Аистенок сидела на крыльце и прилаживала к шее неугомонного Бакса голубой бант. Щенок повизгивал и вырывался, пытаясь отстоять свою независимость. Игорь присел рядышком и закурил. Через стеклянные двери он видел, как Альбина собирает со стола тарелки. Ему вдруг стало уютно и хорошо.
— Игорь, а почему вы вчера не приехали?
Он пожал плечами. Как отвечают на такой вопрос? За десять с лишним лет счастливого брака ему ни разу не приходилось бывать в подобной ситуации. Всегда казалось противным врать, глядя в глаза самым любимым людям. К счастью, его ответ, видимо, не был ей важен. Бакс наконец-то вырвался из ее рук, и Аська помчалась за ним по садовой дорожке.
Игорь откинулся назад, на стену дома и закрыл глаза. Повизгивания щенка, детский топот и звон посуды сливались в одну мелодию. Здесь было хорошо. Уютно. Здесь его ждали. Но откуда-то из глубины сознания прорывались другие звуки — хриплый голос, страстные постанывания, стук высоких каблучков…
Ему хотелось к Вите.
В конце концов, сколько можно здесь оставаться? Это чужой дом и чужая жизнь. И такая ситуация не может продолжаться до бесконечности.
Он посмотрел на Аську, которая все-таки умудрилась прицепить на шею псу нехитрое украшение. У него больно сжалось сердце. Уйти и не видеть ее больше? Или уходить каждую неделю и врать про дела в городе?
Вопросов было много, а ответов — ни одного.
Он привязывался к Ане все больше и уже ловил себя на том, что больше не ищет в ней черт сходства с Настеной. Просто видит в ней некий собирательный образ, будто одна девочка превратилась в другую. Была Настя — стала Аистенок.
Спасибо Вите, которая не задала ему ни одного вопроса. То ли из тактичности, то ли ей просто были неинтересны подробности его жизни. Но вряд ли так будет продолжаться долго. И что тогда делать? Опять врать? Или честно сказать ей, мол, от твоего дорогого Макса я унаследовал не только тебя, но и его жену с ребенком, и его дом, и в какой-то мере его жизнь, назвавшись так бесившим тебя несуществующим братом?
Можно, конечно, не встречаться с ней больше. Благо она не требовала у него обещаний и обязательств. Она вела себя вполне непринужденно, в стиле «постель не повод для знакомства». Но он чувствовал, что, несмотря на астрономическое количество нерешаемых вопросов, его страшно тянет в маленькую уютную квартирку на «Академической». К узкой спине, округлым коленкам и утреннему растворимому кофе. Он хотел спать с женщиной и при этом не мучиться оттого, что предает умершую Алю. Потому что нынешние отношения не имели ничего общего с теми отношениями. При схожей форме у них было настолько разное содержание, что сравнивать их казалось абсурдным.
Раньше женщины, подобные Вите, Игоря не привлекали. Он просто не обращал на них внимания. Ему нравились девушки мягкие, домашние, спокойные, немного застенчивые. Пожалуй, Альбина была гораздо ближе к этому идеалу. Но с ней он все время ловил себя на мысли, что боится.
Боится увлечься, а потом потерять ее, боится, что раскроется его глупый обман, и она может подумать бог знает что. И еще он все время опасался сделать ей больно. Неважно в чем. А существование Аистенка делало этот страх совсем непереносимым. Нет, лучше все время помнить свое место и не строить воздушных замков.
Он опять вспомнил Биту. Самые простые инстинкты, дремавшие два года, сейчас поднимались в нем, как вешняя талая вода, готовая своим напором снести плотину.
Альбина вышла на крыльцо и присела рядом с ним. Игорь знал, что нужно что-то сказать. Прямо сейчас, немедленно, иначе потом уже будет поздно. Он лихорадочно пытался найти тему для разговора, но все темы вдруг куда-то подевались. Осталось только заговорить о погоде, но это звучало бы совсем глупо, даже издевательски. Не этого она от него ждала.
Аська возилась со щенком, который, видимо, решил не сдаваться до последнего.
Игорь смотрел на ее растрепанные светлые волосы и джинсовый комбинезончик с грязными коленками, слушал умильное щебетание, и ему становилось жутко оттого, что уже завтра он может потерять все это.
Глава 10 Cчастливый несчастный брак
Альбина Волохова была отличницей еще до школы. С малолетства она усвоила истину, что все нужно делать, как говорила бабушка, «на совесть».
Маленькая девочка была послушной и честно старалась делать все указанным образом, хотя тогда не очень-то понимала, что значит «на совесть».
