— Ух ты! — невольно восхитилась Ника.
— Нравится? — спросил Аскольт.
— Еще бы!
— Это еще не все, — сказал Пологов и щелкнул пальцами. В его руках возник-ли два стаканчика апельсинового мороженого. Ника, как маленькая, запрыгала и захлопала в ладоши.
— Пошли, сядем вон на то бревно, — предложил Пологов. Они сидели, ели мороженое, которое быстро таяло на солнце, шутили, болтали ни о чем, смеялись.
У Ники быстро поднялось настроение. Она уже ни о чем не думала. Все заботы куда-то исчезли, просто вылетели из головы. Оказалось, у них много общих интересов и хобби. Нике все еще было жаль Пологова.
«Как я могу после такого считать себя несчастной? — думала она. — С людьми, оказывается, происходит кое-что и похуже».
Они помолчали. Мороженое давным-давно закончилось, и теперь легкий ветерок гонял бумажки по поляне.
— Да… — вздохнул Пологов, — вот кончится лето, ты уедешь в Москву…
— И что?
— А я останусь здесь… несчастным невидимкой.
— Это неправда, Аскольт! — горячо возразила Ника. — Может, если исчезнет тот, кто отнимает у нас силу, исчезнет и твое проклятье!
— Это не связано, — грустно ответил Аскольт. — И… все только от тебя зави-сит.
— От меня?
— Ты что, еще не поняла, кто ты? — удивился Аскольт.
— Я ворожея Нейтральной группы, Повелительница зеркал, — грустно улыбнулась Ника. — Разве этого мало?
— Но это еще не все. Ты — Великая ворожея. Великие рождаются только раз в столетие. Они приходят в мир, чтобы совершать великие дела. Твое предназначение — уничтожить того, кто отбирает у нас Силу…
— А что со мной будет, если я не исполню свое предназначение, когда подвернется случай?
— Этого я не знаю. Но, скорее всего, ты погибнешь.
Ника вздохнула и услышала шаги: это Аскольт встал и подошел к ручью.
— Я не хочу, чтобы ты пострадала, Вероника. Будь осторожна. Я вообще не хочу, чтобы ты уезжала…
— Почему? — Ника вообще-то уже знала ответ. И от этого в груди у нее заби-лось часто-часто сердце. Аскольт глубоко вздохнул.
— Тебе, наверное, это уже говорили, и не раз, — начал он, — но ты… мне очень-очень нравишься…
Ника не могла дышать. Она просто смотрела на Пологова. Да-да, смотрела. Ей казалось, что она прекрасно его видит.
— Аскольт, — выдохнула она, — ты…
— Я знаю, что ты сейчас скажешь, — с горечью перебил ее Пологов. — Кто захочет встречаться с несчастным невидимкой?
— Нет, — ответила Ника, чуть не плача. — Просто ты мне тоже нравишься…
Неожиданно Ника увидела то, что заставило ее открыть рот и скатиться с бревна. Сначала около водопадика появились ноги, одетые в простые джинсы и кеды, затем возникли торс, руки, шея и голова!
Перед ней стоял ну очень симпатичный парень. Высокий, намного выше Ники; наверное, он мог бы помериться ростом с Павлом, только не был таким тощим. Лицо у него было доброе и открытое, с правильным носом и тонкими губами. Особенно хороши у Аскольта оказались глаза: ясные, васильково-голубые. На голове — густая шапка пшенично-белых волос, достающих до плеч.
— Аскольт! — Ника кинулась к нему, — Аскольт!!!
— Что? — удивился такой реакции Пологов.
— Аскольт!!! — Ника плакала и смеялась одновременно, — Аскольт, я тебя ВИ-ЖУ! Понимаешь, ВИЖУ!!!
Глаза Пологова расширились. Он оглядел себя с ног до головы.
— Я…, - он даже осип, — я — видимый!
— Да, да, Аскольт! Посмотри! — девочка подвела его к воде.
Минуту Аскольт разглядывал свое отражение. Потом вода зарябила. По лицу мальчика катились слезы.
— Аскольт, не плачь! Все будет хорошо! — Ника тоже плакала и смеялась одновременно.
— Хорошо? Какое хорошее слово! — Аскольт умылся.
Ника разглядывала его, стремясь запомнить каждый жест, каждую черту.
«Неужели это он, Аскольт Пологов? — думала она. — Неужели таким он был до проклятия?»
Она подошла к Аскольту, и они обнялись. По щекам обоих текли слезы, и каждый был по-своему счастлив…
Нику вдруг посетила шальная мысль. И так ей хотелось, чтобы это оказалось правдой!
«Белые волосы… Имя на «А»… А что, если Ада нагадала мне Аскольта?» — задумалась она.
* * *
— Тш-ш-ш… — зашипела Краснова, — хватит орать! Вы мне все испортите.
Алик и Брайан замолкли. Друзья находились в маленькой роще, что росла недалеко от деревни. Ада нервно похаживала, нарезая круги.
