Он приехал в Европу, в Германию, на родину предков, чтобы что-то изменить в своей скучной жизни. Его убили, труп утопили, документы и записную книжку забрали.
Марте Киш звонил уже совершенно другой человек. Но по имени Роберт Шульц.
Марта Киш сказала, что она вряд ли сможет чем-нибудь помочь. Разве что советом.
Ну и ладно. Главное, она его признала.
Надобно сказать, что человек, который теперь был мелкий клерк Роберт Шульц, а раньше был капитан С. Н. Судаков, тоже должен был умереть у себя на родине, в СССР. Это было нетрудно, потому что он тоже был круглый сирота, детдомовец. А его молодой жене сказали, что муж попал в автокатастрофу, искалечен донельзя и весь обожжен, хоронить будут совсем забинтованного. Вот какие были тогда меры предосторожности. Это ему нелегко далось, кстати.
Двадцать шесть лет он работал в Германии и Франции, прилежно и тщательно.
Два раза в год он приезжал к Марте Киш в Нойкирхен. Довольно противная старуха. Но все-таки живой человек. Она звала его на ты. Это странным образом грело душу.
А потом его вызвал связник и передал: всё, больше не надо. Страна другая, всё другое, всем спасибо, все свободны.
Он приехал в Москву по туристической визе. Встретился с начальством.
– К сожалению, в новых проектах мы вас не видим, – сказало начальство. – Пенсия нужна?
– У меня пенсия там, – сказал Роберт Шульц. – Побольше здешней.
– Вот и ладно, – сказало начальство. – Только чтобы тихо.
– Я давал присягу, – сказал Роберт Шульц.
– Не сомневаюсь, – сказало начальство, встало и крепко пожало ему руку.
Его бывшая жена работала стоматологом в платной клинике. Он записался к ней на прием. Без жалоб, чисто профилактически. Она долго рассматривала его зубы.
– Хорошая работа, – сказала она.
– Немецкое качество, – сказал он с небольшим акцентом.
– А вы немец? – спросила она.
– Разведчик! – засмеялся он.
– Извините, не люблю разведчиков, – сказала она.
– Как интересно! – засмеялся он еще громче. – А почему?
– В кассу, – сказала она, проставив галочки в карте. – Всего доброго.
Он вернулся в Германию. Оказалось, Марта Киш умерла. Поэтому он переехал в Нойкирхен и теперь каждое воскресенье ходит на кладбище, ухаживает за ее могилой.
субботняя поездка к морю.
– Дядя Форд приглашает на пикник, – сказала мать. – Скоро лето кончится, а мы на море не были.
У соседа был старый джип, марки Форд. Поэтому его так звали.
– Чего это он к нам подлаживается? – сказал сын.
– Неплохой человек, – сказала мать. – Полы в кухне поможет перестелить.
– Я сам могу перестелить полы, – сказал сын. Ему было семнадцать, он работал на складе металлолома.
– Вот вместе и поработаете, – сказала мать.
– Правильно, – сказала сестра. Ей было пятнадцать. – Давно пора.
В общем, поехали. Мать с дядей Фордом впереди, брат с сестрой на заднем сиденье. Добрались до моря, потом вдоль берега. Нашли хорошее место. Дождались отлива. Стали ловить крабов. Варили их в котелке на костре. Выпили пива. Потом поставили палатки. Мать и сестра легли в одной, брат и дядя Форд – в другой.
Ночью брат проснулся от того, что с ним рядом укладывается сестра, на место дяди Форда.
– Ты чего? – спросил он.
– Сам не понимаешь как будто, – сказала она.
Брат приподнялся и сел. Вытянул шею. Была сырая темнота и слышно, как шумит море.
– Спать хочу, – сказал брат. – Я спиной повернусь, а ты пригрей меня.
Наутро дядя Форд нашел у самой воды местечко под скалой, где крабы прямо кишели. Подогнал туда свой джип, чтоб накидать в корыто. Подул сильный ветер, скала упала, раздавила джип, и дяде Форду заклинило ноги. Изо всех сил тащили. Нет, не вытащить никак. И бежать некуда: ведь они километров за сто отъехали.
Мать, сестра и брат стояли в стороне и думали.
– Прилив начинается, – сказала сестра. – Надо к нему подойти.
– Вот ты и подойди, – сказала мать, собирая палатку.
– Как будто это я с ним… это самое, – сказала сестра.
– Не груби, – сказала мать.
– Я пойду, – сказал брат и побежал к дяде Форду, который лежал спиной на сыром песке, а ноги были в искореженной машине.
– Да, угораздило, – сказал брат. – Больно?
– Неважно, – сказал дядя Форд. – Я читал одну книжку, про военных моряков. Был такой линкор «Минерва». Попал на мину. Стал тонуть. Переборка упала и придавила матроса. Все бегут спасаться, а он не может.
– Война, страшное дело, – сказал брат. – Я тоже читал что-то типа.
– Там был корабельный священник, – сказал дядя Форд. – Имя-фамилию не помню. Он остался с этим матросом. Там, внизу, в трюме, понимаешь? Не оставил его одного погибать.
