– Да! Да! – быстро говорил этот озабоченный сопровождающий. – Давайте, хорошо… Да, в самый раз.
И обратился к докторам:
– Ну, как его дела?
– Да ничего, – ответили ему. – Надо бы в милицию сообщить. Задержать того… ну, который его побил.
Вежливый раздосадованно отмахнулся:
– Да я и говорю с «Крестами». Его уже там пидарасят… Как состояние, я спрашиваю?
Капельница доктора Попова
Рассказывают, что в нашей городской наркологической больнице, что на Васильевском острове, популярен рецепт доктора Попова.
Это капельница.
Я мало знаком с этим нашим местом и утверждать не берусь. Вроде бы нынче нет. Я был свидетелем применения куда более жутких снадобий.
Но некогда ее ставили.
Это было что-то такое «по умолчанию», подразумеваемое. Я не думаю, что доктор Попов написал об этом открытии монографию. Скорее всего, он просто где-то обмолвился.
Но все приняли к сведению.
Капельница помогала. В ней была водка. Сто граммов.
Больше ничего.
Ведь человеку там что – там ему очень плохо? И ему, поджав могущественный медицинский рот, ставили капельницу Попова. Легче становилось мгновенно.
Ну, а потом? Ну, а потом и повторить можно. Строго индивидуально, по показаниям. Как же лечились? Да так и лечились. Кое-как лечились, потом выписывались…
Я ничего не слышал о докторе Попове. Я думаю, это потому, что он уже умер.
У зубного дел мастера я развеселился. Во-первых, я опоздал, и он сам расслабился. Во-вторых, я осторожно спросил:
– А укол будет?
– Нет, – обрадовался врач. – Зуб депульпирован. Незачем колоть.
После этого я полностью успокоился и начал шутить.
– Сплюньте, – каждый раз говорил мне доктор.
Меня развлекало все: лампа, кресло, маска доктора, медсестра. Тот мрачнел все больше.
– Сплюньте, – повторял он.
В итоге я догадался, что просит он об этом не почему-то, а просто ему не по нраву мой юмор. Тогда я переборол животный страх и перестал шутить.
А он обрадовался.
И начал заполнять счет. Теперь улыбался он. Он даже не шутил, и я знал об этом.
Иногда недостает полсперматозоида, что ли. Или целой яйцеклетки.
В больничном коридоре порвался линолеум. То есть получилась дыра. Главного врача неоднократно упрашивали это дело уладить. Но он оставался глухонем.
И вот одна клиентка пошла уже на выписку, споткнулась, упала и сломала руку. Там и шин-то нет! Обвязали журналами да книгами.
На утренней конференции докториха была в ударе:
– Александр Николаевич, у вас нет совести! Вы знаете об этом? Совсем нет!
Главный Александр Николаевич даже обиделся и пошел пятнами:
– Как это? Почему это у меня нет совести?
– Ну так уж вышло! У ваших мамы и папы, когда они вас заделывали, не хватило чуть-чуть строительного материала для совести… И вот ее нет.
Тем же вечером линолеум был настелен.
Совесть внутри главного врача пробудилась. Он получил грант и транш и отремонтировал свое учреждение. Сделал его с иголочки. Там все сверкало. Там хотелось ходить и разговаривать на цыпочках. Там была девственная белизна, если не румяна.
Правда, почти мгновенно выяснилось, что надо чинить фундамент. Он не в порядке. Может же быть беда! По стенам провели какие-то борозды, чем-то залили, а мусор взмели такой, какой при сотворении мира не приходил в голову.
И дополнительно нашли дыру. Ее сперва не заметили. Заметили и залили цементом весь пищеблок.
Ошибка и Судьба Президента
Сидя в очереди к зубопротезному кабинету, я слушал ветеранов.
– Я молодой, – говорил один. – Я с 23-го…
– Ну, я с 22-го, – соглашался второй.
«Ебешься? Живешь? Состоишь в партии? Служишь в армии?» – гадал я, думая про свои 44.
– Береговой полковник в Севастополе, – продолжал первый. На левом лацкане его пиджака висела гадючьей окраски, сильно потрепанная медаль. Она молила о штопке. В том была редкостная гармония.
– Представляете, – рассказал береговой полковник. – Это Медаль «50 лет КПСС». И Горбачеву ее дали, когда ему было 32. А мне не дали.
И я на следующий же день написал ему письмо: «Михаил Сергеевич! Пришлите мне, пожалуйста, Медаль! Такую же свою или если у Вас лишняя есть! Она платиновая».
