Ознакомительная версия.
Жаркое лето 72-го
Август 72-го. Небывалая жара. Завтра первое сентября, календарная осень, а зной не спадает. Над городом горячее марево — вокруг Москвы горят леса и торфяники.
От жуткой духоты нет спасения и ночью. Лежу в гостиничном номере, листаю томик Ахматовой. И вдруг натыкаюсь на стихотворение:
Гарью пахнет. Четыре недели
Торф сухой по болотам горит…
Даже птицы сегодня не пели,
И осина уже не дрожит.
Стало солнце немилостью божьей,
Дождик с Пасхи полей не кропил,
Приходил одноногий прохожий
И один во дворе говорил:
«Сроки страшные близятся! Скоро
Станет тесно от свежих могил,
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил!»
Смотрю на дату — написано за день до выстрела в Сараеве, до начала Первой мировой войны.
Настоящий поэт — провидец.
1986 год. Прошел месяц после чернобыльской аварии. Едем в зараженный город — поддержать боевой дух ликвидаторов аварии.
На выезде из Киева шлагбаум, далее — пустое шоссе. Только изредка военные машины или бетономешалки. Таблички вдоль шоссе: «Обочина заражена», «Хозяйство Соловьева»… Как на войне. Война и есть — многие, кто воюет с «мирным атомом», — потом погибнут.
У въезда в Чернобыль плакат: «Сделаем Чернобыль образцовым городом!»
Через сутки возвратились в Киев. Киев пустой, чистенький, как Одесса в 70-м году во время холеры.
Киев теперь делится на веселых и находчивых. Находчивые уехали, а веселые остались и рассказывают анекдоты.
Непобедимый народ! Что бы с ним ни делали, он находит в себе мужество шутить и улыбаться.
Пусто на улицах, чисто в квартире,
Спасибо реактору номер четыре.
Девиз киевлян в эти дни: «Не всремос!» (Значит — не усремся!) Половой акт по-киевски: «Она разводит ноги, а он — руки».
А вот шедевр:
Хай живе КПСС
На Чернобыльской АС.
Актриса рассказывает:
«Пошли с мужем в театр. В середине спектакля вдруг с ужасом вспоминаем — дома в телевизоре осталась невынутая видеокассета. На ней сначала боевик, а потом крутое порно. В квартире остался сын, мальчик шести с половиной лет…
Возвращаемся после спектакля. Сынишка спит перед непогашенным телевизором. Кассета докручена до конца…
Утром я его осторожно спрашиваю:
— Вадик, ты посмотрел фильм?
— Да, мама.
— А второй?
— Не… Я уснул. Там какие-то пытки…»
Моя любимая, Царствие ей Небесное, двоюродная сестра Таня и ее муж Игорь были настоящей технической семьей.
Стою как-то у них перед стеллажами с книгами, чешу затылок:
— Что бы такое взять почитать…
Прекрасно знаю, что передо мной книги только по физике, химии, электронно-вычислительной технике. Вытаскиваю наугад книжку, читаю название.
«Внедрение агента в рабочие ячейки».
Надо же так попасть. Прямо название детектива времен соцреализма.
1998 год. В мире горячо обсуждают две новости: бомбежку странами НАТО Югославии и роман (не роман даже, а так, мимолетное увлечение) американского президента Билла Клинтона с практиканткой Моникой. Последнему «событию» уделяется гораздо больше внимания.
Сербов мы предали. А что другого ожидали мы от ельцинской камарильи? Один порядочный человек, Евгений Примаков, выразил свой протест — развернул самолет над Атлантикой (летел в Штаты) и вернулся в Москву. Камарилья сразу сообразила: «Не наш человек». Вскоре Примакова сняли.
Да еще несколько десятков честных москвичей, испытывающих чувство позора за свою Родину, протестуют около американского посольства. Я подошел, покрутился в толпе. Стоят люди с плакатами, на одном написано:
«Билл, Югославия не Моника. Кончай!»
Артистка рассказывает:
«Идут новогодние елки, я играю зайчика. Как-то выбегаю на сцену, дышу, будто бы запыхалась, — глубоко, художественно. Только собралась произнести реплику, встает мальчик из первого ряда:
— Зайчик, не торопись, отдышись…»
1987 год. Перестройка, ускорение… «На́чать, углу́бить…» Спирт на предприятиях называют теперь «ускорителем». Если надо что-то сделать срочно… начальник вызывает к себе работягу, наливает ему стакан…
Осень. Наташа — студентка, девятнадцать лет. Шмыгает носом, простудилась. Я говорю:
— Ты знаешь пословицу: нет плохой погоды, есть плохая одежда.
