Совсем нет сил?
Ничего не отвечает; приведя себя в порядок и тут же встретив ее взгляд, я поневоле смеюсь.
Чего не сделаешь ради науки, спрашиваю.
Встаю, обхожу ее и становлюсь так, что за спиной у меня остается открытая дверь.
Разве я тебе не объяснил, что это забрала с собой Джесси?
Ничего она не забрала, говорит Клара, это все от кокаина.
Кокаин, отвечаю, потенцию усиливает.
Ага, вначале, говорит она, а потом — сужение артерий, нарушение кровообращения, и приехали.
Ты, говорю, подходишь к мужчинам с клинической точки зрения.
Мне постоянно звонят на передачу люди с той же проблемой, что у тебя. И все они принимают кокаин.
Тогда тебе наряду с прочим известно, говорю, что в долгосрочной перспективе кокс вызывает патологические изменения личности. Включая неконтролируемые вспышки агрессии.
Не стоит злоупотреблять терминами, которые сам не понимаешь, говорит она.
Но следовать им на практике можно вполне, отвечаю.
Пока я наклоняюсь поднять с пола собственный башмак, она забивается в дальний угол комнаты. И стоит там, чуть пригнувшись, как вратарь в ожидании одиннадцатиметрового.
Пошли, говорю, порадуем твоего профессора.
Чистое удовольствие наблюдать, как она срывается с места, пробегает на полусогнутых под гамаком и вылетает из «домика». Черная «головка пажа» запутывается в сетке гамака и бессильно повисает там, новые ботиночки спотыкаются о приступку. Я не пытаюсь остановить ее. Тяжелая дверь во внешний мир захлопывается на замок. Смеюсь еще несколько мгновений, затем выхожу во двор и разбиваю башмаком стекло у переднего пассажирского сиденья «асконы». Чтобы порадоваться еще сильнее, представляю себе, как при виде такого поднялось бы дыбом птичье гнездо волос на голове у Тома. Хотя это и не требуется, выколачиваю последние клинышки стекла из рамы, прежде чем отпереть машину изнутри.
Кларин регистратор засунут под переднее пассажирское сиденье, и когда я его оттуда извлекаю, на глаза мне попадается листок, грязный и скомканный, как это почти всегда и бывает с вещами, нечаянно забытыми в машине и пропутешествовавшими вместе с нею изрядное время. Это копия счета примерно двухлетней давности за услуги, оказанные в качестве системного администратора по расширению и обслуживанию банка данных компьютерной сети SAP. Собственно, бумажка и бумажка. Конечно, если человек так молод и с виду сущий псих, как Том, и при этом демонстрирует такую самоуверенность, легко можно предположить, что он выдающийся специалист по компьютерам. Все так, только счет выписан конторой Руфуса!
Скомкав листок, зашвыриваю его вглубь машины. Сам уже толком не понимаю, что мне следовало знать или о чем догадываться заранее, а чему по-прежнему удивляться. Лучше всего, пожалуй, не удивляться вообще ничему, мгновенно забывая каждый новый намек на наличие некоей взаимозависимости. С Клариным регистратором в руке возвращаюсь в «домик».
В папке есть разделители, представляющие собой несколько желтых вкладышей из плотной бумаги. В разделе «Феноменология» я узнаю, например, что сплю главным образом на спине, несколько вызывающе сложив руки на груди. Этого я не знал. Глава «Сны» пуста, а больше всего места занимает «Автопрезентация»: страниц пятьдесят записей того, что я успел наговорить на кассеты. Открываю раздел «Подноготная» и углубляюсь в чтение.
Судя по всему, Клара поработала над кое-какими документами и полазила по Сети. Нахожу снимок крошечной неудобочитаемой карты Европы, озаглавленный «Шенгенская зона» и снабженный стрелками трафиков. Один из трафиков, начинающийся в России и идущий через Албанию и Адриатическое море в Южную Италию, подчеркнут красным фломастером. Нахожу газетную вырезку с выделенными желтым маркером строчками: The disappearance of Albania's police forces during the period of worst domestic violence in March and April 1997 left the border-crossing points open to drug trafficking. The smuggling remained rampant until the end of the summer.[20] Дочитываю эту статью до конца, просматриваю затем целую серию цитат, переписанных аккуратным почерком Клары и почерпнутых, судя по всему, из моих высказываний, которые я по большей части уже не могу вспомнить: «Они нас здесь достанут, вопрос только в том когда», «Она была убеждена в том, что окажется следующей», «Строго говоря, не могу себе представить, что речь идет о деньгах». В косых скобках и увенчанное вопросительным знаком значится примечание: «Теория заговора».
