— Кто будет кофе?
— На меня не вари, — отвечает Полина. — Я с твоего позволения уйду спать.
— Не уходите, — говорит Морис. — Джеймс привез бутылку кальвадоса. Тереза, где у нас маленькие стаканы?
— Спасибо, воздержусь. — Полина встает и направляется к двери.
— В буфете, — говорит Тереза. — Спокойной ночи, мам.
Полина запирает дверь, ставит чайник, делает себе кофе, садится, берет газету и только тут вспоминает, что забыла очки у дочери.
Чтобы попасть к Терезе на кухню, надо пройти мимо открытого окна, и Полина на миг видит ярко освещенное уютное гнездышко, из которого так недавно вышла. Терезы нет — вероятно, она поднялась к Люку. Джеймса тоже нет, но из сада тянет табачным дымом. Наверное, он вышел с сигаретой — Тереза просит не курить в комнатах, где бывает Люк.
Морис и Кэрол сидят друг напротив друга, их руки сплетены на столе. Полина, быстро проходя мимо окна, успевает заметить выражение их лиц.
Она входит на кухню. Морис и Кэрол разом отдергивают руки. Полина, не глядя на них, идет к буфету и забирает очки.
— А… — говорит Кэрол. — Вы забыли очки.
— Да, — отвечает Полина, — совершенно верно.
Морис встает и, старательно глядя в другую сторону, уходит с бокалом в гостиную. Кэрол остается на месте. Она видела выражение Полининого лица и не отворачивается, а смотрит на нее наглыми голубыми глазами. Так есть, говорит взгляд Кэрол, и так будет, нравится вам это или нет. Полина выходит на улицу. В голове у нее Мира Сэмс. Мира Сэмс и ее последовательницы.
Полина и Тереза в саду, развлекают Люка. Утро понедельника, Джеймс и Кэрол уехали еще вчера, Морис у себя в кабинете. У Терезы такое лицо, будто она не спала ночь. Люк в полном раздрае, то чрезмерно активен, то ударяется в рев.
— Он устал, — говорит Полина. — Давай я попробую его уложить?
— Давай я, — с усилием произносит Тереза.
— Посиди здесь.
Полина уносит Люка в детскую, и тот, еще немного поколобродив, засыпает праведным сном младенца. Морис у себя в кабинете стучит по клавишам. Полина делает две чашки кофе и выходит в сад, где Тереза сидит, уставясь на заросшую сорняками клумбу. Издалека доносится ритмичный грохот — началась жатва. Где-то за холмом работает хлебоуборочный комбайн.
Полина протягивает Терезе чашку:
— Ой… спасибо. Извини меня. Тебе же работать надо.
— Я с большим удовольствием отлыниваю. Нынешняя книга ужасно скучная.
— А что сталось с единорогами?
— У их автора семейные проблемы. У него ушла жена.
— Из-за чего? — немного оживляется Тереза.
Полина начинает объяснять, и Тереза мгновенно теряет интерес. Видимо, думает про себя, что та женщина не ценит своего счастья.
Наступает молчание, которое само по себе разговор, основанный на многолетней привычке читать по взгляду, по лицу. «Смотри, — как бы говорит Полина, — я знаю. Если я молчу, не надо думать, будто мне ничего не известно». — «Да, да, вижу, — как бы отвечает Тереза. — Вот и хорошо, что молчишь. Если ты что-нибудь скажешь, я встану и уйду в дом. Потому что я не могу это обсуждать, а уж с тобой тем более».
— Что там за шум? — спрашивает Тереза некоторое время спустя.
— Комбайн. Начали убирать пшеницу.
Тереза кивает.
— Мне звук комбайна всегда напоминает тот дом под Мальборо. Он тоже стоял среди пшеничных полей.
Тереза снова кивает.
Обе вспоминают коттедж, который когда-то снимали на лето.
— У меня в тот год как раз начались месячные, — говорит Тереза. — Меня ничего не интересовало, кроме разных сортов прокладок. Я не помню пшеницы.
— Помню, у тебя все время был сосредоточенный вид. Я думала, это пубертатная меланхолия.
— А Гарри там был? Что-то я его не припоминаю.
— Приезжал иногда.
То было лето канадской аспирантки Шерил, которой Гарри усиленно помогал писать диссертацию, но о ней Полина упоминать не будет. Стук комбайна за окном и звонки от Гарри с обещаниями вырваться на следующие выходные, если работа позволит.
Тереза украдкой косится на мать. Может, вспомнила, как тогда ломала голову над загадками отношений между взрослыми.
— Мне от него вчера пришла открытка. Он едет в Лондон на вторую неделю августа.
— Тебе обязательно надо будет показать ему Люка, — говорит Полина.
— Да, наверное, — отвечает Тереза без энтузиазма.
В доме звонит телефон и почти сразу умолкает: Морис взял трубку. Тереза смотрит на траву, покусывает губы.
