Она разительно отличалась от моей company. Помню еще в восьмом классе, Ирка поразила меня количеством выученных стихотворений, высокими показателями в учебе и первым оформившимся бюстом, выгодно отличавшим ее от других девочек нашего класса. Но Ирка была серьезной, семейное воспитание и прочитанные книги сформировали у нее идеалистические представления о жизни. Она увлеклась поэзией, литературой и общественной работой. И не велась на ухаживания мальчиков, хотя к десятому классу, кроме бюста, Ирка также имела тщательно ухоженные светлые вьющиеся волосы, огромные глаза, в которых успел утонуть не один пацан, талию, переставшую толстеть в пятом классе, и симпатичный задок, продолжавший свой аппетитный рост. Это бросилось в глаза даже нашему физруку, который полюбил подсаживать ее на брусья. Но у Ирки были свои идеалы и чувства, она впоследствии жаловалась мне, что устала от предложений обсуждать новинки литературы и поэзии в постели. Поэтому и не поступала ни в какие гуманитарные вузы, а легко сдала вступительные экзамены в КАДИ.
Я влюбился, короче, мы решили пожениться. Меня вдохновляла ее неестественная серьезность. А ее разволновал мой душевный надлом. Ирка перевелась на заочный. Пока мы исследовали друг друга, у нас с интервалом в полтора года родились две дочери. Потом жена принесла в дом «Голос безмолвия» Елены Блаватской, и семейная жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов. Я отсиживался на аэродроме в каптерке и читал «Огоньки», а Ирка глотала статьи типа «Гипнотизм и его отношение к другим способам внушения». Дети росли сами, девки хорошо учились, и мне казалось этого достаточно для того, чтобы не волноваться, но оказалось, что нужно было суетиться. Свои коррекции внесла улица. Мы узнали страшную новость, когда обе уже учились в институте. Мои дочери стали валютными проститутками.
Вовчик сделал паузу, разлил по рюмкам тернивку, обвел глазами компанию и, виновато улыбаясь, стал успокаивать замолчавших друзей.
– Девки, слава Богу, спрыгнули с этого занятия и повыскакивали замуж за фирму. Старшая живет на родине Моцарта в Зальцбурге, сама уже мать, младшую муж увез в столицу Баварии Мюнхен. Та еще шустрее сестры. Я был у них в гостях, поверьте, всё у них нормально, работают по профессии, растят детей, законопослушные граждане своих стран. Но мы-то с Иркой тут. После отъезда девок у Ирки совсем потекла крыша. Она навела полную квартиру каких-то двинутых медиумов, каббалистов, зороастрийцев, буддистов, мистиков и просто людей с вавой в голове. Я ушел от нее жить в каптерку. Но боюсь, она этого даже не заметила. А там, в каптерке, было здорово. Я, черный телефонный аппарат и «Огоньки» за 58-й год. Я хлестал чай, рассматривая фотографии и заглавия «Уборка ячменя в колхозе имени Ханлара Маштагинского района Азербайджанской ССР», «Его величество король Непала Махендра Бир Бикрам Шах Дева и ее величество королева Ратна Раджия Лакшми Деви Шах прибыли в СССР. В Москве король и королева нанесли визит Председателю Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилову…», «Третий наш советский спутник продолжает наш победный путь», «Пламя борьбы в Ливане», «Разгром мятежа на Суматре».
После распада «нерушимого Союза» всё чаще и чаще муссировались слухи, будто аэродром закроют, мол, Украина отдала ядерное оружие и стратегическая авиация ей не нужна. Но чем больше нервозности царило на аэродроме, тем спокойнее становилось у меня на душе. Я уже седьмой раз перечитывал «Огоньки» и своими «Жигулями» принялся эвакуировать спирт со склада. В авиации его использовали как антиобледенительное средство. Но раз самолеты не летали, то оледеневать на них было нечему. На это ушло несколько месяцев, пока я не догадался дать денег капитану – завскладом. К тому времени вопрос о закрытии был решен, и первая партия ТУ-170, оторвавшись от родной бетонки, взяла курс на север. Многие офицеры плакали, но не я. Мне было некогда. Я и кум ЗИЛом перевозили оставшийся спирт. Капитан тоже расстроился. Он понимал, что с собой на родину в Сыктывкар он не сможет забрать ничего, поэтому, махнув рукой, сказал: «Забирай все, что хочешь», – и ушел бухать. Я свирепствовал на складе сутки. Мы еле вложились в пять ходок. Еще сложнее оказалось разместить добро. Пришлось задействовать дворы, сараи, погреба бати, брата и тестя. Но ничего, управился. Теперь тернивки на всю оставшуюся жизнь хватит и мне, и друзьям. Тесть с тещей смотрят телевизор в креслах пилотов сверхзвукового бомбардировщика. Брат получил бортовую компьютерную систему и радар – он электроникой увлекается. Кум – прибор ночного видения и бочку спирта. Батя отделался добротной меховой курткой.
