Эльза Моранте - Андалузская шаль и другие рассказы [сборник рассказов]

Госпожа заботилась обо всем, включая одежду сына, платья и прически юной невестки. Она приглашала модисток и портних, и Бьянка, еще совсем дитя, замерев, стояла перед ними, отражаясь в зеркалах, потупив глаза и боясь выговорить лишнее слово. Кукла. В такие моменты она чувствовала себя куклой. Свекровь, с ее безукоризненным вкусом, властными жестами и тоном, не терпящим возражений, сама выбирала цвет и покрой очередного платья для Бьянки. А портные безропотно подчинялись ее указаниям. Видя ее в новом платье, муж исполнялся гордости, в его красивых глазах читалось восхищение женой. Однако молодая супруга не радовалась нарядам. Ведь это свекровь одела ее, продумав каждую деталь. Бьянка была намного счастливей тогда, когда он, еще жених, возможно, лишь из снисходительности хвалил ее скромную шляпку, а она в ответ говорила: «Это я сама ее сшила».

Разве не была она для него в ту пору королевой, божеством? И что теперь? О чем бы Бьянка ни заговаривала, если при этом присутствовала старая свекровь, муж иронично улыбался, покачивая головой, словно перед ним сидел несмышленый ребенок, и робко косился на мать. Когда обе госпожи выходили на улицу и люди им кланялись, Бьянка была уверена, что поклоны обращены не к ней; не столь уж много времени протекло с тех пор, как ее видели в поношенном пальтишке и с тяжелой корзиной, полной покупок, в руках. Нет, конечно же они кланялись старухе. А та одаривала их улыбками, величественная, словно императрица. Бьянка тоже улыбалась, но смущенно и еле заметно.

Если нужно было принять какое-либо решение, шла ли речь о поездке, покупке, даже о простой прогулке, муж говорил:

— Давай обсудим это с мамой.

Дошло до того, что Бьянка стала думать: «Вся любовь достается старухе, для меня в его сердце просто не осталось места. Понятно, она же делает все для него, а меня он считает ни на что не годной».

Однажды, поддавшись этим мыслям, Бьянка в отчаянии заперлась на чердаке и проплакала там целый час. Свекровь, которая никак не могла ее отыскать, сразу же заметила красные, распухшие глаза Бьянки и бледное лицо, когда та наконец спустилась в гостиную.

— Что с тобой? — изумилась старуха. — Тебе нездоровится? Ну-ка, ангелочек, улыбнись! Молодые должны быть веселыми. Иначе это чудесное личико подурнеет. — И чтобы заставить Бьянку улыбнуться, поднесла ей в подарок золотую булавку.

«Я не хозяйка даже своей печали, — подумала Бьянка. — Я не могу поплакать, когда мне хочется, и сделаться дурнушкой, если мне того хочется. Во все старуха должна сунуть свой нос».

Пришло время готовить пеленки, одеяльца, распашонки и чепчики. Свекровь было не узнать, ее лицо засияло новым светом, на щеках проступил румянец юности. Она достала из сундука старые распашонки и чепчики сына: пригодятся для будущего внука. «Точно молодая мать», — думала Бьянка. Свекровь следила за тем, чтобы невестка не утомлялась, чтобы не застудилась ненароком и не совершала лишних движений, а лучше бы вообще замерла, превратившись в образ на алтаре. Правда, Бьянка на равных со старухой шила вещи для ребенка; даже тут свекровь, бывшая в рукоделии настоящей искусницей, не упускала случая наставить молодую невестку. Но порой забывала о гордыне и с пылающими щеками и блеском в глазах поверяла Бьянке свои тайны. Она рассказывала о детстве сына, о войне, о погибшем муже, о том, как вскормила и воспитала сына в одиночку.

Наконец у Бьянки родился сын. Лежа в кровати, она видела свекровь, которая шла к ней с ребенком на руках, плача от радости. Старуха поднесла ей младенца, которого сама омыла и одела в льняную рубашонку, отделанную кружевом, и положила на постель рядом с матерью. Муж Бьянки заглянул в комнату полюбоваться женой и сыном, и старуха молча отошла в сторону со смиренным видом человека, исполнившего свою обязанность и отныне никому уже не нужного. Еще совсем слабая, лежа рядом с сыном и держа мужа за руку, молодая мать подняла глаза и увидела свекровь — она стояла в темном углу комнаты и внезапно показалась Бьянке сгорбившейся, высохшей, одинокой и точно выставленной за порог счастья, объявшего их троих. И в этот миг Бьянка поняла, как сильно любит эту старую женщину Из глубины ее души рвались слова, обращенные к свекрови: «Да благословит тебя Бог за твою силу, за сына, которого ты вырастила и подарила мне, за твое благородство и за усердие, с которым ты управляешь домом, и да ниспошлет Господь благодать на твои дорогие седины!»

