«Пахнет порохом?.. и еще как!»
Маленький «Японец» Давида и «Мерседес» Сулико едва не столкнулись в узких воротах Эль Фрата. Юра выскочил из машины, Давид сразу развернулся и умчал, обдав Юру и Сулико белой известковой пылью. Сулико приоткрыл дверцу «Мерседеса», предложил Юре присоединиться к нему. До дома оставалось полкилометра, не более, Юра неохотно сел к Сулико, предполагая, что начнутся нудные бессмысленные расспросы о его, Юриной, миссии. Но Сулико о том ни слова не сказал, будто забыл вовсе…
Юра взглянул на Сулико искоса. Недели две не видел старика. Похоже, что-то с ним стряслось. Он помрачнел, осунулся. Лицо его стало желтоватым, пергаментно-костлявым.
— А ведь он Амалик, — вдруг произнес Сулико с яростью… — Как кто! Рабин! Ицхак Рабин!.. Ты что, не читал его последние речи? Поселенцы, сказал, это не Израиль. Они, де, составляют всего-навсего пять процентов населения страны, и потому будут изгнаны… слушай-слушай! без компенсации… Тебя выгонят с твоими крошками, Шушану с ее мальчишками — без копейки денег… Что с нами считаться, коль мы не люди, а какой-то процент… Рабин — точно библейский Амалик! А это пострашнее арабов. Правда, наши благодушные школьники считают, что Амалик — это именно арабы…
Юра разволновался. «Неужто всех выгонят?.. Круто взял Ицхак!» Выслушал с состраданием. Как не понять человека, для которого дом — любимый и последний причал. Не стал даже объяснять, что Амалик вовсе не библейский народ-юдофоб, как его представляет праздничное действо в масках — «пурим шпиль». Амалик появляется в Торе, когда евреи говорят друг другу: «Есть среди нас Бог или нет?..» Когда из дома вот-вот выгонят, забудешь и вызубренные наизусть тексты…
… Не только Сулико, весь Эль Фрат жил в страшном напряжении: арабской Интифаде конца не было. Весь последний месяц, что ни день, — камни, а то и ножи, пули.
И вот — откуда совсем не ждали — зловещее для Эль Фрата заявление Ицхака Рабина покончить с поселениями. И покончит. Генерал, слов на ветер не бросает. Вышвырнет на улицу без единого шекеля-агорота. Под арабские камни, пули…
Юра видел, словопрения в Иерусалиме кончались. И всегда-то Старый город и еврейский рынок Маханей Иегуда вывешивали в пику «рабочей» власти большие плакаты-портреты ее врагов — «изгоев». Красочные портреты раввина Меира Кохане цвели на каждом углу. Но верховную власть до той поры не трогали.
И вдруг в Иерусалиме, на всех заборах, возникли мрачновато-черные, раскадрованные, как кинолента, изображения «любимого героя». Длиной метров в сорок-пятьдесят каждое. Пятьдесят-сто Рабиных в арабской куфие смотрят на прохожих с плакатов-кинолент холодным взором. В одиночку или в обнимку с Арафатом. Проезжал с Ксенией мимо канцелярии Премьер-министра, а там толпа, полиция. Женщины кричат визгливыми голосами:
— «Рабин, твое время пришло»!
Генерал Ицхак Рабин, известно, человек смелый и на язык острый, в ответе не остается. На следующий день, на очередной пресс-конференции, ответил толпе недвусмысленно: «Пусть поселенцы хоть крутятся пропеллером, ничего им не поможет…»
На другое утро в дом Юры Аксельрода постучали:
— Все на демонстрацию!
Юра выглянул. Автобусы поданы, к ним идут и Сулико, и Шушана, и американцы.
Когда в Иерусалиме, у канцелярии Премьер-министра, выгрузились, всем демонстрантам тут же раздали игрушечные пропеллеры-трещотки. И все двинулись мимо министерских окон, подняв над головой жужжащие, трыкающие пропеллеры.
Даже Юра развеселился. Что-то из детства вспомнилось. Три веселых поросенка, которые поют, пританцовывая: «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк». И пропеллеры повыше над головой: Тр-р-р! Тр-р-р!
Жизнь потекла ныне двумя разными потоками, как течение Гольфстрим. Только ледяной слой — сверху, внизу — теплый. Эль Фрат провел новое шоссе в обход арабского села. Арабы тут же «сели на шоссе», как с неудовольствием отметил Сулико. Понастроили лавки, фруктовые развалы, гаражи. Как же без покупателей и клиентов?!
А политика тянула холодом. Гнула свое. Плакаты над головами поселенцев-демонстрантов становились все зловещее. Подняли большой плакат, доставленный откуда-то, на котором Ицхак Рабин уж не в арабской куфие, а в форменной фуражке гитлеровского офицера СС.
Как ни ненавидела Шушана Премьер-Министра, плакат не одобрила, пыталась даже отобрать. Какое! «Заигрались, — кричала она Сулико, — где останавливаться будем?» Сулико заколебался, сосед полковник проявил характер. «Ицхак берет за горло, играет с огнем, — обронил под одобрительные выкрики, — от нашего огня не сгорит…» Отстоял плакатик.
