– Сдавай, сдавай, – попробовал подгонять он Соловья. Паша Железняк белозубо улыбнулся:
– Опять кипиш поднял?
Саша сплюнул на пол и поискал кого-то глазами:
– Слыш, э, Картон.
Картон, вполголоса разговаривавший с Борькой Коробиным, испуганно поднял голову. Коробин отшатнулся, словно желая от него откреститься.
– Пошел взял тряпку и подтер тут, понял? – приказал Саша. – А то срач развели…
Картон не посмел перечить. Он шмыгнул за дверь и вернулся, когда следующая партия в дурачка уже началась. Вернулся с тряпкой и ведром. Начал неловко елозить тряпкой по полу, Коробин теперь его сторонился.
Саша играл виртуозно и отбивал атаку за атакой.
– Тебе черт ворожит! – пробормотал Кузя нервно.
– Черт?
– Да не в том смысле, Санек, – сразу пошел на попятную Кузя. Он снова подбросил Саше карту, тот отбился и сходил на Кузю. Кузя взъерошил волосы и взял эту карту и ту, что ему подкинул Соловей. Игра шла своим чередом.
– Я, короче, сразу не догнал, – посмотрел Саша на Пашу Железняка. – Мне во Льгове, понял, рассказывали про пацана одного, тоже Паша. Олимпиец погоняло, понял. Это ты, что ли?
Паша с улыбкой кивнул.
– Ну я так и понял. Ты, в натуре, в нарды у начальника колонии перевод сюда выиграл? – поинтересовался Саша.
– Ну а хрен ли мне там сидеть было? – ответил Паша.
– А ты чё, кого-то завалил? – подал голос Соловей. Паша кивнул. Все зэки переглянулись. Картон бросал затравленные взгляды из-под стола, где мыл теперь пол. Он закашлялся и мазнул мокрой тряпкой по Сашиным кроссовкам.
– Э, ты чё? – злобно прошипел Саша и пнул Картона ногой в плечо. Тот завалился на бок, чудом не задев жалобно звякнувшее ведро. Соловей хохотнул, остальные проигнорировали происходящее. Картон оглянулся в поисках защиты, но не дождался ее. Неуклюже поднялся и принялся подтирать пол дальше. Паша отложил гитару и сел играть с остальными.
– Валетик? А мы его дамочкой! Поза: баба сверху, – играл Кузя.
– Бито, – кивнул Саша.
– Ой, пацаны, а видали, что мне Художник накалякал? – Кузя полез в карман и вытащил портрет девушки. – Моя…
– Молодец он, – оценил Виталик, передавая портрет по кругу. – По фотке рисовал?
– Кайфовая девка. Сосет хорошо? – оскалился Соловей. Кузя усмехнулся и спрятал портрет обратно. – А чё? У меня была одна, так ртом работала, любо-дорого. Конфетки, видать, в детстве любила. Барбарис.
Зэки одобрительно засмеялись, даже у Саши на лице промелькнула улыбка. И на мгновение у него перед глазами возникла медсестра санчасти, Вера, в распахнутом халатике и с непристойной усмешкой на ярко накрашенных губах. Он тряхнул головой, и видение пропало. Он перевел свои карты на Кузю. У того в кривой улыбке сквозило плохо скрываемое негодование.
Тем временем Картон уже закончил мыть пол и снова присел рядом с Коробиным в уголке.
– Плохо играют, – пробормотал ему вполголоса Борька. – Им бы против Саши этого объединиться, а они каждый за себя.
– С-смысла н-нет, он все р-равно… – пробормотал ему в ответ Картон.
– Кто там чё бормочет? – поморщился Саша и развернулся к Боре с Картоном. Они замолчали. Саша снова вернулся к игре и отбился последний раз:
– Я все.
Кузя схватился руками за рыжие кудри:
– Да как?!
Паша и Соловей тоже отбились, оставив Кузю дураком. Тот почти рычал.
– Я не буду платить, – заявил он.
Повисла пауза.
– Что ты, я не понял?.. – вопросительно проговорил Саша.
– Я, короче, не буду. Эти вон двое там шептались, я из-за них проиграл. А что, все видели, они обсуждали игру. Кто-нибудь еще? Нет, только эти. Они и платят, – горячился Кузя, яростно расплевываясь слюной.
– Ребят, да вы что? – оторопел Борька. – Мы ж вообще ни при чем!
– Мы м-молчали, – поддержал его Картон с опаской.
