- Наконец-то у меня все будет хорошо! Теперь мы вдвоем - я и ты!
Я прибежала к родителям со своей драгоценной новость.
- Как бы вы отнеслись к тому, что у вас будет внук или внучка?
Они были счастливы и горды. Мои братья и младшая сестренка ожидали этого малыша с таким же нетерпением, как и я. Муса тоже был горд; он заявил, что это будет мальчик! Мы даже очень мило повздорили по поводу имени: он хотел назвать сына Мухаммед, а я Риад. Он все-таки разрешил мне поступить по-своему. В этот самый момент меня охватила безмятежность, о которой я так давно мечтала. Я была замужем, ждала ребенка и с каждым делилась своим счастьем - с братьями, сестрой, родителями, мужем. Наконец у меня началась настоящая жизнь - она принадлежала мне. Если родится девочка, ей никогда не придется испытать тот кошмар, через который прошла ее мать. Я поклялась себе в этом. Если родится мальчик, я сделаю все, чтобы его не воспитали шовинистом с взглядами сторожевого пса.
Я сохранила маленький тест, как фотографию, запечатлевшую первое в моей жизни счастье. Полупрозрачная розовая полоска, ребенок, свет в конце тоннеля. Я не сомневалась, что вместе со своим малышом возрожусь сама.
Невестка ухаживает за своей свекровью; она встает раньше нее, готовит ей завтрак, стирает ее грязную одежду, убирает в доме, выполняет поручения и помогает принимать ванну - таковы, вкратце, основные требования матери Муссы. Она приехала "помочь" с рождением своего внука и заняла всю нашу маленькую квартиру. Его мать полностью игнорировала тот факт, что я ждала ребенка, была вымотана и взвинчена из-за сложной беременности. Каждый день появлялись новые проблемы.
- Представляешь, сынок, я у вас в гостях, а она даже не проснулась пораньше, чтобы приготовить завтрак!
Я ее не приглашала. Это Муса навязал ее мне. Она спала в гостиной, и мне было непросто не сталкиваться с ней - разве что оставаться в спальне или на кухне. Ей не давало спать тиканье часов, и мы вынуждены были снимать их каждый вечер со стены, запирать в буфете на ночь, а утром вешать обратно. Она не переносила света уличных фонарей - мы держали шторы плотно закрытыми, а в кухне пришлось повесить двойные занавески. Она не покидала гостиную, зато бдительно следила за всеми моими движениями и критиковала меня при любой возможности. Особенно нелегко мне давался ритуал принудительного купания. Она уверяла, что я плохо мою ее и притом нарочно.
В первый день она попросила меня одолжить ей расческу и некоторые другие туалетные принадлежности, уверяя, что у нее не было времени, как следует собраться в дорогу. Желая угодить ей, я купила полной набор для ванной: щетка, гребешок, шампунь, гель для душа и все остальное. Она взяла пакет, смерила меня взглядом и небрежно отложила его в сторону, как будто это было унизительно для нее, а затем обратилась к сыну:
- За кого меня принимает твоя жена? Я попросила ее расческу, но она не дала! Почему? Что она о себе думает? Что я ее сглажу?
Этого не случилось, но кто знает...?
Я была совершенно сбита с толку ее требованиями. Эта женщина являлась воплощением злобы. Она хотела, чтобы я была ее тихой, ловкой и проворной рабыней, звала своего сына всякий раз, чтобы засвидетельствовать мое неумение прислуживать ей.
Она привезла нам то, что должно было стать подарком для меня и ребенка, - черную гандуру. На свадьбу моя невестка тоже пришла закутанная в черное с головы до ног. В наших краях черное не надевали на радостные мероприятия. Надеть черное или преподнести в качестве подарка равносильно пожеланию болезни.
По ночам я больше не могла спать. Я должна была родить три недели назад, но ребенок оказался слишком большим, а шейка матки не раскрывалась, словно я отказывалась отпускать свое дитя. Врач был обеспокоен, и мне пришлось пройти болезненную процедуру, чтобы раскрыть шейку матки. Сватки были ужасными. Я не хотела видеть ни Мусу, ни его мать - только своих родных. Мне казалось, будто ко мне подступает приступ тетании, я была зажата, как в самые тяжелые дни, и только мама знала, как делать мне массаж, чтобы я почувствовала себя лучше.
Мне хотели дать возможность родить ребенка естественным путем, как я того хотела, но когда подошел анестезиолог, чтобы сделать эпидуральную анестезию, я возблагодарила Аллаха. Муса ждал меня в коридоре больницы и не упустил возможности улизнуть.