— Мясо принесли? — спросила она. — Управляющего надо задобрить…
— Принесли, — ответил Брайан и поежился.
В сумерках зашумела листва. Из кустов вышли Рая и Павел с вязанками хвороста.
— Вот, — Павел свалил хворост в кучу, — гори, гори ясно.… Поджигать?
— Подожди, — Ада закусила губу. — Мне еще надо свечи расставить и коренья рассыпать! А еще…
— Вечно ты со своей хиромантией! — хмыкнул Павел.
— Никакая это не хиромантия, — обиделась сестра. — Хиромантия — это гадание по ладони!
— Не вижу разницы, — ответил Краснов.
— Ладно, тише вы! — шикнул Алик. — Сейчас ребята с драконом придут!
— Ага, придут… — кивнула Рая. — Как вы думаете, с чего это Пологов вдруг стал видимым? И вообще, как он вам?
— Самый обыкновенный, — веско ответила Ада.
— Ага, только подстричься не мешало бы! — хихикнул Павел.
— Вот уж кто бы говорил, — вступился Брайан.
— Мне по службе положено, — возразил Краснов, — а ему…
— Ну все, хватит сплетничать! — прикрикнула Ада. — Ребята идут.
Кусты зашумели. На поляну вышли Ника и Аскольт с Горелычем. Все подошли, чтобы погладить дракона и поздороваться.
— Все нормально? — спросила Ада.
— Да, только Горелыч нервничает, — ответила Ника. — Он не очень привык ходить по земле.
Дракон и вправду нервничал. Он нервно косился на окружающие его предметы и норовил взлететь. Аскольту то и дело приходилось заклинанием заставлять его спуститься.
— У вас все готово? — спросил Аскольт, оглядывая поляну.
— Да, сейчас… — Ада забегала по поляне, расставляя свечи по кругу и распы-ляя коренья. Она зажгла все свечи до единой и кивнула Павлу:
— Поджигай!
Павел подул на ладонь. С ладони слетело пламя, да такое, что хворост мгновенно занялся. Костер в миг разгорелся. Пламя поднялось до небес. Сразу стало светло, как днем. Ребята встали вокруг костра, образуя круг.
— И что дальше? — шепнула Крылова.
— Тш-ш-ш-ш, — зашипела Алик.
Ада вскинула голову. Глаза ее вспыхнули фиолетовым огнем. Она вдруг взмыла в воздух, увлекая за собой остальных. Краснова что-то заговорила на непонятном языке. Латинский? Английский? Японский? Или другой, древний, ведомый только Темным ведунам?
Там, где пламя плевалось и пускало искры, вдруг возникло серебряное сия-ние, из которого выскочила большая лохматая собака. Ника испугалась, что собака упадет в огонь и сгорит. Девочка хотела уже рвануться на помощь глупой псине, но Аскольт не расцепил рук. Ника озадаченно поглядела на него, но Пологов только качнул головой.
К удивлению, собака легко миновала огонь и кинулась к сырому мясу, которое ребята приготовили. Пока собака ела, Ника наконец заметила, что ее глаза сияют серебряным цветом.
«Так это и есть Управляющий!» — догадалась Ника.
Горелыч испуганно сжался, стараясь стать как можно незаметней. Да куда ему, с такой-то тушей! Наконец, собака наелась и легла на траву.
— Зачем вы вызвали меня? — прогремел голос на всю рощу. — Время полнолуния еще не пришло!
— Мы знаем, Управляющий, — мягко сказала Ада, опускаясь на землю. Пламя в костре как будто присмирело и стало ниже. Все расцепили руки, и только Ника и Аскольт продолжали держаться, скорее по инерции.
— Мы просим тебя принять этого дракона, — Ада указала рукой на Горелыча. Собака оценивающе поглядела на дракона.
— Хорошо, я приму его, — кивнул Управляющий. — Но почему вы хотите от него избавиться?
— Мы не хотим от него избавиться, — ответила Ника. — Мы хотим, чтобы его забрали в Потусторонние миры. Здесь он долго не протянет.
— Почему? — собака как будто проверяла их.
— Потому, что он не может без огня. А людям не очень хочется быть поджа-ренными, — ответил Брайан. Собака как-то странно поглядела на Таунса и кивнула.
— Даю вам пять минут на прощание.
Все подошли к дракону и погладили его по крыльям.
— Прощай, Горелыч, — Вероника вздохнула и обняла дракона. — Там тебе будет гораздо лучше. Веди себя хорошо…
У Ники перед глазами пронеслось все то время, что Горелыч жил у нее. Начиная с того самого момента, когда он возомнил ее своей мамой. Девочка уткнулась в шершавый бок дракона и заплакала. Горелыч смотрел на нее, будто говоря: мама, ну хватит плакать, полетели домой, там моя коробка, которую я давно развалил, но в ней по-прежнему уютно.
