника 6-го «Б». Сашка сидел в пустой, по майским обстоятельствам, раздевалке, свесив с барьера свои журавлиные ноги. Он сидел там и важно читал книгу «Развитие кустарных промыслов в древней Руси».
— Про что это? — спросил Ряша.
— Про развитие кустарных промыслов. На Руси. В древние времена.
— Ага, — сказал Ряша. — А я еще не успел прочесть.
— Ай-яй-яй, — сказал Сашка, ухмыляясь, — смотри не опоздай.
Сашке так понравилось собственное остроумие, что он даже смягчился. Ободряюще поглядев на Ряшу, он спросил:
— Ну, что слышно, Ряша? Какие сплетни в городе?
Ряше очень хотелось обидеться и как-нибудь отбрить этого нахального Сашку. Но, к своему ужасу, он вдруг проговорил искательным голосом двоечника, вымаливающего «ради маминого порока сердца» какую-нибудь троечку:
— Да так, Сашка. Ничего особенного… Говорят, приехал Роберт Рождественский.
— И ты считаешь его серьезным поэтом? — спросил Сашка, надменно подняв бровь.
— Нет, что ты! — поспешно сказал Ряша, окончательно теряясь. — Конечно нет! У него слабоватая рифма.
— Ты находишь? Ну-ну. — Сашка улыбнулся уголками губ, ровно настолько, сколько требуется для полного испепеления собеседника. — Интересная мысль.
Ряша запыхтел. Это выглядит очень странно, когда вдруг запыхтит не какой-нибудь толстяк, которому положено, а вот такой тощенький, по-школьному — «шкилявый» (то есть похожий на «шкилет»),
— Пф-ф, — пыхтел Ряша.
Каменскому это мелкое торжество почему-то доставило большое удовольствие. Я даже знаю почему. Не далее как вчера вечером, в беседе со своим двоюродным братом — студентом Митей, он сам испытал столь же тяжкое унижение. Он хотел поделиться с умным Митей некоторыми соображениями о путях технического прогресса. А Митя вежливо послушал с минуту и скривил губы (кажется, сейчас Сашке удалось скривиться так же убедительно).
Ну так вот, Митя чуть-чуть пошевелил своей улыбкой и сказал: «Что ж, Саня, я тебе пожелаю успехов, а истине пожелаю всегда соответствовать твоим рассказам».
И Сашка был ужасно уязвлен. Не мог же он, в самом деле, знать, что гордый студент Митя, в свою очередь, позаимствовал этот блистательный экспромт у профессора А. Б. Трахтенгерца, сопроводившего именно теми словами последнюю Митину двойку по древней истории…
Попыхтев некоторое время под спокойным и доброжелательным взглядом Сашки, Ряша пришел в себя и развязно предложил «сразиться в города».
— Ну что ж, — сказал Сашка, — отлично. Пусть будет, скажем, Калуга.
— Анкара, — ответил Ряша.
— Аддис-Абеба.
— Акмолинск.
Суть игры, как вы догадываетесь, состояла в том, чтобы каждый быстро называл город, начинающийся с той буквы, которой закончился предыдущий.
— Караганда, — сказал Сашка.
— Актюбинск, — сказал Ряша.
— Конотоп.
— Пудем.
— Где это?
— В Удмурдии. Честное слово…
— Ладно. Майкоп.
Теперь Сашка коварно загонял Ряшу опять на трудную букву «п».
— М-м… Петропавловск.
— Кингисепп…
Наконец запас Ряшиных городов на «п» иссяк. Он ловил ртом воздух и мычал:
— М-м… Вот этот… м-м… город…
— Считаю, — жестко сказал Сашка. — Могу даже медленно считать. P-раз, д-в-ва… Т-р-р-р…
— Пивожигулевск! — в отчаянье завопил Ряша.
— Нет такого города.
— Есть! Но, пожалуйста, могу другой… Пуплин… Это в Ирландии… Такой порт…
Сашка соскочил с барьера и, сказав: «Ладно, ладно», пошел к дверям.
— Подвиговск! — умоляюще воскликнул Ряша и побежал за Каменским. — Пустанай… есть же такой…
На его вопль прибежали трое пятиклашек, и ободренный Саша решил продолжать спектакль.
— Нету никакого Пустаная!
