– Открыто, – коротко гаркнул Вовчик.
В дверном проеме показалась фигура редактора, уже знакомая шведам по вторнику. Хунька был трезвым и солидным. Он поздравил Вовчика, вручив ему подарок – пакет, перевязанный бантом. Вовчик развернул пакет и показал компании подарок редактора – букинистическую книгу «Художник Решетников», изданую в 1950 году.
– Сальвадор Дали строится и идет спать, вот где настоящий сюрреализм, – листал раритет счастливый Вовчик.
– Спасибо, Хунька!
Книга пошла по рукам.
– Я встретил Серегу, он всех приглашал в кафе, слушать живую музыку. Серж зацепил какую-то скрипачку, отставшую от симфонического оркестра, – потирая руки, сказал Хунька.
Вовчик усадил редактора за стол, поставил перед ним прибор и налил полную стопку.
– Что же вы ко мне не пришли? – ревниво спросил редактор шведов. – Я и угри ждали вас всё утро.
Свенсен показал на Вовчика и ответил за всех:
– Дела не позволили.
– Я хотел статейку шлепнуть в своем журнале о «шведской любви».
– А чем «шведская любовь» отличается от украинской или мексиканской, у шведов что – яйца на лбу растут? – удивился Свенсен.
– Нет, – сморщился Хунька, закусывая. – Я имел в виду «шведскую семью» – секс хором.
Он снова налил и выпил, пока Свенсен переводил друзьям. Петро снова обратился в слух, его очень интересовала поднятая тема. Отвечать Хуньке взялся самый юный швед.
– Не знаю, что вы имеете в виду. Нас это не интересует. Мы верим в Бога, у меня и моих друзей есть профессия, интересная работа, хобби и по одной девушке, но мы их еще ни разу не перепутали.
После после монолога Юхансен покраснел – он снова забыл имя своей подружки, но этого никто не заметил.
– А вот вы скажите – как живется на Бермудах без подруг?
– Если бы тут были бабы – мы никогда не построили бы Бермуды, – Опанас зажевал тему куском ананаса.
– А как же институт семьи, дети, продолжение рода? – заволновались потомки викингов.
– У нас пятница – день свиданий. Идем в семьи, проверяем у детишек дневники, счета, чиним утюг, многие остаются на ночь делать новых детей.
– А Маричка? – вспомнил Свенсен красавицу-медсестру и библиотекаря.
– Маричка тут работает, она не живет на Бермудах. Маричка – наша, так сказать, протокольная красавица.
– О, я хотел бы с ней подружиться, – мечтательно признался Свенсен.
– Кстати, сегодня пятница, – вспомнил славист, – вы же пропустили день отца.
– Ничего, – успокоил Свенсена Опанас. – Поверьте, дружба со Швецией того стоит, потом наверстаем.
– Нема пнобнем.
– Ребята! – с трудом овладел вниманием Коляныч, – а может правда, пойдем, послушаем ВЕЛОНЧЛЕНИСТКУ? Меня на классику что-то потянуло.
– Зачем в кафе? Пошни до мене на ставок, – предложил Петро.
– Отличная мысль, – забасил Опанас. – Не так душно и декорации то, что надо: полнолуние, звезды, вода.
– Тогда я возьму канистну Вовчика, небята хоношо ее знают.
Шведы, как по команде, схватились за головы. Компания разделилась, Арнольд и Коляныч пошли переносить концерт на водоем, а остальные медленно выдвинулись на встречу с прекрасным. Свенсен обратился к компании с мольбой:
– Кто-нибудь может толком обьяснить, как познакомились Жека Тихомиров и граф Репнин?
Опанас, зевнув, начал повествование:
– Несколько лет назад не-то в имении Репниных, не-то возле Густынского монастыря Жека случайно нашел могилу кого-то из Репниных, прибрал ее, сфотографировал, по интернету отыскал потомка Репниных, проживавшего в Париже, и написал ему письмо. Мол, ухаживаю за могилкой ваших предков. У меня тоже великолепная евгеника, давайте переписываться, граф. Граф разволновался, ответил, прислал описание рода, герб Репниных, свое фото и десять евро, вот с этого у них всё началось.
За разговором подошли к ставку. На пляжике моталась темная фигура Петра, он сооружал зеленый театр. Скрипачкой оказалась приятной наружности невысокого роста худенькая девушка с одухотворенным лицом, в очках. Она, чуть смутившись, представилась – Люся Мандрык. Чувствовалось: та часть компании, которую привел Коляныч и Арнольд, уже были ею очарованы. Больше всех старался Сема Драбицкий. Он притащил KORG, бегал, шумел, волок кабели, подключал и всячески тянул на себя одеяло. Серега был на седьмом небе и необычайно собой гордился.
