Но после переезда все оказалось не так. Никто не проявил к ней интереса, кроме Реи. В разговорах с соседями она ощущала разделявшую их пропасть — как будто говорила сплошные глупости, а какие именно, никто ей не объяснял. Как и не объяснял, что положено говорить. Они никогда не направляли к ней клиентов, хотя Герти раздавала визитки направо и налево. Никогда не приглашали Арло зайти к ним в офис, поговорить с менеджером про новую копировальную технику, хотя он сказал, что с радостью заглянет, в любое время. Все, кроме Реи, сразу меняли тему, если упоминалось имя Ларри, — можно подумать, она должна его стыдиться. Типа, если у тебя в жизни не все совершенно, закрой рот и молчи об этом, пока не добьешься совершенства, — тогда можешь и похвастаться.
Рея успела доказать, какая она гадина. Охотница похуже Чири, которой Герти — помогай ей Боже — желала смерти. Но здесь, в больнице, времени у нее образовалось хоть отбавляй, по большей части — наедине со своими мыслями. Первым делом она перебрала в голове, как развивались их с Реей отношения, попыталась нащупать приметы предательства. Перебирала так тщательно, что не избежала и размышлений о собственном поведении.
Если честно, тишь, гладь да божья благодать закончились задолго до четвертого июля. Эсэмэски, на которые она не получала ответа, полуулыбки и взмахи рукой вместо того, чтобы остановиться и поболтать, запрет Шелли приходить к ним с ночевкой — человек рассудительный обратил бы на это внимание. Даже на барбекю в честь Дня поминовения, месяцем раньше, Рея разве что притормозила, чтобы сказать ей не просто «добрый день», но и что-то еще, а потом двинулась дальше.
Если Герти действительно дорожила этой дружбой, почему ничего не предпринимала? Почему не позвонила Рее в дверь — можно было даже притащить бутылку красного вина, — не попросила посидеть, поговорить по душам? «Это из-за того вечера у меня на крыльце? — спросил бы нормальный, вменяемый человек вроде тех, которых показывают по телевизору. — Не знаю, что там с тобой происходит, но мне ты всегда можешь довериться, потому что я тебя очень ценю. И ты была права. Я судить не стану» — вот что сказала бы эта нормальная женщина. И ведь она действительно очень ценила Рею. Да и судить бы не стала.
После падения Шелли вменяемая женщина сделала бы для Шредеров макаронную запеканку, а потом стояла бы рядом с Реей, пока та несла вахту у провала. Вменяемая женщина сказала бы: «Я люблю / любила твою дочь. У меня душа болит от ее отсутствия. Вообразить не могу, что чувствуешь ты сама. Чем я могу облегчить твое бремя?»
Почему она ничего этого не сделала? Почему даже подумала об этом только сейчас? Почему, раз уж на то пошло, оставила Джулию в то утро наедине с обезумевшей Шелли Шредер, хотя любая вменяемая мать просто остановила бы машину?
Что с ней не так? Откуда такая полная слепота?
Герти когда-то читала: когда человек начинает слепнуть, он этого не осознает. Мозг заполняет образующиеся пробелы. Ты сидишь за рулем, едешь мимо коров в поле, а видишь лишь зеленую траву. Мозг строит догадки на основании прошлого опыта. Герти пришло в голову, что так же устроена и человеческая душа. Вся в дырках. Ткань кажется целой, на деле это не так, но обычно нам это не мешает. Ведь так у всех. Но вот одна дыра совмещается с другой. В тебя попадают кирпичом, и ты слетаешь с катушек. Твой ребенок падает в провал, и ты превращаешься в Бастинду, Волшебницу Запада.
Может, именно такая искра и проскочила между ней и Реей. Их провалы в слепоту совместились.
27 июля, вторник
Арло, Джулия и Ларри приехали к самому началу времени посещения. В углу потолка захлебывался новостями телевизор, Герти пыталась его выключить, но пультом завладела ее накачанная транквилизаторами соседка.
Герти улыбнулась во весь рот. Успокоительно, как она умела. Но голос ее сорвался.
— Лапочки мои. Как же я рада вас видеть.
Дети медленно подошли к ее кровати. Она похлопала по краю, но садиться они не стали.
— Ладно, давайте так, — сказала Герти, когда они уселись на пол, а Арло — в кресло.
Вид у всех был уставший и задерганный. Они ждали от нее объяснений — что она тогда несла этим своим детским голосом.
