– Начните с белого, – сказал он. – Чувствуйте себя как дома. Мы с сеньором Диего поели еще до прихода мексиканца. Берите ветчину – ветчина хорошая, домашняя. У траппистов вы такой ветчины не получите.
– Но эти мексиканцы… объясните нам, пожалуйста, отче.
– О, они приезжают сюда и строят здесь богатые дома и развращают священников видом своего богатства. Они даже считают, что могут купить Пресвятую Деву. Не будем говорить о них. Есть вещи более приятные для беседы.
– Но кто все-таки они, эти мексиканцы?..
– О, среди них есть и хорошие люди. Я этого не отрицаю. Много хороших людей, и все же… я просто не понимаю чего-то. Слишком много у них денег, и слишком долго их не было.
– Где – в Мексике?
– В Галисии. Вы не берете ветчины, монсеньер. Прошу вас…
– Я так счастлив, – сказал сеньор Диего, – что принимаю под этим фиговым деревом монсеньера… монсеньора…
– Кихота, – подсказал мэр.
– Кихота? Но, конечно же…
– Недостойного потомка, – вставил отец Кихот.
– И ваш друг тоже?..
– Что до меня, – сказал мэр, – то не могу утверждать, что я прямой потомок Санчо Пансы. У нас с Санчо только фамилия одинаковая – вот и все, но уверяю вас, мы с монсеньером Кихотом пережили несколько презабавных приключений. Даже если их и нельзя сравнить с…
– Это отличное вино, – сказал сеньор Диего, – но, Хосе, Пойди-ка налей нам из второй бочки слева… ну, ты знаешь из которой… потому как только самое лучшее вино достойно быть поданным монсеньору Кихоту и его другу сеньору Санчо. И только лучшим вином мы поднимем тост за то, чтобы сгинули все здешние священники. – И когда отец Хосе ушел, сеньор Диего с великой грустью добавил: – Вот уж никогда не ожидал, что мой внук станет священником. – Отец Кихот увидел, что на глазах у него появились слезы. – О, я вовсе не презираю священников, монсеньор, – разве такое возможно? У нас хороший папа, но как же, должно быть, страдает даже он, когда во время мессы ему каждый день приходится пить такое скверное вино, а другого старики священники, коллеги моего Хосе, не покупают.
– Так ведь во время причастия глотаешь лишь каплю, – сказал отец Кихот, – едва ли тут можно почувствовать вкус. Церковное вино не хуже того, что подают в ресторанах в бутылках с роскошными этикетками.
– Да, вы совершенно правы, монсеньор. О, ко мне каждую неделю приезжают сюда всякие мерзавцы за вином, чтобы потом смешать мое вино с каким-нибудь другим – они называют это «Риоха» и рекламируют по всем дорогам Испании, а бедняги иностранцы, которые не знают разницы между хорошим вином и плохим, попадаются на удочку.
– А как вы отличаете мерзавца от честного человека?
– По количеству вина, которое он хочет купить, да еще по тому, что они часто не просят даже и попробовать. – И он добавил: – Вот если бы Хосе женился и был бы у него сын! Я начал учить Хосе работать на винограднике, когда ему было всего шесть лет, и вот теперь он знает почти столько же, сколько я, а глаза у него куда лучше моих. Скоро он уже мог бы учить своего сына…
– А вы не можете найти себе хорошего управляющего, сеньор Диего? – спросил мэр.
– Это глупый вопрос, сеньор Санчо, – только какой-нибудь коммунист мог бы его задать.
– А я и есть коммунист.
– Вы уж меня извините, я не хочу сказать ничего плохого про коммунистов, которые на своем месте, но в винограднике им не место. Вы, коммунисты, можете посадить управляющих на все цементные заводы в Испании, если вам захочется. Вы можете посадить управляющих на кирпичные заводы и в компании, которые производят оружие, вы можете поставить их во главе газа и электричества, но дать им управлять виноградником – нельзя.
– Почему же, сеньор Диего?
– Лоза – она живая, как цветок или птичка. Ее же не человек сделал – человек только помогает ей выжить… или умереть, – добавил он с глубокой грустью, и лицо его словно окаменело. Он закрыл его от всех, как закрывают книгу, которую больше не хотят читать.
– Это лучшее вино, какое есть на свете, – объявил отец Хосе, а они и не слышали, как он подошел и стал наливать вино из большого кувшина им в плошки.
– Ты уверен, что взял вино из той бочки, из какой надо? – спросил сеньор Диего.
– Конечно. Из второй слева.
– Тогда можно выпить за то, чтоб сгинули все здешние священники.
– Может, вы разрешите мне выпить немного этого доброго вина до того, как мы условимся насчет тоста, а то уж очень жажда мучает.
– Конечно, монсеньор. И давайте в таком случае сначала выпьем за другое. За Святого Отца?