Вечером Юра встретился с Шушаной на улочке, она спросила про двойняшек, зашла взглянуть на них. Марийка кофе поставила. Волей-неволей соскользнули к больной теме:
— В стране не оказалось даже тоненькой прослойки интеллигенции, которая имеет представление о гуманизме, — произнесла Шушана печально. — Когда-то она концентрировалась в киббуцах… Я по этой причине даже вышла замуж за киббуцника по найму, — улыбнулась устало. — Да-да, того самого, Юрочка… Он выстроил у них свои лучшие здания… Правда, когда мы шли в общую столовую, муж просил, чтобы я, по крайней мере, изменила выражения лица… Ты, наверное, слышал, я всегда голосовала за «Мерец», — добавила вполголоса. Чтобы власть, наконец, покончила с поселениями, с арабской Интифадой, которая переросла в восстание. А нам дали построиться на своей, бесспорно своей земле. Теперь об этом и заикаться нельзя. «Мерец» как бы вне закона. Для половины населения «Мерец» — злобное ругательство. Признать, что ты ему сочувствуешь, значит, ты ненадежен… С другой стороны, прав и Давид: нужно жестко решать: два народа претендуют на одну и ту же землю. Какие бы гуманистические посылы у нас не были… где гарантия, что вслед за Эль Фратом душка Арафат не потребует Тель-Авива и Хайфы… А социалисты понеслись к нему, как невеста к избраннику. Молода невеста. В голове ветер… идей…
Шушана была мрачной, хотя лично для нее засветилась надежда. Очень известный религиозный адвокат, нанятый Сулико за фантастические деньги, посоветовал ей обратиться в Главный Раввинат. «Вам хорошо известен, Шушана, принцип альтернативной медицины: «Подобное вышибается подобным», — заключил он с хитроватой улыбкой, выслушав клиентку. — Поскольку брак в Литве не был религиозным, раввинат, скорее всего, объявит, что тот брак вообще был недействительным. Он как бы и не существовал, а, значит, израильские дети профессора не «мамзеры«…Это сейчас практикуется…
Шушана и верила адвокату, и не верила: «Уж больно просто..». Вздохнула, прихлебывая крепчайший Марийкин кофе, вскользь похвалила за него Юрину жену, продолжила: — Но существует, дорогой сосед, еще и третье измерение, которое мой Давид не учитывает. Оно-то и может быть для страны роковым: не имеет права на существование общество, зараженное уголовной моралью. Теряются ориентиры, векторы перепутаны. Криминальное воспринимается, как неизбежное, и потому, хочешь-не хочешь, приемлемое. И даже патриотическое… Точь-в-точь как там… Не спохватимся вовремя, жди судьбы «Союза нерушимого…»
Позже Юра не раз вспоминал этот разговор. Видно, остро чувствовала она, что часы жизни Ицхака Рабина все убыстряют и убыстряют свой бег.
… Единственным человеком, жившим вне приближавшегося землетрясения, была Марийка. Дети поглощали и все ее время, и силы без остатка. Кроме того, Шушана подарила ей в день рождения радиотелефон, который оставляет свободными руки: у трубки есть приставка, и она легко придерживается плечом возле уха. Теперь в поздние часы, когда дети уложены и моется гора посуды или складываются рассыпанные по всему полу игрушки, Марийка могла заниматься домашними делами и одновременно разговаривать со своими многодетными подружками, которые тоже прибыли из России и еще не забыли, что о властях и политике по телефону лучше не говорить…
Власть женщины все же нет-нет, да задевали. Поскольку она их ограбила.
Тем более, что как раз в эти дни, наконец, пришло сообщение от постоянного адвоката Сулико по имени Яков, правда, не столь знаменитого, как первый, но столь же решительного. Семью Юрия Аксельрода пригласили в юридическую контору. Юра отправился туда вместе с Ксенией и ахнул. Вокруг стола адвоката сидели самые известные журналисты местных газет.
«Закручено», — с удовлетворением подумал он.
Однако первые слова старого адвоката разочаровали.
— Надо создать амуту «Суд». И от ее имени…
У Юры упало сердце. «Амута» — это самодеятельность. Вопль ограбленных.
— … Возглавлять ее должен руководитель вашей общины. Скажем, Щаранский…
— Щаранский обратится, от нашего имени, в суд? — спросил Юра.
— Суд — это в Израиле… э-э… затяжная процедура. Думаю, многолетняя. Для суда нужны документы, выданные липовой фирмой «Израсов» и подобными. Но этих фирм в стране уже нет. Испарились. Украдено в общей сложности, и только у тех, кто прибыл в Израиль, четырнадцать миллионов долларов US. Есть косвенные доказательства участия в грабеже официальных лиц из нашего посольства в Москве и других официальных структур… Я принял решение, высказанное одним из моих клиентов, здесь присутствующим: ответчик по этому делу — государство Израиль. Оно участвовало в преступлении или содействовало ему, согласно показаниям и жертв и свидетелей грабежа, многосторонне. Пусть вернет украденное…