– А это правда было? – спросил брат.
– Не в том дело, – сказал дядя Форд. – Иди к своим. Вода поднимается.
– Если во имя господа нашего Иисуса Христа, – брат перекрестился, – я тут останусь, то все равно выплыву. А если нарочно утону, меня зарплаты лишат. В смысле понятно. Мать на пособии, сестра пока учится.
– Иди, иди, – сказал дядя Форд и прокусил себе палец. – Ты добрый.
– Мне вас честно жалко, – сказал брат, отвернулся и быстро пошел к своим.
Дядя Форд не стал смотреть ему вслед. Вода была уже близко, серая пена пополам с водорослями.
Чайка села на него. Попробовала клювом место, где на ноге запеклась кровь. Вторая прилетела.
Наташа вернулась из командировки и только вошла в квартиру, как зазвонил телефон. Она по звуку звонка поняла, что из больницы, и схватила трубку, обмирая.
Да, это звонил доктор. Он сказал, что папа явно пошел на поправку: пришел в себя, уже сам глотает и все время спрашивает о ней.
– Удивительно крепкий организм, – сказал доктор.
– Ох, а я так перепугалась, – сказала Наташа. – Я скоро приеду.
– Я сегодня дежурю, – сказал доктор. – Увидимся.
– Да, да… – Она повесила трубку.
Села на диван и поняла, что все эти дни она ждала конца, и заплакала от стыда за это. Поняла, что в командировку уехала специально, чтобы всё случилось без нее, чтобы всё сделала старшая сестра, и брат пусть приехал бы из Праги, ничего, не развалился бы. Потому что у них свои семьи, своя жизнь, а она, любимая, обласканная, избалованная сорокапятилетняя младшенькая, – при папе. Началось, еще когда мама была жива: у папы давление, у папы сердце, папа расстроится. А когда мама умерла – сначала инфаркт, потом еще один, потом санаторий, потом два раза в день прогулки в парке, поездки на дачу, лечебная физкультура, и врачи, врачи, врачи, и как только она придет в гости к подруге или останется на кафедральное чаепитие, тут же телефонный звонок: я как-то неважно себя чувствую.
Она поняла, что все эти дни мечтала стать свободной женщиной. Чтоб, например, пригласить к себе домой мужчину. Кого? А хоть бы папиного доктора. Он давно на нее посматривает. Это он отпустил ее в командировку, сказал, что у папы состояние без динамики, а ей надо развеяться.
Так, так, так. Значит, морс сварить она не успеет. Она выскочила на улицу, забежала в магазин, взяла мандаринов аргентинских нового урожая без косточек, пару бутылок сока, и подняла руку, ловя машину.
В больнице она взлетела на третий этаж и помчалась по коридору, нацепив на лицо счастливую улыбку девочки-доченьки, и врезалась в доктора.
– Он умер, – сказал доктор, взяв ее за плечи.
– Как?! – закричала она. – Вы что?!
– Десять минут назад.
– Это я виновата! – Она залилась слезами. – Зачем я уехала? Не трогайте меня!
По дороге домой она страшно захотела есть, и пить тоже. Но эти мандарины и этот сок – нет, нельзя. В подземном переходе у метро купила слойку и бутылку воды. Сжевала, запила. Потом еще одну.
На полу сидела молодая нищенка с двумя спящими детьми. Она держала картонку: помогите на пропитание.
Наташа подошла и поставила рядом с ней пакет. Нищенка заглянула в него. Ей нужны были деньги, а не соки-фрукты. Ей захотелось запустить мандарином в эту дуру. Но увидела ее исплаканное лицо, опустила глаза и без выражения сказала:
– Дай бог здоровья, дай бог здоровья.
доктор, доктор, как нам быть?.
– Не спится? – привычно спрашивала жена.
– Да нет, вроде засыпаю, – тоже привычно отвечал он.
Поворачивался на бок, спиной чувствовал теплое дыхание жены, глаза сами закрывались, перед внутренним взором катились лужайки и тропинки, трава и песок, теплая кирпичная стена и холодный кафельный пол коридора, и тройной шаг: два тяжелых топота и одно бессильное шарканье – контролеры привели человека.
Человека заводили в комнату со столом и лампой, снимали наручники. Начальник тюрьмы докладывал прокурору: фамилия, статья, приговор. Прокурор сообщал, что ходатайство отклонено, но есть возможность подписать еще одно прошение. Человек подписывал. На него снова надевали наручники и уводили в другую дверь. За другой дверью стоял исполнитель, он стрелял человеку в затылок. Контролеры подхватывали его и клали на пол, лицом вниз. Исполнитель стрелял второй раз. В полу был бетонный слив. Еще была раковина с краном, на полочке мыло и стопка свежих вафельных полотенец. Контролеры вытирали кровь и заматывали человеку шею. Тут входил он – до этого он сидел рядом с прокурором. Контролеры переворачивали человека на спину. Он проверял пульс и зрачки.