- С тех пор как тебя привезли сюда, моя мать там совсем одна. Я не могу оставлять ее одну!
Я была совершенно разбита. Если бы он сказал: "Я устал, мне нужно немного отдохнуть - потом я вернусь", - я бы поняла. Тогда между нами появился первый серьезный разлом.
У ребенка возникли трудности с дыханием, и моя температура поднялась до сорока градусов. Мне решили экстренно делать кесарево. Я потеряла сознание, когда Риад родился. Его отец оказался последним, кто видел ребенка.
Мне была неловко оттого, что отец Риада предпочел свою мать сыну. Никто не мог найти его, чтобы сообщить о рождении сына. Все было не так, как я планировала. Врачи забрали у меня Риада и поместили его в инкубатор на четыре дня. У меня на руках осталась только фотография, и я не могла поверить, что этот кусок бумаги и есть мой сын. Это было как во сне. У меня не сразу появилось молоко.
Первое, что сын узнал в своей жизни, была резиновая соска. Я чувствовала себя несчастной, опустошенной... Его уже не было в моем животе, я не могла больше разговаривать с ним, как это делала на протяжении всей беременности. Теперь ко мне зашел наш семейной доктор, я заплакала и рассказала, что меня поглотила депрессия.
Моя свекровь сердилась, потому что мои родители приехали раньше нее. Она считала, что была вправе заправлять тут всеми. Риад был ее внуком - не их. Муса ненадолго навестил сына: она запрещала ему оставлять ее одну из-за нас.
- Понимаешь, вчера она ждала меня. Меня слишком долго не было, и она не ела. Ей стало не по себе.
И все это из-за меня. Приехав с ним, она снова довела меня до слез своим ядовитыми обвинениями.
- Даже родить нормально не могла! Как ты дошла до того, чтобы делать кесарево? Ты какая-то ненормальная! - Она взяла на руки Риада. - Выглядит как алкоголик. Даже глаза не раскрыл - она не называла его по имени - только "он". - На, возьми. Купи ему что-нибудь, - она протянула мне сто франков, но потом вмешался Муса.
- Отдай мне эти деньги. Ты не должна была принимать их - я дал их своей матери.
По моим подсчетам эти сто франков, так или иначе, были из моего кармана, потому что семью кормила я. А Муса дал их своей матери, которая вручила их мне, но по правилам, я должна была отказаться. Не принято принимать деньги от своей свекрови. Деньги кочевали с моего счета к Мусе, от Мусы - к его матери, а от его матери ко мне. Я должна была поблагодарить и отдать их обратно свекрови. Я платила за них, а муж даже не принес мне цветок.
Когда меня пришла навестить моя подруга из колледжа - модная девушка из Касабланки, одетая в мини-юбку, на высоких шпильках, со спортивной короткой стрижкой и высветленными прядками, - которая притащила огромной букет цветов, духи и целый пакет детских вещичек, я думала, свекровь задохнется от негодования. Садия подошла к колыбели.
- Так ты произвела на свет маленьких чудо, да? Ну, разве не красавчик! Просто прелесть!
Моя свекровь тотчас начала приставать к ней с расспросами.
- Откуда вы приехали? Ваши родители из Марокко? Вы живете во Франции? Где вы познакомились с Лейлой? Вы работаете? Где вы живете? Вы замужем? А, так вы не замужем...
Садия отвечала, но я понимала, что она чувствует себя неловко. Мы пытались говорить по-французски, но свекровь все сильнее хмурила брови.
Когда я вернулась домой с заштопанным животом, заботливости в ней не прибавилось. Она даже сказала: "Теперь я твоя мать! Ты принадлежишь не своей семье, а нашей". После моей выписки она велела мне съехаться с моими родителями, чтобы ей остаться наедине с сыном: "Можешь возвращаться в дом своих родителей, а то кто будет заботиться о тебе и твоем сыне?"
Ну, уж точно не она! Я была в полной физической форме, Риад не спал ночами и постоянно плакал, и я вместе с ним. Меня продержали в клинике две недели, но я все еще плохо себя чувствовала. Доктор, который знал о моей ситуации, однажды подозвал Мусу.
- У твоей жены депрессия. Она перестала есть и спать. Я вас предупреждаю: если по какой-либо причине она вернется к нам, вам придется иметь дело со мной. Дайте ей немного тишины и покоя и все необходимое для нее и ребенка.
Кроме того, в кругу марокканцев доктор отпускал по-арабски колкости: "Правду говорят, что в ваших краях люди неохотно расстаются с монетой?"