Почему-то ей запомнился тот день, когда они с бабулей шли из молочного магазина мимо здания школы, где ей предстояло учиться через полтора года. К железному забору, опоясывающему школьный двор, была прикреплена большая фанерная фигурка школьника. Улыбающийся мальчик со смешными веснушками и ярко-рыжими волосами держал в правой руке квадратный ранец, а в левой — полураскрытый дневник, из которого «сыпались» красивые четкие пятерки.
Альбина провела по фанерному мальчику маленькой ладошкой, и ей вдруг жутко захотелось побыстрее перешагнуть оставшееся до школы время, оказаться за партой и зарабатывать такие же красивые пятерки.
— Бабушка, — произнесла она торжественно и серьезно, — когда я пойду в школу, я обязательно буду отличницей. Никогда не буду лениться, и у меня получится.
Она была абсолютно уверена, что бабушка такую инициативу одобрит, и немало удивилась, услышав ответ на свое горячее обещание:
— Ох, Альбина, деточка, ни к чему это. Мало для этого не лениться. Неленивых много, а медали получают единицы. Не надо, внученька, к этому стремиться. Не все могут делать что-то отлично. Но все должны делать свою работу хорошо. Это каждому по плечу. И это обязательно.
Возможно, бабушке казалось, что она говорит что-то простое и правильное, но, сама того не ведая, она предложила внучке некую модель поведения.
Эти слова Альбина запомнила на всю жизнь. Делать что-то плохо — нельзя. Делать отлично — ни к чему, это удел редких людей, к которым она не относится. Лучше всего жить «хорошо» и «на совесть».
В школе ее прилежание расцвело пышным цветом. Альбина четко выполняла каждое домашнее задание. В ее тетрадках и прописях царила каллиграфическая аккуратность и чистота.
Отличницей она все-таки стала. Даже получила медаль, но ни разу за десять школьных лет ей не пришло в голову прочитать хоть одну книжку сверх программы. Она участвовала в нескольких олимпиадах по разным предметам, но не победила ни в одной, тогда как, например, Ксенька Мартынова, вместе с ней участвовавшая в районных состязаниях по литературе, написала такое сногсшибательное сочинение, что через две недели поехала уже на городские и вернулась с грамотой. Альбина не завидовала. Она сделала все, что от нее зависело, и точно знала, что выполнила свою работу «хорошо». И в классном журнале у нее по всем предметам были твердые пятерки. Как у того фанерного первоклассника. В отличие от Ксеньки, у которой по алгебре стояла тройка, и то только из-за того, что она, как выразилась математичка, «внесла вклад в репутацию родной школы».
Родители по этому поводу никаких указаний не давали, но безошибочным детским чутьем Альбина чувствовала — они ждут. И если и не говорят ничего, то только оттого, что верят — в их ученой профессорской семье не может быть иначе. И ребенок, имеющий в роду несколько поколений выдающихся родственников, просто обязан оправдать их ожидания.
И она старалась изо всех сил, не отвлекаясь на такие мелочи, как игры, дружба со сверстниками и собственное хобби. Все возникающие у нее увлечения девочка рассматривала через призму того, не помешает ли ей это стать безупречной дочерью и внучкой. Вердикт всегда был однозначным — на всякие глупости у нее нет времени.
Примечательно то, что на первый взгляд ее ни к чему не принуждали. В отличие от многих семей в их доме никогда не звучала столь милая сердцу многих родителей песня: «Не получишь нормального образования — пойдешь в дворники». Ей никогда не сообщали, что она должна оправдать чьи-то ожидания, но она чувствовала, как от каждой четверки в дневнике сразу меняется отношение к ней взрослых. Как на лице отца проступает чуть заметное разочарование, мама начинает рассеянно смотреть как бы сквозь нее, а бабушка качает головой и причитает:
— Надо было вчера не телевизор допоздна смотреть, а лучше сделать работу на совесть.
Альбине вечно казалось, что все домашние общались с ней с едва заметным укором. А больше всех был ею недоволен седовласый дедушка-профессор на портрете, висевшем над пианино в гостиной. С этим строгим мужчиной — папиным папой — Альбина знакома не была — он умер за два года до ее рождения, но это не мешало ему взирать на внучку сурово и немного презрительно.
Отчего-то довольно долго, чуть ли не до выпускного класса, ей казалось, что отличная успеваемость в школе непременно гарантирует ей такую же отличную судьбу. Причем не только в плане карьеры или работы. Ей казалось, что все, имеющие пятерочный аттестат, позже становятся отличницами и в жизни. Счастливо выходят замуж и рождают чудных детей. Тогда как троечницы непременно будут неудачницами. Конечно, с годами этот максимализм поубавился, но где-то глубоко на уровне подсознания она привыкла невольно оценивать людей по их ученическим успехам.
