— Вы думаете, возможно, они поторопились с ее освобождением? — спрашивает мисс Штейн, с напускным беспокойством. Но она не переживает обо мне. Врет, пытаясь избавиться от меня всеми доступными для нее средствами.
— Она принимает свои лекарства? — спрашивает мисс Вероника.
— Не думаю. Последний раз, когда я проверяла, они были нетронутыми.
— Это очень странно, — говорит мисс Вероника. — Она столько пишет в своих журналах. Исписала уже четыре блокнота. Я думала, у нас прогресс.
Я отворачиваюсь, и меня снова накрывает пелена сна.
На шестой день мисс Штейн врывается в мою комнату, будто она не собирается больше со мной нянчиться.
— Мэри! Тебе звонит какая-то женщина. Говорит, что она твой адвокат. Говорит, что если ты не подойдешь к телефону, она вызовет полицию. Это что такое? На кой черт тебе вообще сдался адвокат?
Я встаю с кровати, и комната вращается передо мной. Мой живот стал больше, будто вырос за ночь. Я почти падаю на пол. Пахну, как бомж в метро.
— Мэри! Я устала от этого дерьма! По-хорошему рассказывай, что происходит. Зачем тебе адвокат?
Впервые за эти дни я удостаиваю ответом один из ее вопросов. Пожимаю плечами.
Она следует за мной в свой кабинет, где меня дожидается телефонная трубка.
— Да, — говорю я хриплым и осипшим голосом.
— МЭРИ! Слава тебе, Господи. Я думала, что с тобой что-то случилось, — говорит мисс Кора. — Ты в порядке?
— Да.
— Почему у тебя такой голос? С тобой в комнате эта женщина?
Мисс Штейн стоит за моей спиной. У нее смешная одышка от подъема и спуска по лестнице.
— Да.
— Ух, я знала, что она будет занозой в заднице. Я пыталась дозвониться до тебя три дня. Ладно, не говори, просто слушай. Мы готовы подать ходатайство. Просто держу тебя в курсе. Ты можешь заехать ко мне в офис в среду? Я хотела бы обсудить с тобой некоторые детали, прежде чем мы запустим процесс.
— Ладно.
— Мэри, все хорошо? Они плохо с тобой обращаются? Ты можешь рассказать мне. Просто скажи «да» или «нет», и я вытащу тебя оттуда.
Неужели меня так легко можно вытащить из ада? И куда я пойду? У меня нет Теда, нет папы, нет мамы... я могу остаться. Жизнь для меня одинакова, что внутри, что снаружи. Я кидаю взгляд на мисс Штейн, стоящую у двери. Она встревоженная и злая.
— Нет.
Мгновение мисс Кора молчит.
— Хорошо, как скажешь. Но если эта женщина снова встанет на моем пути, она будет до конца жизни мыть полы в обувном магазине.
Вау, я этого не ожидала. Я рада, что внутри нее горит такое пламя. Она победит.
— Встречаемся в среду, да? — спрашивает она.
— Да.
— Хорошо. Тогда, до встречи.
В понедельник я принимаю свой первый душ за неделю, съедаю две тарелки хлопьев и иду на учебу. После уроков я направляюсь в Гринвью. Должно быть, Тед увидел меня в какое-то окно, потому что он бежит через весь холл ко мне навстречу.
— Мэри!
Он резко останавливается, будто врезается в невидимую стену, когда я одариваю его тем же взглядом, что и мисс Штейн. Ответная реакция та же: страх. Я прекрасно этому обучена. Проношусь мимо него, и он следует за мной.
— Мэри, прошу, детка, мы можем поговорить? Мы можем спрятаться где-нибудь и поговорить? Я должен... я могу объяснить. Пожалуйста?
Тед — призрак для меня. Я слышу его голос, но не вижу его. Возможно, он умер. Возможно, он ищет свой путь на тот свет.
— Детка, поговори со мной! Ты же знаешь, что я чертовски волновался, — в отчаянии произносит он. — Ты отключила телефон?
Зайдя на кухню, хватаю пустую тарелку. Я такая голодная, что могла бы съесть все порции, предназначенные для целого этажа, и все равно не наесться.
Я морила голодом Боба՜. Нашего Боба՜.
Тед идет за мной по пятам, пока я нагружаю тарелку картофельным пюре, фасолью и четырьмя кусочками мясного рулета. Несу тарелку в раздевалку и сажусь на скамейку. Он останавливается рядом со мной, нервно почесывая голову.