– За Святого Отца и его замыслы, – слегка видоизменил тост отец Кихот. – Действительно, великолепное вино, сеньор Диего. Должен признаться, наш кооператив в Эль-Тобосо не производит ничего похожего, хотя наше вино – вполне пристойное тоже. Но ваше не просто пристойное, а прекрасное.
– Я заметил, – сказал сеньор Диего, – что ваш друг не присоединился к нашему тосту. Но, конечно же, даже коммунист может выпить за замыслы Святого Отца!
– А вы бы выпили за замыслы Сталина? – спросил мэр. – Никто не знает замыслов человека, а потому за них и нельзя пить. Вы думаете, предок монсеньора действительно представлял испанское рыцарство? Таков мог быть его замысел, но все мы превращаем наши замыслы в жестокие пародии.
Отца Кихота поразило то, с какой грустью и горечью мэр это произнес. Он привык видеть мэра напористым – правда, это было, возможно, лишь формой самообороны, но сожаление – это ведь разновидность отчаяния, свидетельство того, что человек сдается, даже, возможно, меняется. И отец Кихот впервые подумал: «Где-то это наше странствие закончится?»
Сеньор Диего сказал внуку:
– Расскажи им, кто такие мексиканцы. Я-то думал, вся Испания знает про них.
– Мы не слыхали о них в Эль-Тобосо.
– Мексиканцы, – сказал отец Хосе, – приехали из Мексики, но все они родились здесь. Они уехали из Галисии, спасаясь от бедности, и, надо сказать, – спаслись. Они хотели нажить денег и нажили, и вернулись сюда их тратить. Они дают деньги местным священникам и думают, что дают их Церкви. А священников разобрала алчность – они грабят бедняков и грабят богачей, играя на их суеверии. Они хуже мексиканцев. Мексиканцы – те, наверное, в самом деле верят, что могут купить себе доступ в рай. Но кто в этом виноват? Священники-то знают, что это не так, и все же торгуют Пресвятой Девой. Посмотрели бы вы на праздник, который они сегодня отмечают в соседнем городке. Священники выставляют Пресвятую Деву на торги. Четверо мексиканцев, которые больше заплатят, и понесут ее во время процессии.
– Не может быть! – воскликнул отец Кихот.
– Поезжайте туда – увидите сами.
Отец Кихот поставил на стол свою плошку. И сказал:
– Мы должны туда ехать, Санчо.
– Процессия еще не началась. Допейте сначала вино, – посоветовал сеньор Диего.
– Извините, сеньор Диего, но даже ваше лучшее вино потеряло для меня всякий вкус. Вы указали мне мой долг – «Поезжайте туда – увидите сами».
– А что вы можете сделать, монсеньор? Даже сам епископ поддерживает их.
Отец Кихот вспомнил, как он выразился про своего епископа, но удержался и не повторил, – зато его так и подмывало сказать словами своего предка: «У меня под плащом припасена для короля такая фига…»
– Я очень вам благодарен за ваше щедрое гостеприимство, сеньор Диего, – сказал он, – но я должен ехать. Вы едете со мною, Санчо?
– Я б хотел еще попить вина сеньора Диего, отче, но не могу же я отпустить вас одного.
– В таком деле, пожалуй, лучше будет, если я поеду туда один, на «Росинанте». Я вернусь сюда за вами. Речь ведь идет о чести Церкви, так что вам нет оснований…
– Мы достаточно долго вместе колесили по дорогам, отче, нечего нам расставаться и сейчас.
А сеньор Диего сказал:
– Хосе, поставь два ящика лучшего вина им в машину. Я всегда буду помнить, как я принимал под этим фиговым деревом – хоть и накоротке – потомка великого Дон Кихота.
Они поняли, что подъезжают к городку, когда стали обгонять крестьян, шедших по дороге на праздник. Городок оказался совсем маленький, чуть больше деревушки, и они издали увидели церковь на холме. Они проехали мимо банка – «Банко Испано-Американо», который был закрыт – так же, как и все лавки.
– Какой большой банк для такого маленького местечка, – заметил мэр, после чего они миновали еще пять банков. – Мексиканские денежки, – добавил он.
– Бывают минуты, – сказал отец Кихот, – когда мне хочется назвать вас companero [товарищ (исп.)], но дело до этого пока еще не дошло, не дошло.
– Что вы собираетесь делать, отче?
– Не знаю. Я боюсь, Санчо.
– Боитесь их?
– Нет, нет, боюсь себя.
– Почему вы останавливаетесь?
– Дайте сюда мой pechera. Он за вами, у заднего стекла. И мой воротничок тоже.
Отец Кихот вылез из машины и на глазах у небольшой группы ротозеев принялся одеваться. Он чувствовал себя как актер, одевающийся в своей уборной на глазах у друзей.