— В то лето я поняла, что хочу свой дом в деревне.
Произнося эту фразу, Полина видит «Дали», парящие призрачно над временем и местом с того самого дня, когда она, гуляя по холмам или готовя на кухне снятого на лето дома, впервые задумалась о чем-то подобном. Предвидение одиночества и независимости, первая решительная мысль о том, какой будет ее жизнь после Гарри. От того времени к нынешнему мигу тянется почти незримая нить.
— Мм… — Тереза если и слушает, то думает о своем.
Полина краем глаза смотрит на дочь. Она точно помнит эту невозможность отвлечься от главной, сосущей мысли. Состояние, в котором нет ни прошлого, ни будущего, только нестерпимое настоящее, и все силы уходят на догадки: как он поступит? уедет ли снова в Лондон? с ней ли он сейчас говорит по телефону?
«Состояние, убивающее на корню, — думает Полина. — Уничтожившее целый кусок моей жизни…»
— Послушай… — начинает она и осекается.
Тереза поднимает голову и спрашивает:
— Да?
Полина переводит дух и говорит быстро, пока не передумала:
— Знаешь, как мне надо было поступить? Уйти от Гарри гораздо раньше. Поставить на нем крест и жить дальше.
Тереза вздрагивает:
— Ой…
— Тогда того лета бы не было, и я, возможно, не прониклась бы вкусом к сельской жизни, и мы бы сейчас тут не сидели. И кстати, сегодняшний Гарри меня совершенно не волнует. Наверное, давно надо было это сказать, чтобы ты не смущалась, когда о нем говоришь.
— Ясно.
Тереза растеряна. Произнесены слова, которые произносить нельзя. Негласный запрет нарушен.
— Это жизнь. То, что было невыносимо, уходит в прошлое, и кажется, будто оно происходило с другой женщиной, которую тебе жаль, хотя ты понимаешь, что она вела себя глупо.
Тереза молчит. Она все еще слегка огорошена.
— Пойми меня правильно, — говорит Полина. — То, что было тогда, не исчезает. Оно лишь переходит в какое-то другое измерение. Занятный процесс. А вообще… я просто подумала, что надо тебе сказать. Чтобы ты не боялась задеть мои чувства, когда речь заходит о нем. Нет уже никаких чувств.
— Ясно. Да… Спасибо, что сказала. — Тереза продолжает обдумывать услышанное, примерять на себя. — И… в общем, спасибо.
Она что-то собиралась добавить, но не добавила. Однако непроизнесенное читается в ее глазах. «Нет, это не про меня, — словно говорит Тереза. — У меня все иначе. Совсем иначе».
Вечер. Комбайн уехал, и наступившая тишина кажется неестественной. Ни ветерка, ни шелеста, только кое-где перекликаются птицы.
Полина идет к машине, где, кажется, забыла записную книжку. Книжки там нет. Полина вылезает из машины и видит Мориса, который выходит из дома.
Он идет к ней. Никаких околичностей вроде «Жаркий сегодня был день», только кривая полуулыбка, высланная вперед, словно парламентер с белым флагом.
— Возможно, нам стоит поговорить, — произносит Морис.
Полина оглядывает его с головы до пят:
— О чем нам разговаривать?
Морис смотрит на нее, потом чуть заметно пожимает плечами и уходит назад в дом.
Среди ночи раздается звонок.
— Полина? — спрашивает Хью. Голос словно и не его.
— Хью, у тебя все хорошо?
— Да… То есть… нет. Элейн умерла.
Полина сразу понимает, что произошло, и мгновение молчит. Потом:
— Ой… Как?
— Таблетки. Не знаю, где она их взяла. Я время от времени проверял. Ясно было, что есть такая опасность.
— Да. Понятно. — Полина судорожно ищет, что сказать, что сделать. — Хочешь, я приеду?
— Не прямо сейчас. Может быть, попозже. Сейчас всякая практическая суета. — Теперь голос у Хью более спокойный, просто усталый. — Похороны во вторник.
— Ясно.
Мысли разбегаются во все стороны. Бедная незаметная женщина. Одна в доме с таблетками. Хью. Похороны. Надо ли?.. Уместно ли ей прийти на похороны?
— Нет. — Хью опережает ее вопрос. — Не приезжай. Будет ее брат с семьей. У нее был брат, хотя мы с ним почти не виделись. И…
И больше никого, догадывается Полина. У Элейн не было друзей.
— И Марджери, — заканчивает Хью. — Она придет.
Нет, думает Полина, мне в любом случае не следует там быть. Но бедный, бедный Хью… У нее сжимается сердце.
— Как бы я хотела быть сейчас рядом!
— Может быть, если надумаешь выбраться в Лондон ближе к концу недели… Когда все будет позади. Меня это немного взбодрит. Но только если тебе не хлопотно.