Наконец, бермудовцы расселись по шезлонгам и стульям, те, кому не хватило места, лежали на песке. Ближе всех к импровизированной сцене, сделанной из четырех ящиков, накрытых дверным полотном и освещенной лампочкой, вокруг которой уже плясали ночные бабочки, лежал Петро и, рассматривая Люсины коленки, почему-то волновался.
Люся легко запорхнула на сцену, открыла футляр, достала скрипку и чуть подстроила инструмент. Ее тело вдруг налилось необыкновенной силой. Бермудовцы захлопали, подбадривая музыкантшу – Что вы хотите послушать? – тихо спросила Люся.
Наглый Коляныч, возлежавший в шезлонге, бесцеремонно рассматривая скрипачку, будто находясь в мясном магазине и выбирая филейку, уверенно сказал:
– Дворжака давай!
Люся тихо произнесла:
– Я не все помню напамять, «Славянские танцы» пойдут?
– Давай, – согласился Коляныч.
Люся притронулась к инструменту. Семен потушил свет. Скрипка запела. Ее звуки, качнув воздух, тронули вербы, воду, песок, кусты роз, людей. Они вплетались в ткань ночи, потом уносились в ярко-звездное небо и тут же возвращались. Музыка свободно проходила сквозь тела слушателей. Люся и ее скрипка довершали музыкальный рисунок Антонина Дворжака. Ее тело экспрессивно изгибалось в такт, помогая пальцам терзать струны. На голове, плечах и руках эффектно лежал лунный свет. Фигуру подчеркивали мягкие ночные рефлексы. Синтезатор Семена сегодня был ночной тенью Люсиной скрипки.
… Последний звук затих и умер, наступила гробовая тишина, бермудовцы пребывали в шоке. Первым очнулся Коляныч и зааплодировал, через миг все бермудовцы взорвались овацией, окружив исполнительницу. Люся, благодарно улыбаясь, раскланялась. Потом она исполняла этюды Берлиоза, Грига, Вивальди, Моцарта и Чайковского. Петро, никогда ранее не испытывавший такой эмоциональной перегрузки, расплакался. Честно отработав два с половиной часа, Люся попросила антракт.
Несколько легких пластиковых столов немедленно накрылись закусками, фруктами, конфетами, бутылками и легендарной канистрой. Компания бурно ухаживала за единственной дамой. Люся также разволновалась, такого концерта в ее жизни еще никогда не было.
– Оставайся, поживи хотя бы неделю, – умолял Люсю обладатель самой высокой бермудской башни седой Трохим. – У меня всё равно второй и третий этажи гуляют. Репетировать можно в башне, там вид очень красивый.
– Не могу, – растерянно улыбалась Люся. – У меня завтра вечером гастроли в Полтаве начинаются. Все наперебой кинулись предлагать отвезти ее в Полтаву. Тут обиженный Серега напомнил, что подобные предложения в его присутствии просто некорректны.
После перерыва Люся сыграла еще несколько пьес. Шесть человек под аплодисменты остальных бермудовцев подняли сцену вместе со скрипачкой и на руках отнесли в Серегин гараж.
Опанас тихо попросил друга:
– Завтра выдай девочке гонорар из кассы, пару тысяч, да пригласи их всех после гастролей приехать сюда всей конторой.
Минут через двадцать к ним присоединился Серега, друзья очень удивились.
– Неужели тебя отвергли?
Серега ответил:
– Вы не поверите, пока я стелил постель, она заснула на стуле.
Арнольд кивнул в сторону что-то горячо обсуждавших шведов и тихо сказал Сереге:
– Концерт их завел, теперь они говорят о женщинах, сравнивают шведок и украинок, мечтают познакомиться с нашими поближе.
Серега сорвался и пропал. Прошло еще минут пятнадцать. Серый «фиат» Сереги лихо тормознул возле гаража Арнольда, из салона доносились звуки технорока и дамский хохот, имитировавший буйное веселье. Серега первый выскочил из машины и спросил:
– Девочек заказывали?
Пьяные шведы, кивая, заулыбались. Открылись двери автомобиля, жрицы любви вошли в гараж и непринужденно начали знакомиться с иностранцами, не обращая внимания на отрицательную реакцию соотечественников. Бригадирша жриц – дама пятидесяти лет – представила коллег по цеху.
– Троячка, – указала она на невысокую барышню, лет тридцати восьми, худощавую, с отличной фигурой и грязной брюнетистой головой.
Троячка пожала руки всем иностранцам и трижды сказала грудным голосом:
– Троячка, очень приятно.
– Гойко Митич, – огласила бригадирша следующую девочку, указав на коренастую мускулистую черноволосую даму, лет сорока пяти, с индейским профилем, в которой знатоки могли бы узнать бывшую гордость города, заслуженного мастера спорта СССР по метанию молота.