Виталик молча закурил, обдумывая ситуацию, Саша тоже.
– Кузя прав, – заявил Саша. – Они чего-то там свистели про карты. Пусть гонят бабло.
– Да пошел ты! Козел, чё тебе от меня надо?! – взвился Борька. Голос его дрожал.
Саша ударил без предупреждения. Он просто по-кошачьи соскользнул со стула, мгновенно метнулся к Боре и двинул ему в челюсть – с правой, потом с левой. Он бил как машина, звуки комнаты перестали для него существовать, они доносились из-за какой-то пелены, тумана, занавеса. Удар правой, удар левой. Только ярость и безумие. Сашу пытались оттащить Паша и Виталик, но не могли, он словно слился с избиваемым Борькой. У того уже все лицо превратилось в месиво, а Саша все бил и бил. Откуда-то справа – он успел заметить краем глаза – на него обрушилась шахматная доска, и мир погрузился во тьму.
Саша открыл глаза и увидел лампочку Ильича, покачивающуюся в сигаретном дыму. Потом пришли голоса – Паши, Виталика, Соловья, визгливые интонации Кузи, стон Борьки.
– Этот пусть очухается, – разбирался Виталик. – Деньги заплатят поровну – потому что получил говнюк этот мелкий за базар. Картонный, ты слышишь?
– Д-да, – прошелестел забившийся в угол Картон.
– Подотри тут все. Так, остальные на выход, а то еще мусоров не хватало. Заберите этого… – распорядился Виталик насчет Бори, сидящего на полу и утирающего кровь. – Санек, ты как?
Саша отмахнулся. Он легко поднялся с пола, отряхнулся, будто и не был без сознания. Та же ловкость в движениях, никакой заторможенности и кряхтенья. Как ни в чем не бывало закурил, сплюнул на пол, лег на койку. Тем временем Кузя и Соловей подхватили Борьку и вывели за дверь. Картон оттирал с пола кровь.
– Да, браток… Ты где так бить научился? Боксер, что ли? – поинтересовался Виталик.
– Боксер, – усмехнулся Саша, давая понять, что нет, конечно, не боксер. Потрогал разбитую доской бровь, удивился при виде крови и больше не обращал на повреждения никакого внимания, хотя кулаки были разбиты.
– Тебе бы в бои без правил. Бабло бы срубал…
– Мне, понял, и вором хорошо.
День в разгаре. Доносился визг бензопилы, чьи-то окрики: ремонтировали второй барак, красили здание администрации. Саша расхаживал по поселку, насвистывая мелодию. Он по своему обыкновению был обнажен по пояс, руки небрежно сунуты в карманы штанов. Кого бы из зэков он ни встретил на пути, все тут же начинали перешептываться и провожали его взглядом, уважительным и немного подобострастным. Саша был доволен.
Так же вразвалочку, чиркая зажигалкой, он подошел к небольшой беседке с висящей на ней лохмотьями облупившейся краской. Там, под ее навесом, сидел и рисовал что-то худой мужчина средних лет, с умным и приятным лицом. На шаги Саши он обернулся и продолжил рисовать. Саша долго стоял рядом, глядя, как тот рисует морду оскалившегося волка. Рядом лежал перочинный нож и стружка от простого карандаша, видимо, только что заточенного, и ползал заблудившийся майский жук. Саша закурил.
– Так это ты тот страшный Саша Рок, про которого все гудят… – негромко утвердительно проговорил художник.
– А что тебе не нравится? – набычился сразу Саша.
Художник пожал плечами:
– Да мне вообще все равно.
Помолчали еще.
– Сегодня только и разговоров, как ты вчера дрался. Видимо, зрелище и впрямь незабываемое. Уже трое или четверо подходили рассказать. Даже кто не видел. Все в восторге… – со странной полуулыбкой добавил Художник.
– А ты, значит, нет?
– Да я просто не боюсь тебя.
– А надо бы. – Саша вдруг сменил свой тон на миролюбивый. Художник взглянул на него весело:
– Может быть.
Коля-Художник продолжал рисовать. Саша потянулся через него, взял перочинный ножик и принялся подгонять им майского жука.
– Что у тебя на руке? Следы… – не отрываясь от рисунка, спросил Художник. Саша машинально потрогал круглые шрамики на тыльной стороне левой руки и вдруг затушил об них сигарету. На коже остался еще один такой же след, только красный. Коля, видев это искоса, покачал головой:
– Зачем…
– Что зачем?
