Зайдя к ним на кухню, Полина сразу видит, что Морис и Тереза поругались. Сейчас они молчат, но в атмосфере повисла тяжесть сказанного и прочувствованного. Остатки завтрака еще на столе, Люк, сидя с бутербродом в руке, издает звуки, которые беспрепятственно проходят через завихрения гнева, обвинений и оправданий. Рот у Терезы плотно сжат, уголки губ опущены. Морис заметно раздражен.
Полина протягивает ему письмо:
— Мне по ошибке просунули в дверь.
Морис меняет выражение лица, но не полностью:
— Спасибо, Полина. — Он видит, что Тереза косится на конверт. — Это от женщины из Фонда культурного наследия. С цифрами, которые я запрашивал. Прочти и убедись сама.
Тереза цепенеет и отводит взгляд.
Полина выходит.
Вскоре после этого у себя в кабинете, где атмосфера не напряжена и по радио тихонько читают какой-то рассказ, она слышит, как Морис заводит машину и отъезжает от дома.
Тремя часами позже Тереза спокойна — или почти спокойна. Она заходит спросить, можно ли взять машину — ей надо в поселок за продуктами. Люк спит. Не трудно ли будет Полине за ним последить? Полина говорит, что возьмет работу и посидит у Терезы в гостиной.
Она редактирует книгу о нефтедобыче в Северном море, когда раздается телефонный звонок.
— Алло, — произносит мужской голос.
Голос Гарри.
— Алло, — отвечает Полина.
— Тереза?
— Нет. Это я, Полина.
— Ой! Привет. — Тон изменился. Гарри осторожно прощупывает почву. «Я бы хотел с тобой поговорить, — намекает он, — но вот согласна ли ты?» — Я просто хотел условиться о встрече с Терезой.
— И Люком.
— Да, — торопливо говорит Гарри. — И Люком. Как Люк?
— Люк отлично. Терезы сейчас нет. Можешь перезвонить ей позже?
— Конечно. Примерно через час?
— Она уже вернется. Я ей скажу.
— А как ты? — спрашивает Гарри.
— Все замечательно. Так я передам Терезе…
— Послушай… Мне вот что подумалось… Если ты будешь в Лондоне, может, сходим куда-нибудь пообедать? Я был бы страшно рад тебя повидать.
— Боюсь, что не буду в это время в Лондоне. Я все лето работаю здесь.
— И никаких шансов?
— Никаких.
Когда он вешает трубку, Полина исследует свою реакцию на его голос. Пульс участился? Сердце забилось сильнее? Нет. Ровным счетом ничего. Кроме легких угрызений совести. Гарри явно расстроился, а она не захотела пойти ему навстречу, хотя ей бы это ничего не стоило. Боже мой, думает Полина, неужели до такого дошло?
Во вторник дует горячий сухой ветер. Пшеница идет волнами — свет и тень сменяют друг друга. На дороге клубится пыль. Время от времени Полина встречается с Терезой и Люком в саду. Люк капризничает. У него диатез, он все время чего-то хочет, но сам не понимает чего. Тереза внимательна и терпелива с ним, но видно, что она действует механически. Часть ее сознания — с Морисом в Лондоне. А может, она прокручивает в голове их последний разговор.
Вечером Полина выходит прогуляться на холм и внезапно, обернувшись, видит «Дали» такими, какие они есть: маленький серый дом, прижатый к полю, отдаленный от другого жилья и бесконечно провинциальный. Она думает о прежних его жильцах, чей горизонт простирался немногим дальше холма, поля и того, что сейчас перед нею: деревьев, посевов и вспышек солнца на стеклах автомашин, проносящихся по шоссе.
Когда Полина входит в кабинет, на автоответчике мигает огонек. Хью решил изменить назначенное на завтра место встречи и спрашивает, не могла бы она зайти к нему в магазин. Крис Роджерс говорит: «Добрый вечер! У меня новости. Я перезвоню».
— Это я, — говорит он, дозвонившись. — У вас есть минутка?
— Конечно.
— Просто хочу сказать, что она возвращается. Моя жена. Завтра.
— Поздравляю. А как ваш малыш?
— Отлично. Не знаю, что у него было, но все прошло.
— Так значит, она возвращается не из-за материнской тревоги.
— Да, — говорит Крис. — Я тут подключил всех, кого можно, и нам нашли дом в пригороде Суонси за плату, которую я надеюсь потянуть.
— Отлично. Превосходно. Значит, перспективы самые радужные?
— Она говорит, что скучала по нам.
— Разумеется.
— И я подозреваю, что общество матери…
— И это тоже. Я вам не говорила?
— Говорили. Вы очень меня поддержали. Гораздо больше, чем требовалось от вас по должности. Надеюсь, другие авторы вас так не мучают.
