«Террорист!» — судорожно тычет пальцем Киргиз-Кайсацкая.
«Люсия Султановна, успокойтесь, — улыбается Тройкин. — У меня есть пропуск, подписанный Самим».
Он достает из визитницы свою знаменитую визитку, растрепанную и бледную, где отцветающей вязью церковнославянской было начертано: «Летописецъ». Живое заграждение, стоящее врастопырку с дубиной, жалостливо отказывается брать ее в руки, демонстрируя товарищескую солидарность с убогим Тройкиным: «Проходите!»
Между тем, разражается гремучая музыка — барабаны грохочут, трубы завывают, гитары ревут. Трудовые буксиры, выплясывая на волнах африканский танец, напускают разноцветного дыму на всю округу — образуют искусственные облака. Но сильный ветер разгоняет эти облака быстрее, чем те образуются. Неожиданно в лохмотьях улетающего дыма вспыхивают пронзительные лучи. Они беспорядочно мечутся над акваторией Невы, пронзая пространство зелеными биссектрисами и растворяясь в высоком беспредельном небе. Миллион горожан, толпящихся на дальних подступах к незабываемому торжеству, долго таращится на небеса, пытаясь разглядеть среди летящих отрепьев обещанное лазерное чудо. Увы, никакого чуда не происходит — хаотическое сверкание скорее напоминает петербуржцам тревожные блокадные ночи, когда прожектора расчерчивали темноту лихорадочными лучами, выискивая среди туч стремительных бомбардировщиков Апокалипсиса. В финале серебристая лодочка резво вылетает из-под кружевного моста, а на ней японский волшебник размахивает радостными руками, ожидая благодарных оваций. Но тягостное разочарование царит на мостах и набережных.
«У вас случайно нет винтовочки с оптическим прицелом? — обращается к Тройкину мрачный гражданин в шляпе. — Хочу мошенничка пристрелить».
«Какого мошенничка?»
«Вон того — Япономато».
На Прачечном мосту стоя, наблюдает Фуражкин сверкающую супрематистскую конструкцию в небесах. Видит он, что рушится конструкция на глазах, что терпит японец сокрушительное фиаско, что не получается у него чуда — лазерного Змея Горыныча.
«Как всегда, важна идея! — размышляет Фуражкин. — Японец хотел явить петербуржцам огнедышащего змея, несущегося с высоты. Он думал, что змей — это символ царского величия и всесилия. И мечтал покорить нас ошеломляющим явлением змея народу. Давняя идея великого змея свернулась клубком в его голове, а сегодня проснулась и попыталась вылезти наружу, но причинила японцу только головную боль. Потому что всякая идея должна знать свое место. А Петербург — это такое святое место, которое уже осенено ангелом и никак не подходит для змеиного логова. Там Медный всадник растаптывает змею, а здесь Георгий Победоносец поражает копьем чешуйчатого дракона. Даже ветер сегодня дует под руку — не дает воспрять, возвыситься змеиной идее».
Сегодня и впрямь Георгий Победоносец — старинный флюгер на крыше Царского Дома, стоящего у самого моста — несется по воздуху во всю прыть, стремясь докончить ненавистного змея. И в какую сторону света ни повернет змей, всюду его настигает храбрый каппадокиец.
Уже отблистали в небесах зеленые биссектрисы, уже отгремели в динамиках гремучие звуки, уже зашуршали метлами дворники, сметая мусор незабываемой профанации, и живые заграждения с облегчением покинули свои дальние подступы.
На Прачечном мосту стоя, молится Фуражкин в соборную высоту: «Когда ты взлетишь, ангел, с яблока золотого диаметра? Когда раскинешь в небесах огромные крылья и понесешь юную душу для мира печали и гроз? Когда осенишь крестом невскую низменность и запоешь тихую песнь о блаженстве райских кущ? Когда совершишь величественный полет над городом, притихшим от этого невиданного чуда?»
Но ничуть не сожалеет Фуражкин, что сегодня его высокий замысел не осуществился, что летучий ангел никуда не ринулся с Петропавловского собора. «Слава Богу, — думает Фуражкин, — слава Богу, что это не случилось сегодня, что все осталось на месте, и ангел все так же хранит под крыльями город, и волны все так же бьются о камни, и камни все так же вздыхают как будто живые».
И приходит Фуражкин к простому выводу, что всякая идея должна знать не только свое место, но и свое время, что среди нескончаемой вселенской пустоты всегда должна оставаться хотя бы одна неосуществленная идея, которая согреет своим огоньком холод нашего существования. И пусть усталый человек, замерзая на ветру, увидит вдалеке этот ангельский огонек и прошепчет озябшими устами:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел.
