— Я тоже.
— Да, человек многое не знает о себе самом, — говорит Мари-Лу.
— За тебя, — говорю я.
Мы едим вилками из банок. Сладкий сок капает на черную скатерть. Мари-Лу безумно нравятся груши в коньяке. Я говорю, что никогда их не любил, и она съедает большую часть сама.
Я украдкой разглядываю Мари-Лу. Сначала ее коляска ввела меня в заблуждение. Потребовалось время, прежде чем я понял, в чем дело. Проблема не в ее физическом увечье. Сейчас дело в другом. Она получила иную травму. Что-то в ее душе сломалось, когда она потеряла веру в тех, кто был всем в ее детском мире: когда король изменил королеве, и принцесса заболела от горя. Вот что высасывает ее силы. Но душевная травма словно уходит на второй план и прячется в тени внушительной инвалидной коляски.
* * *
— О чем ты думаешь? — спрашивает Мари-Лу.
— О тебе.
— Обо мне?
— Да, и о себе.
— Обо мне и о себе?
— Да, о тебе, о себе, о грушах в коньяке и об отшельнике с Фьюка.
— Обо мне, о себе, о грушах в коньяке и об отшельнике с Фьюка? Что же тут общего?
— Много чего. Особенно теперь.
— Вот как.
— Но иногда я вспоминаю и о твоем отце. Ты бы навестила его.
Мари-Лу смотрит в окно. С внешней стороны по нему медленно стекают струйки воды. С внутренней стороны стекло совсем запотело от нашего дыхания. Мы ничего не видим. Нас тоже не видно.
— Я знаю, — наконец говорит она. — Я его обязательно навещу. Но не в этот раз.
— Потому что он не хочет?
— Да. Потому что он не хочет, и потому что я не хочу.
— Я не уверен в том, что ты права. Конечно же, он хочет увидеться с тобой.
— Да, я тоже это понимаю. Но он должен воспользоваться шансом, чтобы сначала изменить свою жизнь. Привести в порядок себя самого. Вот что он имеет в виду.
— Возможно, у него получится, если он увидит тебя.
— Он не думает, что в этом есть смысл, пока он ведет такую жизнь.
— А ты позволяешь ему так думать. Ты ничего не делаешь, чтобы ситуация изменилась.
— Адам, он же пьет!
— В этом нет ничего странного, — говорю я. — Многие люди пьют. Но ведь он — твой отец.
Мари-Лу не отвечает. Мои слова звучат банально. Я чувствую, что должен пояснить, что имел в виду.
— Некоторые взрослые совсем как дети, — говорю я. — Они как маленькие. У них такие же сильные чувства и такие же слабости. Они так же радуются и испытывают смертную тоску. Посмотри на Бритт Бёрьессон, она…
— Давай не будем сейчас о ней говорить!
— Мы говорим не о ней. Мы говорим о тебе и твоем папе.
* * *
Последнее время, что мы проводим вместе, не похоже на наше лето. Идет дождь. Когда днем случается перерыв, я иду в лес Бауэра за грибами. И нахожу их там. А потом снова льет дождь.
Мари-Лу в основном сидит в доме. Двери автофургона и калитка птичьего двора настежь раскрыты, но Сив и Рут тоже не хотят выходить.
Я спускаюсь к мосткам, чтобы вычерпать из лодки дождевую воду. В этот раз я чувствую себя совсем иначе. Раньше это была обычная лодка, одна из множества себе подобных. Теперь же это — «Черная чайка», судно, побывавшее в передряге.
В такую погоду мне трудно работать над портретом Мари-Лу. Мы пробуем в доме. Она сидит в кухне, но искусственное освещение все портит. Честно говоря, я мог бы закончить портрет и без нее. Все уже есть во мне.
Я заканчиваю цветы иван-чая и фон.
Иногда я думаю, что мы могли бы навестить Бьёрна. Но что-то меня останавливает. Все не так просто. Я это понимаю.
— Я хочу домой, — говорит Мари-Лу.
— Папа заедет за нами в пятницу.
— Я хочу уехать раньше. Я хочу сейчас.
Я еду на велосипеде в «Вивохаллен», хочу позвонить маме Мари-Лу. Моросит. Приехав, я обнаруживаю, что забыл телефонную карточку, но Линда, мой верный друг, позволяет мне взять карточку в долг.
— Приедешь сюда и расплатишься как-нибудь в другой раз.
— Спасибо, Линда, — говорю я.
Когда я беру карточку, я впервые смотрю на Линду. Она улыбается мне. Немного стесняется. У нее красивые глаза.
— Спасибо, — еще раз говорю я. — Я обязательно заеду.