— С ними я говорю преимущественно про двоеточия и согласование существительных с причастными оборотами. И они не пишут книг про единорогов.
— Кстати, я к этому подбираюсь: хочу сказать, что скоро смогу взяться за новую главу.
— Рада слышать.
— Так что я буду звонить. Извините, что потревожил вас вечером, но уж очень хотелось поделиться радостью. — Крис умолкает, затем произносит неуверенно: — Все это время я понятия не имел, как у вас самой… ну, в семье…
— Я живу одна, — отвечает Полина. — Мои семейные кризисы давно в прошлом.
— Ой! — Голос у Криса смущенный и, может быть, немного пристыженный. — Извините. Я думал, может быть…
— Так что жду от вас отредактированный вариант главы про вервольфов, — улыбается Полина. — А пока послушайте моего совета и проявите как можно больше внимания к жене.
— Не жди Мориса, — говорит Тереза. — Поезжай, куда собиралась.
Среда. Тереза с утра пораньше подошла к Полининой двери, неся Люка на бедре.
— Хорошо, — неуверенно отвечает Полина. — Когда он обещал вернуться?
— В середине дня. Я отлично управлюсь.
Лицо у Терезы осунувшееся, под глазами круги. В них читается бессонная ночь, лихорадочный бег нестерпимых мыслей.
Люк запоздало решает поздороваться с бабушкой.
— Па! — лепечет он, сияя от счастья.
— Я только что сделала себе кофе, — говорит Полина. — Давай и тебе налью. Взбодришься немножко.
Тереза заходит на кухню. Стоит, покусывая губы.
— Думаю, ты уже все поняла.
Полина кивает.
— И наверное, раньше меня.
— Послушай, — говорит Полина. — Совершенно незачем…
Тереза садится:
— Ты мне вроде кофе обещала?
Полина наливает кофе в чашки с розочками. Кухня залита солнцем. Люк на полу самозабвенно изучает комочек пыли. Снаружи уже работает комбайн.
— Всю прошлую ночь, — говорит Тереза, — я думала, что сейчас он с ней в постели. Гадала, как она это устроила: сказала Джеймсу, что едет к родственникам, или что-нибудь в таком роде? Я позвонила в одиннадцать — его не было дома. Я, правда, и не рассчитывала его застать. Он сказал, что будет ужинать с приятелем, которого я не знаю. Так что, думаю, он был с ней. Мне хотелось под тем или иным предлогом позвонить Джеймсу, узнать, дома ли она. — Тереза видит, как напряглась Полина. — Нет, нет, я не позвонила. Только думала об этом в течение многих часов. Не знаю, понял ли уже Джеймс. Рано или поздно поймет.
Люк нашел Полинины очки. Она отбирает их, сует взамен яблоко.
— Я ничего подобного представить себе не могла, — говорит Тереза.
— Никто не может.
— Как будто тебе ударили под дых.
— Послушай, — снова начинает Полина, — совсем не обязательно…
— Да нет, все так и есть. Я один раз сняла трубку на другом аппарате и услышала их разговор. По голосам все было понятно. И я видела, как они друг на друга смотрят. Кстати, они больше сюда не приедут — она и Джеймс. Морис сказал.
— Ясно. А ты… ты, значит, говорила с Морисом? Что еще он сказал?
У Терезы губы сжимаются в ниточку. Она смотрит не на Полину, а за окно:
— Морис ничего особенно не говорит. Дает понять, что у меня паранойя. Ничего не отрицает и не подтверждает, только делает удивленные глаза и переводит разговор на другую тему. Сердится. Я начинаю чувствовать себя дурой. — Она смотрит на Полину. — Как такое может быть?
— Не знаю, — отвечает Полина. Но она знает.
— Морис говорит, например: «Не понимаю, почему ты так реагируешь». Или: «Я думал, Джеймс и Кэрол тебе нравятся». Смотрит на меня так, будто я подслушиваю через замочную скважину или читаю чужие письма. Уходит из комнаты, а в следующий раз ведет себя так, будто ничего не произошло. Говорит о другом. И даже… нежен со мной.
— Ясно, — отвечает Полина. Да, именно так оно и бывает.
— Я не знаю, на каком я свете. Уже готова поверить, что все сама выдумала. Потом слышу или вижу что-нибудь и понимаю: не выдумала.
Люк ударился о стол. Он плачет, Полина берет его на руки и успокаивает. Это избавляет ее от необходимости что-нибудь отвечать Терезе. Да тут ничего и не скажешь.
Тереза смотрит на Люка, но как будто его не видит:
— У меня такое чувство, будто я в черной яме. Я ничего похожего не могла даже вообразить себе. А сейчас я думаю…
Она не договаривает, только плотно сжимает губы и отводит взгляд.