– Но теперь-то у вас все здорово? – поинтересовался Свенсен.
– Так только кажется, – мрачно ответил Опанас, – а если точнее выражаться, только у нас на Бермудах благополучно. История моей страны – это история заколдованной земли.
– Я всегда любил сказки, – заинтересовался Свенсен.
– Какие сказки? Трудолюбивый законопослушный народ с почти тысячелетней историей имеет государство, которому чуть больше десятка лет – это настоящая боль. Я сам себе постоянно задаю вопрос. Почему? Чем мы хуже поляков, чехов или сербов? – Опанас начал загибать свои сарделечные пальцы: эпос, народная архитектура, декоративное прикладное искусство, кухня – однозначно приобщают нас к культурной традиции Центральной Европы, начавшейся формироваться еще со времен древнейших цивилизаций. Ведь наша земля несет в себе код волнами прошедшей по ней жизни: триполье, скифы, сарматы, античный мир, кстати, искусство украинской пысанки тому подтверждение. Убежден, именно поэтому Кондратюк, Кравченко, Кибальчич, Люлька и Королев родились в Украине, они ее дети.
– А что же с вами произошло? – спросил Юхансен.
Опанас вздохнул:
– На мой взгляд, начало конца началось с уничтожения реестрового казачества.
– О, я всегда интересовался этим периодом, временем легендарных чубатых терминаторов, – воскликнул Юхансен.
– Да, рубаки они были лихие, – подтвердил Опанас, – но у нас же где два украинца, там – три гетьмана.
– Если не ошибаюсь, этот процесс начался при гетмане Иване Мазепе? – вспомнил Юхансен.
– Это тот, что червонец? – уточнил Коляныч.
– Он самый, – кивнул Опанас, – До сих пор не могу постичь: умный мужик, хорошо образованный, богатый, отменный политик, неплохой стратег, а получилось – и Карлу не помог, и государство профукал.
– Вы о Полтавской битве?
– О ней. Вот с тех времен братский северный народ строит свою империю, а нам прививают ген малоросса, создавая в массовом сознании типаж дегенерата в красных шароварах и вышитой сорочке с куском сала в зубах, который постоянно спрашивает кацапов: «А ШО РОБЫТЬ ДАЛЬШЕ?» Они уже триста лет совершенствуют эту идею. Но оказалось, что без своей праматери Украины империю построить не получается.
– Я изучал этот период в наших архивах, – с гордостью поведал Юхансен, – и нашел любопытнейший документ: наш король остался должен гетману Мазепе приличную сумму денег. Он, между прочим, когда Иван Мазепа скончался, прибыл в Бендеры на похороны своего союзника и, говорят, пробовал отыскать свою долговую расписку, но ничего у него тогда не вышло.
Опанас неожиданно побледнел, его качнуло.
– Что с тобой? – подхватился Арнольд. – Выпей воды!
– Ничего, – взял себя в руки Опанас, – уже попустило. Видите, что со мной делает история, – отшутился Опанас.
Арнольд Израилевич не принимал участия в открывшейся дискуссии и с тревогой смотрел на Опанаса.
– Вовчик, ты не закончин насказ пно супнугу, – вернул разговор в старое русло окончательно проснувшийся Петро.
Вовчик неохотно продолжил:
– Да так ничего интересного. Ирка сутками раскладывает карты таро, читает, почти не выходит на улицу. Я прихожу каждую пятницу, прессую холодильник жратвой, варю супчик, убираю квартиру и ухожу.
– Тнагедия, як в сенианах, – подвел итог Петро.
У ТУ-16, висящего над входом, заработала турбина и включились фары.
– Открыто, – коротко гаркнул Вовчик.
В дверном проеме показалась фигура редактора, уже знакомая шведам по вторнику. Хунька был трезвым и солидным. Он поздравил Вовчика, вручив ему подарок – пакет, перевязанный бантом. Вовчик развернул пакет и показал компании подарок редактора – букинистическую книгу «Художник Решетников», изданую в 1950 году.
– Сальвадор Дали строится и идет спать, вот где настоящий сюрреализм, – листал раритет счастливый Вовчик.
– Спасибо, Хунька!
Книга пошла по рукам.
– Я встретил Серегу, он всех приглашал в кафе, слушать живую музыку. Серж зацепил какую-то скрипачку, отставшую от симфонического оркестра, – потирая руки, сказал Хунька.
Вовчик усадил редактора за стол, поставил перед ним прибор и налил полную стопку.