Он не писал донос, он хотел Медаль 50 лет КПСС. Ответа полковник не получил.
Я не мог не вмешаться:
– Но как же так? Ему же было только 32…
– А как? Матвиенко же может дать Путину или Медведеву, что захочет.
«Платиновую Медаль», – подумал я.
– Ну, а потом – сами знаете, – продолжал рассказчик. – Время прошло. У него мать умерла, такое горе… Я все понимал. Но на другой день написал ему новое письмо: «Уважаемый Михаил Сергеевич! Пришлите, пожалуйста, положенную мне Медаль…»
Ответ не пришел. А вскоре Президента погнали с работы.
Где он, кстати, этот полковник, все-таки раздобыл Медаль? Где взял в итоге? Интересно, почему Церетели не кует медали для ветеранов партии?
– А она платиновая, – похвалился полковник.
Теперь он хочет бесплатные – наверняка платиновые – зубы по случаю 90 лет Советской власти. Чтобы голодать.
Со мной такое было единожды в жизни; ни раньше, ни позже не возникало никогда.
Каждому известно, что доктор по роду занятости достаточно безразличен к женщинам. Я пересмотрел их тысячи, не найдя в этом ничего для себя занятного. И чтобы доктор с клиентом – это не очень правильно.
Но вот произошел однажды случай.
Мне исполнилось лет двадцать семь, я был женат, работал в поликлинике в Петергофе и там же рядом – в больнице, по соседству, впритык. Сновал туда-сюда. У меня лежала одна дывчина, с легким сотрясением мозгов. Ничего страшного. Не то упала, не то ударил кто-то, и вряд ли умышленно.
Симпатичная, в общении приятная и милая.
Я ею вообще не занимался. Назначил, что положено, по утрам интересовался самочувствием. Мы держали таких деньков пять, наблюдали, потом выписывали на дом. Она, до сих пор помню, жила четырьмя остановками дальше, в Ораниенбауме.
И вот наступил день выписки. Я действовал, как положено: раздел до белья, повертел молоточком, поводил из угла в угол, поулыбался на прощание. Посоветовал больше не падать. И отпустил.
И через полчаса обнаружил, что она забыла выписку. Осталась на столе. Дурацкая бумажка-та, ей и не нужная сильно – студентка.
Со мной стали твориться удивительные вещи.
Я понял, что больше ее не увижу. Я сорвал халат, оделся и помчался на станцию, с выпиской в кармане. Почему-то я был уверен, что она поедет не автобусом, а поездом. И действительно, это было так.
Она стояла на перроне и очень удивилась, когда я, запыхавшийся, подбежал. Три остановки бежал. И недоуменно заулыбалась. Я тоже улыбнулся, с церемонным поклоном вручил ей бумажку и пошел прочь. Я знал ее адрес и телефон, по истории болезни, но мы никогда больше не виделись и не разговаривали.
Я не знаю, что это было такое.
Был такой фильм про стариков.
Нет, у меня нет никакого желания насмешить читателей очередной историей о половых органах. Ничего тут веселого нет. Хотя отчасти и есть.
Я о том, что достойное умирание есть дар свыше. Я не думаю, что он приобретается. Некоторые ничего и не делают для этого, просто так у них получается само собой. А другие специально бодрятся, хорохорятся, но уходят в малодушном смятении. И никого нельзя за это винить.
Вот лежали на хирургии два деда с отеком мошонки, оба умерли.
С одним было так: лежит он, а тут приходят врачи с обходом, и с ними – начмед. Молоденькая такая, непуганая еще совсем. Дед ожил.
– Доктор! Наконец-то вы пришли! Я так вас ждал… Смотрите, что у меня есть!
Выскочил из-под одеяла, заголился и предъявил два колоссальных страусиных яйца, попутно скоренько излагая всю свою биографию. Молоденькая побледнела, отпрянула:
– Нет, что вы, что вы…
А на другой день, на летучке, спрашивает:
– Почему же это его кардиограмму мне принесли из реанимации?
Реаниматолог развел руками:
– Так все.
Старик поставил точку. Он сделал все, что хотел и что ему оставалось.
Надеюсь, вы поняли, о чем я.
Разговор с урологом начинается так:
– Как часто дрочите?
Возмущенное:
– Я вообще не дрочу!
Строгое и назидательное:
– Дрочат ВСЕ.
Ну, ладно.
Долой грусть-кручину, а вот вам гинекологическая трагедия.
Летняя.
Приходит к моей матушке-доктору мама с крупной дочкой и жалуется, что ребенка изнасиловали. На Смоленском кладбище.
– Ну, расскажите, как было дело…