— Есть! — орал Ряша. — Он есть! В пустыне. В южной части Средней Азии… Просто это маленький город.
— Очень, очень маленький город, — наслаждался Сашка. — О-о-чень…
— Ну, пожалуйста, есть еще много… Прямосибирск…
— Не смеши меня!
— Но он есть. Есть Прямосибирск. Я тебе клянусь. Я даже должен был там жить…
— Ты должен жить в столице Норвегии.
— Почему? — спросил пятиклашка, самый мелкокалиберный из трех зрителей.
— А знаешь, какая столица в Норвегии?
— Осло, — сказал пятиклашка, потом, сообразив, подпрыгнул и завопил от счастья: — Осло! Осло! Осло!
Ряша, сутулясь, шел по бесконечному школьному коридору и проклинал звонок, который, когда действительно надо, никогда не звонит. Еще целых двадцать минут до начала уроков. Находятся же идиоты — являться в школу на час раньше: Коля, Сашка, пятиклассники эти…
Он шел по коридору, непонятно куда и зачем, а в голове его, как петарды, взрывались города на «п»: П-Пол-тава… П-Полоцк… П-Париж (О-осел! Забыть Париж!)… Портсмут… Перт… Пярну… Пушкин… Псков…
— Поздно, — печально повторял Ряша, — п-поздно!
Машка Гаврикова, скакавшая по коридору навстречу Ряше, увидев его удрученное лицо, сразу остановилась, как в игре «замри».
— Ну что, Ряшенька? Что случилось?
— Ничего не случилось! Может быть у человека плохое настроение? Или не может?
— Может, — сказала Машка, которая все-таки была свой парень. — Но ты плюй!
— Конечно, — сказал Ряша. — Я и так плюю.
— А я не всегда умею, — сказала Машка. — Иногда умею, иногда нет.
— Тут нужна тренировка, — грустно сказал Ряша. И тут же подумал, что вряд ли у кого другого на свете была по части неприятностей такая тренировка, как у него.
Но на этом Ряшины испытания не кончились. Едва он достойным образом отбился от Машки, как вдруг перед ним выросла его собственная мама. Сверкая глазами, пылая щеками и даже, как показалось бедному Ряше, слегка дымясь, мама воскликнула:
— Будешь или нет слушаться бабушку? Почему ты убежал без курточки? Для чего тебе нужно простудиться?
— Да не нужно мне, — сказал Ряша. — На кой это мне…
— А ну, порассуждай мне еще! — сказала мама, втискивая своего ненаглядного Ряшу в его злосчастную курточку.
И разумеется, точно в этот момент появился Сашка Каменский. Он скорчил благонравную мину и сказал:
— Здравствуйте, доброе утро!
— Вот видишь, — обрадовалась мама. — Вот Саша пришел в курточке… Не посчитал для себя зазорным…
— Да, — сказал Сашка таким голосом, каким заговорил бы соевый шоколад, если бы он мог заговорить. — Я стараюсь сохранить свое здоровье, а Володя, мне кажется, напрасно пренебрегает. Всего доброго.
И он удалился на своих журавлиных ходулях, даже спиной выражая великое торжество.
— Ну, — сказал Ряша, — я уже надел твою паршивую курточку. Но я никогда тебе не прощу…
— Чего, Вова? — удивилась мама, которая мгновенно остывала, едва только добьется своего. — Чего не простишь?
— Всего, — сказал Ряша, упиваясь возможностью вылить наконец все-все, что у него накопилось из-за Коли, из-за Сашки, из-за Машки, из-за пятиклашки и из-за него самого, Ряши. — Не прощу!
— Нашел время, — сказала мама, пытаясь поправить Ряшин воротничок. — Я и так. по твоей милости опаздываю. Меня больные ждут с острой болью.
Мало ей своих больных, обязательно нужно, чтоб и у родного сына тоже была острая боль. Врач, а не понимает!
Через пять минут произошло событие, которое заставило бы Ряшу торжественно заявить, что бог есть. Если бы он умел думать о боге. Короче говоря, не успел он подняться на второй этаж, как нос к носу (вернее, из-за разницы в росте — нос к плечу) столкнулся с Сашкиным отцом. И вдобавок к нему еще и с Сашкиной мамой.
