Единственным ее слушателем был Том. Он отвлекал ее обычно какими-нибудь успокоительными разговорами на посторонние темы, Элоиза отходила, из ее глаз выкатывалось по слезе, и минуту спустя она уже была в состоянии смеяться. Том полагал, что в ней сказывался латинский темперамент – по крайней мере, уж точно не английский.
Том поработал час-полтора в саду, почитал “Секретное оружие” Хулио Кортасара. После этого прошел в свою студию и закончил портрет мадам Аннет – это был ее выходной день, четверг. Он пригласил Элоизу взглянуть на портрет.
– А знаешь, мне нравится. Ты не переусердствовал с ним. По-моему, неплохо.
Том был польщен.
– Не говори об этом мадам Аннет. – Он поставил портрет сохнуть лицом к стене.
Затем они стали собираться к Бертленам. Вечерних костюмов не требовалось, можно было пойти и в джинсах. Венсан Бертлен, как и Антуан Грэ, работал в Париже и приезжал к семье в загородный дом только на выходные.
– Что сказал тебе Papa? – спросил Том.
– Он рад, что я вернулась.
Том знал, что отец Элоизы недолюбливает его, но Papa чувствовал, что Элоизе наплевать на его отношение. Очевидно, интерес к человеку побеждал в ней буржуазную добродетель.
– А как Ноэль? – Ноэль была любимой подругой Элоизы и жила в Париже.
– А, ничего нового. Говорит, что скучает. Она не любит осень.
Бертлены были вполне состоятельными людьми, но в деревне предпочитали жить “по-простому”, с туалетом во дворе и без горячей воды. Когда без нее было не обойтись, они кипятили воду в чайнике на плите, которую топили дровами. Кроме Тома с Элоизой, они пригласили английскую чету Клеггов, – им, как и хозяевам, было около пятидесяти. Присутствовал также сын Венсан, которого Том раньше не встречал, – темноволосый молодой человек двадцати двух лет. (Венсан сообщил его возраст Тому, когда они пили анисовый ликер на кухне, где Венсан готовил.) Сын жил со своей подружкой в Париже и учился на архитектора в Школе изящных искусств, но собирался бросить учебу, и Венсан был из-за этого сам не свой.
– Девица не стоит этого! – кричал он. – Все это английское влияние. – Венсан был голлистом. Обед был превосходен: цыпленок с рисом, салат, сыр и яблочный пирог, испеченный Жаклин. Ум Тома был занят другим, но он все же чувствовал приятную расслабленность и даже довольно улыбался – главным образом потому, что Элоиза была в хорошем настроении и без устали болтала о своих греческих приключениях. В заключение они распили бутылку узо, привезенную Элоизой из Греции.
– У этого узо отвратительный вкус! Хуже, чем перно, – ворчала Элоиза, когда чистила зубы в своей ванной. Она уже была в коротенькой ночной сорочке голубого цвета.
Том в своей спальне надевал новую пижаму, купленную в Лондоне.
– Я спущусь за шампанским! – крикнула ему Элоиза.
– Давай я схожу! – Том поспешно влез в шлепанцы.
– Мне нужно запить этот вкус. И просто хочется шампанского. У Бертленов такая выпивка – можно подумать, что они нищие. Vin ordinaire! [53] – Она начала спускаться по лестнице.
Том попытался остановить ее, но Элоиза сказала:
– Я принесу. Достань лучше лед.
Тому почему-то не хотелось, чтобы Элоиза спускалась в погреб. Он пошел на кухню. Не успел он вытащить из холодильника ванночку со льдом, как услышал крик. Он прозвучал приглушенно, но это был крик Элоизы, и довольно жуткий. Том ринулся в погреб.
Раздался еще один крик, и он столкнулся с Элоизой в туалете.
– Моп dieul Кто-то повесился там, внизу!
– О боже! – Поддерживая Элоизу, он помог ей подняться по лестнице.
– Не ходи туда, Тоом! Это ужасно!
Бернард, конечно. Тома трясло, пока он вел Элоизу. Она говорила по-французски, он отвечал на английском.
– Обещай, что ты не пойдешь туда, Тоом! Вызови полицию!
– Хорошо, хорошо. Я вызову полицию.
– Кто это?!
– Я не знаю.
Наконец они дошли до ее спальни.
– Побудь здесь, – сказал он.
– Нет! Не оставляй меня!
– Сиди, говорю тебе! – сказал он по-французски и сбежал вниз по лестнице. “Неразбавленное виски – лучше всего”, – подумал он. Элоиза очень редко пила крепкие напитки, и виски должно было помочь ей сразу. А потом дать успокоительного. Схватив из бара в гостиной бутылку и стакан, он бегом вернулся к Элоизе. Том налил ей полстакана, а когда она заколебалась, отпил чуть-чуть сам и приложил стакан к ее губам. Зубы ее стучали.
– Вызови полицию!