В этот миг ребенок замахал ручками, но свекровь, которая, потупившись, стояла в углу, этого даже не заметила.

— Смотри! — воскликнул муж Бьянки. — Смотри, он тебе радуется, он уже знает, кто его мама!

— Это не мне он радуется, — ответила Бьянка, — а бабушке.

И с улыбкой повернула свою золотистую головку к старой синьоре.

Возможно, именно таким бывает детство героев. Но станет ли этот младенец героем, выяснится позднее; пока же никто так не одинок, как Анджело, родившийся у работницы прачечной, что располагалась на берегу реки. Отца у него нет, а мать трудится день и ночь, она просто кладет малыша на траву, у самой реки, и берет на руки, лишь когда наступает время кормления, а также поздно вечером, отправляясь домой на ночлег. В этой траве Анджело и растет.

Его нянчат волшебницы реки, у них большие зеленые глаза, струящиеся пряди, заплетенные быстрым течением, и чарующие голоса. Медленно, словно в дреме, они плавают под водой, но при этом не забывают о малыше. Они отмахивают от него ос и не дают скатиться с крутого берега, с удивлением читая книгу его судьбы — с восхитительными рассказами и рисунками. Баюкая Анджело, волшебницы сочиняют прекрасные песни и нежно разговаривают с ним. «Бедный Анджело, — вздыхают они порой, — какой же ты чумазый!» И заливаются смехом.

Около прачечной, среди деревянных сараев и стогов, бродят люди; Анджело с беспокойством наблюдает, как их пыльные ноги приближаются к нему. Эти люди берут его на руки, что-то восклицают, изумленные, а он сучит ножками, отворачивая от них лицо и желая вернуться обратно в траву.

Лежа на берегу реки, Анджело с восторженным лепетом следит за ходом солнца и, размахивая ручонками, старается поймать танцующие вокруг него лучики. Иногда над ним галопом проносятся табуны черных туч, и дожди омывают его, но рожденный радугами свежий ветерок скоро осушает влагу. Так мчались дни; кто-то позаботился над тем, чтобы глаза Анджело стали небесно-голубыми, щечки округлились, тельце сделалось крепким, кожа — нежной, но терпеливо переносящей невзгоды. Исполнилось обещание одной из нянчивших его речных дев, сказавшей мальчику: «Я сделаю тебя красавцем».

По его владениям — маленькой поляне неподалеку от баржи с приставшими к ней лодками — ползают жучки, шурша крылышками и поводя усами. Раскачиваемые ветром подсолнухи роняют спелые семена, вокруг летают красно-черные лепестки маков; легко покачиваясь и шелестя листьями, тянутся к небу тонкие ветви деревьев. Все эти звуки сплетаются в музыку, напоминающую дивную песнь, которую Анджело слушал, находясь еще в материнской утробе и которая навсегда смолкла с его рождением. Глубоко вздохнув, он засыпает; муравьи, принимая мальчика за гору, переползают через него. Иной раз мать запаздывает, и тогда Анджело остается один и ночью, когда цветы, сомкнув венчики, склоняют свои головки и в воздухе начинают кружить светлячки. На реку опускается ночь, в глубинах которой мелькают рыбы, сотканные из света, и проплывают целые флотилии звезд. Звездные колесницы, проворные кометы, птицы и звери со звездными хвостами проносятся вереницей, заполняя небосвод. Со дна реки, где живут волшебницы, доносится их пение: «Спокойной ночи, Анджело».

У Анджело есть свой кораблик, на котором он плавает в снах по воздушному пространству. Появляется мать, молча уносит его в убогий домишко и дает сыну грудь. Что для него мать с ее длинными волосами и этим родным, терпким запахом? Мать — его кров, дающий тень и покой. Сладкий источник жизни. Вот и все. Она для Анджело как убежище, что ждет молодого оленя в спящей дубраве, — а днем он скачет по холмам и долинам; она как родник, к которому припадает дикая лошадь, уже нетерпеливо бьющая копытами в предвкушении скорого бега, — так Анджело воспринимает встречи с матерью.

Их связывает общая тайна, они чувствуют и принимают эту связь, хотя и не сознают, что за тайну им приходится делить. Не мучаясь лишними вопросами, мать трудится для себя и для сына. Порой, устав и не выспавшись, униженная руганью хозяйки, она почти забывает о его существовании. Но отяжелевшие груди вновь и вновь напоминают об Анджело, жадно тянущемся к ней.

Каждое пробуждение для Анджело — причаливание к новой земле. Как-то раз с ним случилось необычное происшествие: ветер пробегал по траве, та принялась щекотать его шею, и внезапно он уловил внутри себя незнакомый гул, трепещущее крыло собственного дыхания будто подняло его в воздух. Так родился его первый смех. Никто не был свидетелем этого чуда, но ходили слухи, что солнце, катясь по небу, воскликнуло: «Посмотрите на этого карапуза, он смеется!»