Ксения (Питер). 22:10.
Вечеромв десять часов выбралась из дома. Светило солнышко, на улице никого, вид обалденный. Встретила свою компанию, имоего нового друга Осю. И начались наши приключения.
Потопали по каналу Грибоедова до храма Спаса-на-Крови, перешли через мостик, вышли дворами к Мойке. И тут сюрприз — мосты перегороженыдоблестной милицией. Как оказалось, праздничноешоупроводитсятолько для гостей и счастливчиков. Радилюбопытства мы дошли до следующего моста — там-то же самое. Короче, я в жутком расстройстве. Осяуговорил меня отправиться на Петроградскую сторону — типа, там все увидим, типа, там нас пустят. Действительно, не торчатьже во дворах всю ночь.
Добрались до Петроградской стороны. В районе Артиллерийского музея все оцеплено милицией — дальше дороги нет. Поинтересовались, когда начнут пускать? Получили ответ: приказано не сдавать позиции до шестиутра. Весело, однако! Артиллерийский музей окружен рвом. Несколько смельчаков попытались форсировать ров по трубам, а там — собаки голодные, судя по гавканью. Нет, собак, я не боюсь. Но вот плавать не умею, а лезть по трубам, чтобы к нимпопасть — небольшое удовольствие для среднестатистической девушки.
Пошли к зоопарку. По дороге я начала хныкать, что хочу домой в теплую кроватку. Но меня не отпустили. Сказали: лучше жалеть о сделанном, чем о несделанном. В результате вышли мы на очередное заграждение из грузовиков. Нам повезло — добрый дядечка разрешил залезть на бампер. Расположившись с комфортом, мы с Осей наблюдали зеленые лучики лазерного шоу над тем куском Невы, который был доступен нашим взорам. Сначала это показалось красивым — лучики то прямые, то перекрещиваются, то превращаются в маленькие светящиеся кружочки. Но через десять минут все приелось. Позвонила бабуле и узнала, какую красотищу она видит по телевизору — не то, что мы, несчастные и замерзшие. Чуть не разрыдалась.
Досидели на бампередо самого конца, затем отправились в гости к Осе. Благо — он живет недалеко. Поели, выпили. И, сыграв партию в уголки, отправились провожать меня домой. Было пять часов утра. Мы шли пешком по местам праздничных событий. Телевизионщики собирали оборудование, дворники убирали мусор, оставленный на трибунах. В общем, побывали там, где сидели высокопоставленные гости и куда нас недавно не пустили.
За ночь я отсняла немало кадров на фотопленку. Если что-нибудь получится, выложу в альбоме. На альбоме сделаю надпись: вот так отмечали 300-летие города коренные петербуржцы!
Заезжий наблюдатель (Москва). 23:36.
Господа питерцы! Складывается впечатление, что вас обманули. Обещанные горожанам японские пляски прошли без горожан. Честно скажу, не фанат я массовых гуляний, но люблю действа в стиле «хай-тэк». И дрогнула моя душа, приехал я на шоу. Увы, смотреть было не на что — разве что на глухие брандмауэры в духе Достоевского. Грустно мне стало, потому что ощутил плевок в душу Петербурга. Пришлось возвращаться в первопрестольную, несолоно хлебавши. А в целом, спасибо — дворникам за чистоту, милиционерам за вежливость, питерцам за гостеприимство, природе за хорошую погоду.
Церковный сторож (Питер). 0:00.
Люди, петербуржцымои родные, давайте забудем, давайте простимим, что оставилинас на обочине нашего праздника, что далипочувствовать себя чужими в своем городе, что посчиталинас недостойными, аглавное — себя простим за терпеливость свою, за бесхребетность! И, простив, почувствуем себя жителями Великого Города, самогопрекрасного на земле, и будем считать себя самым фееричнымегоукрашением! Люди, давайте любитьнаш Великий Город. Он не виноват. Он сам терпел.
«Как чувствует себя Софья Казимировна?»
«Отлично себя чувствует! Я выложил ее пудожским гранитом, и теперь она величается не Дыркой, а ее высочеством Самоваровой-Печерской, особо приближенной к Самому и прочее. В общем, величественная стала и недоступная. Представляешь, к ней на прием записываются за месяц. Так что приходи, я тебя пропущу без очереди, как старого товарища. Только без мусорного ведра приходи».