— Мне уже лучше, — заверила Герти. — Мне по голове попало. Вот в ней и помутилось.
— Правда? — уточнил Ларри. — Тебе лучше?
А давай ты вернешься домой. Ты мне нужна дома.
— Это психиатрическая клиника, — сказала Джулия. — Сюда не пускают, если не докажешь, что ты близкий родственник.
В хороший день Арло начал бы сыпать шутками, чтобы всех подбодрить: «А что там одного цвета — красно-сине-зеленого? Кто похоронен в могиле Гранта? Что будет, если скрестить курицу со скелетом?» Но сейчас он просто рухнул в кресло, точно шинель без хозяина.
— Джулия, ей уже лучше! — объявил Ларри.
— Ага. Мне гораздо лучше, — подтвердила Герти.
В нормальном случае Джулия стала бы противоречить. Стояла бы на своем, пока Герти не признала бы: да, никто ей не попадал кирпичом по голове. Просто у нее крыша поехала. Мамочка немножко ку-ку. Но что-то сдвинулось у Джулии внутри. Она будто бы лишилась невинности. Поэтому Джулия встала. Медленно, чтобы не напугать, накрыла ладонь Герти своей. Сжала.
— Порядок, — сказала она.
После этого они попытались вести разговор так, будто все как обычно. Дети сообщили, как дома жарко, а еще битум разлился до самого общественного бассейна. Арло сказал, что, пока ее не было, они наводили дома порядок, готовились к ее возвращению.
— Тебе здорово попало за то, что пропускаешь работу? — спросила Герти.
— Нет, — ответил Арло. — Джош Фишкин сказал: вернешься, как сможешь.
— А платить будут?
Арло посмотрел на свои ногти — чистые и подпиленные. Герти обратила внимание, что волосы у детей расчесаны, лица умыты. Стресс не стресс, а быт он не запускает. Но уж такой Арло по природе. Хозяйственный.
— Мое имя просочилось в газеты, так что…
— Как именно просочилось?
— Ну, в том смысле, что я автор той самой песни и что копы меня допрашивали по поводу пропавшей девочки. Без подробностей. Я боялся, что папарацци явятся к нам под дверь, но им хватает того, что они откапывают в Сети, плюс еще разжились фотографией нашего дома с сайта недвижимости.
— Тебя уволили? — прошептала она.
— Временный отпуск. С половинной оплатой.
— Арло, Арло.
— Ага. Нет, тут ничего личного. Хуже другое: мне сказали, наш отдел закрывают. Офисное оборудование плохо продается. Никто же теперь в офисах не работает.
Тихо звучали новости. На экране мелькнуло изображение провала, потом — школьная фотография Шелли, седьмой класс. Эти ее длинные черные волосы, воздушные, как крылья ангела. Раздался голос Реи: «Я просто не понимаю…»
— Меня от нее наизнанку выворачивает, — пожаловалась Герти. — Хуже того. Мне постоянно кажется, что вся улица того и гляди выволочет меня из дома. Измажет смолой, изваляет в перьях.
Дети слушали. А не надо бы им такое. Джулия встала. Взяла Ларри за руку.
— Дашь нам денег на кока-колу? — спросила она.
Арло вручил ей пятерку, сказал не торопиться.
Когда они вышли, Арло выпалил:
— Я думаю, нам не стоит возвращаться на Мейпл-стрит.
— А какие варианты?
— Чири же все живет в той квартирке с двумя спальнями?
— Только через мой труп. Да и через него ни за что.
— Ладно. Я позвонил маме, но она не согласилась. — Жалко.
— Ага. Лечат ее бесплатно, но ей не по средствам… А везти тебя назад на Мейпл-стрит мне совсем не хочется. Нас будут травить. Это ежу понятно. А то, как на тебя это подействовало…
Она покраснела, вспомнив плотную стену мрака.
— Просто я плохо справляюсь с тем, что случается ночью. Да еще и прямо у меня в спальне. Такая особенность. А так я не психическая.
— Знаю. — Арло не протянул к ней руку. И, пожалуй что, был прав. Он, видимо, знал ее лучше, чем она сама. Потому что ей-то хотелось, чтобы муж ее приласкал и утешил, однако она еще не была к этому готова. Потрясение, вызванное кирпичом, пока не сгладилось. Нервы оставались в режиме панике. — Это совершенно понятно, учитывая, что тебе пришлось пережить…