— Нет, я знаю другую: в красивом платье никогда не простудишься.
Посмотрели в Доме кино «Комедианты». По роману Грехэма Грина. Ужасные негры — тонтон-макуты — бьют, издеваются, убивают людей…
Вышли с Галей из Дома кино, спустились в метро. Входим в вагон, и тут навстречу моей жене вскакивают два негра-студента — чтобы уступить даме место.
Боже, как она заорала! Всполошился весь вагон.
Сгорая от стыда, мы проехали одну остановку и выскочили из вагона. А неграм-то каково! Все пассажиры смотрят на них: что, что такого они сделали? Хорошо, что негры краснеть не умеют…
Звонит молодая певичка:
— Я только что выступала в одном концерте с Иосифом Виссарионовичем. Передала через него диск с записями моих песен…
— Я говорю:
— Может быть, не с Иосифом Виссарионовичем, а с Иосифом Давыдовичем (И. Кобзон)…
— Ой, да — с Иосифом Давыдовичем…
— А скажи, Наташа, — спрашиваю. — Кто такой Иосиф Виссарионович, ты знаешь?
— Нет…
А когда-то казалось: уж это-то страшное имя Россия никогда не забудет.
Лет двенадцать уже мы не можем принять в Думе «Закон об ограничении продукции сексуального характера». Коммунисты требовали вообще запретить «голое тело» на экране и в печати, мы предлагали пойти цивилизованным путем — так, как это сделано в других странах, — продавать такую продукцию только в специально отведенном в городе месте, показывать только по закрытым каналам…
Каждый раз, когда в повестке дня стоял этот закон и я должен был делать доклад, перед Думой выстраивался пикет преимущественно из старушек, держащих в руках плакаты: «Говорухин — вождь сексуальной революции». Старушки закон не читали, а те, кто гнал их к Думе, объясняли ровно наоборот: что закон не запрещающий, а разрешающий. Закон мы все-таки приняли, но Президент Ельцин наложил на него вето — лоббисты этого выгодного бизнеса оказались сильнее.
Недавно мы снова вернулись к этому закону. Председателем Комитета по культуре был в то время Иосиф Кобзон. Надо сказать, Кобзон был совершенно не в теме. Телевизор он не смотрит, то есть совершенно не знает, какая вакханалия творится на голубом экране.
А когда ему смотреть? Уходит из дома рано, приходит поздно. Вообще большую часть жизни живет в самолете.
И вот однажды Кобзон является домой довольно рано. Поужинал, включил телевизор. И как раз шла откровенная порнуха. Сидит, смотрит, глаза квадратные…
Вошла Неля, жена, встала у него за спиной.
— Так вот ты чем занимаешься?!
Кобзон, не оборачиваясь:
— Неля, не мешай. Я работаю.
В те времена брак с лицом еврейской национальности стоил больших денег. Олегу Подлесецкому еврейская жена досталась даром — по любви. Танюша, редкой красоты девушка, работала у меня на картине «Робинзон Крузо». Так что мы с Олегом знакомы больше тридцати лет.
Году в 79-м Татьяна вывезла своего мужа, чистого хохла, за границу. По вызову из Израиля через Вену в Берлин.
Поначалу супруги очень бедствовали, были уже на грани отчаяния. Но хохляцкая смекалка Олега, его неунывающий характер и трудолюбие позволили молодой чете встать на ноги, а потом и подняться, и даже разбогатеть. Сейчас они очень состоятельные, по западным меркам, люди: дом в престижном районе Берлина, «Мерседес», небольшая вилла в Антибе, на Лазурном Берегу Франции.
Однажды у Олега разболелась печень, отвели его к врачу, тот выписал рецепт, Олег получил в аптеке лекарство. Читает аннотацию («немецкую мову» он освоил плохо, но по-писаному понимает).
Итак, читает: «Противопоказания… — нахмурился, — в некоторых случаях влияет на мужскую потенцию…»
Скомкал бумажку:
— Не буду я рисковать! На хер мне эта печень!
Вообще он иногда выдает такие перлы — сдохнуть можно от смеха.
Сидим с ним как-то в Антибе; только что покатались на яхте наших друзей из Монте-Карло.
Ознакомительная версия.