Когда мне уже надоедает и я хочу захлопнуть регистратор, внезапно обнаруживаю еще один раздел. Он озаглавлен «Рефлексы и интерактивные последствия» и состоит из одной-единственной страницы, посередине которой заглавными литерами напечатано: «МНЕ ПЛОХО».
Пугаюсь до полусмерти, когда что-то грохается снаружи об оконное стекло; звук такой, словно бросили завернутый в тряпку булыжник. Стекло выдержало, а во дворе что-то рухнуло наземь. Пару мгновений сижу парализованный страхом; пес поднял голову, но даже не заворчал.
Разумеется, они должны были найти нас, это всего лишь вопрос времени, нельзя безнаказанно затаиться в логове у льва, нельзя надолго. Меня страшит, что предмет, валяющийся снаружи, вполне может оказаться ручной гранатой. И вместе с тем бесит мысль, что перспектива оказаться разорванным в клочья почему-то абсолютно не радует.
Выхожу на порог, пес рядом со мной, я придерживаю его за ошейник. И все, что вижу, — это дрозд под окном, похожий на черный волан с оранжевым клювом. Глупая птица, должно быть, ударилась о стекло, хотя оно непрозрачное и вдобавок состоит из квадратиков размером с тарелку. Должно быть, свернула шею и сейчас околеет. Глядя на дрозда, чувствую, как по коже пробегает мороз и встают волоски на затылке. Что-то не сходится — и тут же я понимаю, что именно: птицы молчат, стоит неестественная тишина, как перед самой грозой. Пока я прислушиваюсь к тишине, дверь с улицы приоткрывается, и я с облегчением вижу физиономию Клары, повернутую в сторону «домика», очевидно, чтобы удостовериться в том, что я в ее отсутствие, поспешив предаться любимому занятию, откручиваю головы невинным деткам.
И вдруг в поле моего зрения попадает некая тень. Дрозд кричит и топорщит крылья, крупная птица отшвыривает его к стене. Крылья этой птицы бьются о камень, тельце дрозда валится набок, крылья трещат, как спички. Хищная птица завладевает добычей и, как мне кажется, косит при этом на меня светло-желтым глазом. Несколькими взмахами крыльев поднимается в воздух, держа дрозда в когтях, и исчезает за крышей второго «домика». Хищник, он и есть хищник. Будь он крупнее, в когтях могла бы оказаться извивающаяся змея. Или принцесса. Или Джесси.
Клара в другом конце двора, запрокинув голову, продолжает следить за полетом; по какой-то смутной причине я рад тому, что и она стала свидетельницей этого инцидента.
Да здесь самый настоящий лес, кричит она мне. Поедешь со мной в город?
Едем мы на трамвае. Я покупаю билеты нам и псу, хотя Клара, видя это, хохочет как сумасшедшая. Не такие у меня нервы, чтобы ездить «зайцем».
Предписание, запрещающее пользоваться личным транспортом, выполняется, трамвай переполнен, все, кому еще нет семидесяти, стоят, жара и духота, как в парной. На голове у Клары парик, глаза она прячет за темными очками, тем не менее я вижу, что ей нехорошо, в движениях отсутствует энергия, она держится за верхние поручни, болтаясь на них, как тряпичная кукла. Можно бросить монетку на то, кто из нас раньше лишится чувств — она, я или пес.
Скорее всего, из-за инцидента с коршуном или ястребом, или кем бы он ни был, я вывожу на пыльном оконном стекле имя Джесси и рассматриваю затем кончики пальцев, чтобы понять, много ли праха составляло написанное имя Джесси. Она и сама любила подобным образом увековечить собственное имя — на автомобильном стекле, на магазинной витрине, на зеркале, и хотя большинство этих мемориалов давным-давно смыты дождем, нельзя исключать и того, что иные остались — где-нибудь в потаенных и безлюдных закоулках города.
Чем дольше глазею на пыльное стекло, тем сильнее свист в моем глухом ухе. Но это приятно. Джесси словно выстрелила в голову нам обоим, и я почти такой же мертвый, как она. Внезапно слева от нас появляется здание парламента, и я вытягиваю шею, стараясь подольше не терять его из виду. Прямо за ним располагается контора Руфуса.
У Шотландских ворот Клара, отпихнув трех бабушек с кульками, полными покупок, спрыгивает с трамвая, я не понимаю, приехали ли мы уже, куда ей нужно, или трамвай окончательно достал ее. Но я рад, меня прямо-таки распирает от радости: я чую Руфуса на расстоянии в несколько сотен метров. Пытаюсь внушить себе, что он в отъезде, в какой-нибудь командировке на другом конце земли, но все равно чую. Внезапно я ощущаю в топографической и физической близи и других людей — Шершу, Джесси, — и тут мне кажется, будто я разглядел в толпе туристов красную бейсбольную кепку Тома-звукооператора. Хватаю Клару за рукав и заставляю остановиться.