– Да-да. – Ну что ж, по крайней мере, это самоубийство. И это наверняка можно доказать. Не убийство. Том содрогнулся и вздохнул. Чувствовал он себя не намного лучше Элоизы. Она сидела на краю постели.
– Принести шампанского?
– Да. Non! He ходи туда! Позвони в полицию.
– Хорошо. – Он пошел вниз.
В туалете он на секунду задержался перед раскрытой дверью погреба, в котором еще горел свет, затем решительно спустился по ступенькам. Вид темной фигуры, болтавшейся со свешенной набок головой, вызвал у него шок. Веревка была короткой. Но… Том заморгал. Казалось, у трупа не было ног. Он подошел поближе.
Это был не труп.
На лице Тома появилась улыбка, затем он расхохотался и шлепнул по беспомощно свисавшей ноге – пустой брючине от костюма Бернарда Тафтса.
– Элоиза! – завопил он, взбегая вверх по лестнице и не заботясь о том, разбудит он мадам Аннет или нет. – Элоиза, успокойся! Это не самоубийца, это кукла. C'est un mannequin! [54]
Потребовалось какое-то время, чтобы убедить ее.
– Это просто шутка, которую решил сыграть на прощание Бернард, – а может быть, даже Кристофер, – объяснял он. Он в этом уверен, так как пощупал брюки.
В конце концов Элоиза рассердилась, и это означало, что она приходит в себя.
– Что за дурацкие шутки у этих англичан! Идиоты! Психи!
Том с облегчением рассмеялся.
– Я схожу за шампанским. И за льдом!
Он снова спустился в погреб. Он узнал ремень, на котором висел манекен, – это был один из его собственных. Темно-серый пиджак был повешен на плечиках, брюки пристегнуты к пуговице пиджака, а головой служила серая тряпка, примотанная веревкой к воротнику. Том торопливо принес из кухни стул (все-таки хорошо, что мадам Аннет не проснулась от этого гама) и снял это уродство. Ремень был зацеплен за гвоздь в балке потолка. Том бросил одежду на пол. Затем, не раздумывая долго, выбрал шампанское. Плечики и ремень он взял с собой. Он не забыл также захватить на кухне ведерко со льдом и выключить свет, после чего поднялся к Элоизе.
Том проснулся около семи. Элоиза спала сном праведницы. Он осторожно выбрался из постели и надел свой халат, висевший в спальне Элоизы.
Мадам Аннет, возможно, уже встала. Том тихо спустился по лестнице. Он хотел убрать костюм Бернарда прежде, чем мадам Аннет найдет его. Пятно на полу погреба, оставленное смесью вина и крови Мёрчисона, было не так уж заметно. Конечно, если возьмут пробу и станут анализировать ее в лаборатории, то кровь обнаружат, но Том был настроен оптимистически и не думал, что дойдет до этого.
Он отстегнул брюки от пиджака. Откуда-то выпорхнул белый листок бумаги – записка от Бернарда, написанная его высоким заостренным почерком:
“Я символически повесился в твоем доме (я, то есть Бернард Тафтс, но не Дерватт). Единственный способ искупить мою вину перед Дерваттом – убить себя, каким я был последние пять лет. То, что осталось от моей жизни, я постараюсь прожить, честно трудясь.
Б. Т.”
Первым побуждением Тома было скомкать листок и уничтожить его. Но затем, передумав, он сложил его и сунул в карман халата. Может быть, он еще понадобится. Кто знает? Неизвестно, где сейчас Бернард и что он делает. Он вытряс помятый костюм Бернарда, а тряпку кинул в угол. Костюм он отдаст в химчистку – вреда в этом не будет. Он хотел было отнести костюм в свою комнату, но потом решил оставить его на столе в передней, куда они всегда клали вещи для отправки в химчистку.
– Bonjour, Monsieur Tome! – донеслось из кухни. – Вы опять рано! Мадам Элоиза тоже встала? Отнести ей чай?
Том зашел в кухню.
– Я думаю, ей надо сегодня выспаться. Пускай спит, сколько хочет. А я с удовольствием выпил бы кофе.
Мадам Аннет пообещала принести кофе. Том поднялся к себе и оделся. Он хотел посмотреть на могилу в лесу. Бог знает, что Бернард мог там натворить – разрыть ее или даже похоронить себя в ней.
Выпив кофе, он вышел в сад. Солнце едва взошло и было окутано дымкой, трава блестела от росы. Том послонялся вокруг цветников и кустарников на тот случай, если мадам Аннет или Элоиза выглянут из окна, – он не хотел, чтобы они видели, что он целенаправленно топает в лес. На дом он не стал оборачиваться, так как верил, что взгляд человека притягивает взгляды других.
Могила имела точно такой же вид, в каком они с Бернардом оставили ее.
Элоиза по-прежнему спала, но в десять, когда Том работал у себя в мастерской, мадам Аннет сообщила ему, что Элоиза хочет его видеть. Том прошел к ней в спальню. Элоиза пила чай в постели.