Ирьи нет дома, и я несколько секунд раздумываю, что делать, пока автоответчик говорит свое обычное «к сожалению, сейчас никто не может ответить на ваш звонок, поэтому оставьте сообщение». Это голос Мари-Лу, странно слышать его на другом конце провода, зная, что она сама находится здесь. Я набираю побольше воздуха в легкие и выпаливаю:
— Здравствуйте, это Адам. Я хотел бы узнать, не могли бы вы приехать и забрать Мари-Лу, потому что она хочет домой. У нас все здорово и… да, я надеюсь, вы сможете забрать ее. До свидания… нет, кстати, Мари-Лу передает вам огромный привет… До свидания.
Когда я возвращаюсь домой, дождь наконец заканчивается. Зато дует сильный встречный ветер.
* * *
На следующий день в обед приезжает Ирья. Она не на своем «Гольфе» цвета ночного неба, а на желтом «Рено Мегане». Я с трудом узнаю ее. Она выглядит моложе и красивее. Можно сказать, здорово выглядит. На ней красный костюм и черные туфли, в глазах — спокойствие и уверенность.
— Здравствуй, Адам, — говорит она. — Очень приятно снова видеть тебя.
— Спасибо, — отвечаю я. — Мне тоже.
Она обнимает Мари-Лу и долго стоит, склонившись над ней и коляской.
— Хотите перекусить? — спрашиваю я.
— А что, у вас что-то есть?
Я раздумываю несколько секунд.
— Как насчет омлета с креветками?
— С удовольствием.
Пока я готовлю, Ирья ходит по двору рядом с Мари-Лу. В окно я вижу, как Мари-Лу показывает ей разные вещи. Они останавливаются на минутку около Сив и Рут. Выглядывает солнце, я выхожу из дома во двор, насухо вытираю садовую мебель и накрываю на стол. Делаю салат из помидоров и огурцов.
Ирья говорит, что все изумительно вкусно.
— Адам — настоящий повар, — говорит Мари-Лу. — И художник. Он нарисовал мой портрет, но еще не закончил.
— Я помню, у тебя с раннего детства были способности к рисованию, — говорит Ирья.
Я встаю из-за стола и иду в дом. Возвращаюсь назад с портретом Мари-Лу. Я завернул его в газету и обвязал шнуром.
— Теперь все готово, — говорю я. — Я закончил его ночью.
* * *
Вскоре мы расстаемся. Я отношу ее вещи в машину. Мари-Лу крепко прижимает к груди свой сверток. Я говорю, что мы можем увидеться в городе. Однако мы оба догадываемся, что, скорее всего, больше не встретимся. И следующим летом тоже. Нам обоим требовалось навести порядок в своей жизни. Теперь это сделано. Больше мы ничего не можем сделать друг для друга.
Мне бы хотелось, чтобы все сложилось иначе. Чтобы у нашего фильма был другой конец. Счастливый, как в настоящих фильмах. Но в жизни не всегда так.
На следующий год Бьёрн продал свой хутор и перебрался в город. Папа узнал от Ирьи, что он купил квартиру в пригороде Стокгольма, и они с Мари-Лу стали налаживать отношения.
На Рождество я получил от нее открытку. Она сообщила мне, что вставила портрет в раму и что он ей очень нравится. Еще она рассказала, что скоро поедет учиться на год за границу, во Францию, и ужасно этому рада.
Ее золотистая визитная карточка висит на стене в моей комнате. Как-то раз я звонил ей, но попал на автоответчик.
Сам я еще не решил, чему посвящу свою жизнь. Все еще сомневаюсь, получится ли из меня настоящий художник. Иногда вспоминаю об отшельнике с Фьюка.
В основном все как обычно. Порой мне жаль, что такого лета больше никогда не будет, как и того, когда Мари-Лу бросилась с дерева.
Я так и не решился спросить ее об этом. Вопрос, так долго мучивший меня, потерял свою важность. Я решил согласиться с папой. Это был несчастный случай.
Жизнь продолжалась. И продолжается по сей день, несмотря ни на что.
Сёдер — полное название Сёдермальм, район в центре Стокгольма. (Здесь и далее примеч. перев.)
Флорбол — похожая на хоккей игра с пластиковым мячом и клюшками, проводится в зале
Большой крохаль — крупная утка с узким удлиненным клювом, обитающая на реках и озерах северной тайги
«Диана» — круизное судно, построенное на верфи в Стокгольме в Швеции в 1931 г. и эксплуатируемое на Гёта-канале по маршруту Гётеборг — Стокгольм — Гётеборг. Судами-близнецами являются «Йуно» и «Вильгельм Там»
Ярусный лов — метод промышленного рыболовства, при котором используются сотни и даже тысячи крючков с наживкой, прикрепленных к длинному тросу («ярусу»). Таким способом чаще всего ловят меч-рыбу, тунца, палтуса и сайду
«Финн» — небольшая гоночная яхта с пластмассовым корпусом.