— Поверить не могу, что ты пошла туда, — говорит он. — Ты знаешь, как там опасно?
Эта еда безвкусна. Я знаю, что так и должно быть, потому что старикам нельзя соленого или жирного, но у меня создается такое впечатление, что я ем воздух.
— Всякие отморозки грабят и насилуют девушек. Таких как ты. Откуда ты вообще узнала, где я был?
У ног Теда лежит старая помятая газета. Я поднимаю ее и просматриваю первую страницу.
— Как малыш? Как Боб? Я смотрю, он подрос...
Тед тянется к моему животу, и я откидываю вилку, приставляя нож к его горлу. Прямо к кадыку. Он отступает.
— Эй, Мэри, успокойся!
Он отходит от меня на пять шагов, подняв вверх руки, будто я направляю на него пистолет. Я возвращаюсь к газете. Первое неизвестное мне слово — негласный. Я достаю карандаш из своего фартука и обвожу его.
В детской тюрьме был лишь один охранник, который любил приходить в мою камеру. Высокий толстый белый мужчина с рыжей бородой. Я никогда не знала его имени. Он заходил, ставил на пол мою еду, дрочил и уходил. Просто лежала, ожидая, пока то, что от него осталось, высохнет на моей коже, прежде чем вытереться простыней. Они еще не скоро разрешат мне принять настоящий душ. В любом случае, это не отличалось от того, что делал Рей, так что я не жаловалась. Заслужила это. Убила ребенка.
Предположительно.
Я думаю о нем в душе, когда чувствую прохладный ветерок. Он продувает сквозь штору, щекочет мои ноги, как те холодные волосатые руки, которые раздевали меня, касались меня, изучали мое новое тело, меняющиеся прямо на его глазах. Весь наш дом продувает насквозь, но не настолько. Я выхожу из душа и вижу, что дверь ванной широко раскрыта. Стою на месте, с меня капает вода, образуя маленькую лужу под моими ногами.
Я никогда не оставляю дверь открытой. Никогда.
Холодный ветер снова пробегает по моей коже. Я трясу ручку, проверяя, не сломалась ли она. Никаких повреждений, но замечаю в ней замочную скважину, на которую никогда не обращала внимания. Должно быть, у кого-то есть ключ от ванны. Но зачем кому-то ее открывать?
Я поднимаю взгляд и вижу Чину. Она сидит в своей комнате на верхней койке своей кровати и пялится на меня. Обнаженную. Она все это время смотрела, как я принимаю душ?
Может, это сон?
Закутываюсь в полотенце и бегу через весь коридор. Новенькой в комнате нет. Ее сторона идеальна, как всегда. Моя же... выглядит так, будто по ней прошелся ураган. Моя кровать покрыта пеленой белоснежных перьев и ватой.
Я поднимаю кусочек этого покрова и подношу к лицу. Пахнет моим гелем для волос. Моя подушка... разорвана на конфетти.
Келли. Должно быть, это она.
В комнату входит Навенькая со своим постиранным бельем. Я прижимаю полотенце ближе к груди, вода с мокрых волос стекает по моим плечам. Она останавливается, смотря на бардак, но ничего не говорит и начинает складывать свою одежду, будто ничего не произошло.
— Кот Рибы снова нассал в мою корзину для стирки. Я дважды постирала одежду, но все равно не могу избавиться от этого запаха.
Она совсем тупая? Как она может игнорировать такое? Что с ней? Я так зла и напугана, что даже не знаю, что сказать.
— Я снова пыталась позвонить папе, — говорит она, надевая пижаму. — Но никто не ответил.
Или, возможно, она стала безразличной к подобным вещам. Возможно, этот дом окончательно вытравил из нее все то добро, и теперь ее ничто не волнует.
Я сушу волосы, переодеваюсь и принимаюсь за уборку.
— Он злится на тебя, — бормочу я.
— Я не понимаю, за что. Это был несчастный случай.
— А арахис?
Новенькая краснеет и смотрит в пол.
— Он сам случайно съел те орехи, но обвинил в этом меня. Совсем не придерживался своей диеты. Мама всегда говорила, что он ест слишком много вредной еды. Я люблю папу. Я бы в жизни не навредила ему.
Мне хочется спросить у нее, какого это, иметь отца. Настоящего отца. Но мне слишком стыдно. Не хочу, чтобы она спрашивала у меня кто или где мой папа, учитывая, что я сама этого не знаю. Это известно только маме. Знаю, что она знает, она просто не хочет мне рассказывать.
