— Только не это, этого ты ни в коем случае не станешь делать!
— Моя бабушка это бы одобрила. Сама она тоже только немногое из этого носила, все остальное так и лежало в шкатулке, вдруг пригодится, а теперь это как раз очень пригодится.
— Эви, я что-нибудь найду. Только не этот курс кройки и шитья, не после этой сцены.
— Сцены? Какой сцены?
Эвелин села на кровати.
— Гизела ничего не рассказывала?
— Нет. Она как-то резко отреагировала, как-то странно.
— Не говори все время «как-то», «как-то» — это ужасно.
— А что случилось?
— Ничего, я все сделал, как всегда, как я считаю правильным и как лучше.
— И что же?
— Ее подружке Габи захотелось сбоку еще два бантика или две ленточки, слева и справа, невероятно, как жирный шмель с маленькими крылышками.
— Ты ей так и сказал?
— Это просто невероятно — я подумал, она шутит.
Эвелин вцепилась руками в край кровати.
— Я просто сказал, что не буду этого делать, я такой чепухой не занимаюсь.
Эвелин тяжело вздохнула:
— Но раз она так хотела?!
— Пусть тогда сама и делает, зачем ей для этого я? Либо я что-то делаю, либо нет. А такое дерьмо я не крою. Все очень просто.
— Да, Адам…
— Я всегда так делал и прекрасно обходился — и все остальные тоже.
Эвелин взяла два носка, вывернула их наизнанку и завязала в узел. Вдруг она остановилась и прислушалась, Адам тоже замер. Этажом ниже закрыли входную дверь.
— Это они? — прошептала Эвелин.
— Не думаю, только Гизела. Он всегда на ключ запирает.
— Тебе надо было сделать это ради нее, ради Гизелы. Она тобой так гордилась. Ты же мог раскроить, она бы увидела и наверняка поняла бы…
— Двух не хватает, — сказал Адам.
— Двух?
— Осталось два разных носка.
— Так всегда и было.
— Как это? Ты хочешь сказать, я все время так и ходил?
— Да это заметно, только если их рядом подержать.
— Все равно, я так не люблю.
— Ну, выброси их тогда, — сказала Эвелин и встала.
— А ты уверена, что двух других нет где-нибудь в другом месте?
— Где-нибудь они есть. Но не здесь.
Эвелин зашла в маленькую ванную рядом с их комнатой.
Когда она оттуда вернулась, Адам сидел на кровати. Пакет с носками был убран. Только на батарее висело рядом друг с другом два носка, словно они еще до конца не высохли.
— Так, теперь им нужно вариться семь минут.
— Я и знаю только, что есть такая страна: Китай.
— Ну и что?
— А тут сразу целая наука.
— Все — наука.
— «Китай и надежда на счастье» — ты это сейчас читаешь?
— Автор у нас семинар ведет.
— Я же ни одного слова не знаю!
— Я тоже только начала. Это рядом с главным зданием. А через два года нас на год пошлют в Китай или Тайвань.
— Синология плохо сочетается с историей искусств.
— Я просто себе это представила, потому что ты сказала: что-нибудь языковое. Я подумала, будем вместе туда ходить.
— Все эти значки — для меня это слишком.
— Зубрить нужно везде.
— Все равно.
— Мы же можем встречаться и вместе обедать или завтракать. Может, ты подыщешь что-нибудь поблизости.
— Что-нибудь с лепниной и паркетом? Мне бы одной кухни хватило. Такой огромной кухни я еще никогда не видела. А когда придут твои соседки?
— Михаэла в университете, а Габриэла на курсах вождения, она в этом, кажется, не слишком сильна. Вы хотели бы не просто комнату, а что-нибудь побольше?
— Было бы неплохо.
— Я прямо поверить не могу, что Адам поехал с тобой. Наверное, он тебя по-настоящему любит.
— Ты это уже как-то говорила.
— Я думала, он безнадежен, безнадежный случай. А что такое?
— Ты хорошо выглядишь.
— Ой, Эви, ты такая милая.
— Дело не в том, что я милая.
— А что же мне-то тебе говорить? Тебе достаточно в зеркало посмотреться.
— Я имею в виду другое. По тебе ни за что не скажешь, что ты здесь всего пару недель. Ты выглядишь так, как будто ты отсюда, как будто ты здесь дома. А если ты посмотришь на Адама, он здесь как фальшивая монета, он и есть почти перестал.
— А ты?
— Я как-то посерединке, между тобой и им.
— То есть не безнадежный случай? — Катя засмеялась. — Эви, да ладно, я пошутила!
— Для меня это не шутки.
— Ты слишком обо всем тревожишься.
— С таким тылом, с твоим кланом я бы тоже ни о чем не тревожилась.
— Мой клан иногда приглашает меня в гости, а дядя Клаус помог мне найти эту комнату — а вообще, мне ничего от них не нужно.
— Я это и имею в виду, без них бы у тебя этого не было!
— За это я должна преподавать им русский, а я его уже вообще забыла. Но пока что я согласилась.
— Вот видишь, а я бы не согласилась. Вот и разница. У тебя здесь родственники, настоящая семья, это же прекрасно.
— Зато у тебя есть Адам, и медовый месяц на Западе.
— Если это можно назвать медовым месяцем.
— Ну все-таки, Зимсзе. И когда у вас свадьба?
Эвелин пожала плечами.
— Ты же говорила, что вы там были счастливы.
— Что было, то сплыло.
Катя нахмурилась.
— Извини, — сказала Эвелин. — Мне сейчас только такие фразочки на ум и приходят. «Что меня не убивает, делает меня сильнее» — и всякое такое. Сама знаю, что это ужасно.
— Я почти что влюбилась в Адама.
— Я заметила.
— Когда?
— Когда увидела тебя в шляпе, там, на турбазе, когда ты нас ждала, тогда я что-то такое подумала. У вас с ним что-то было?
— Нет.
— Звучит не очень убедительно.
— Я же сказала, что я в него чуть не влюбилась, так что я не могу сказать, что вообще ничего не было. Но я ему была абсолютно безразлична.
— Мне хотелось, чтобы он умер.
— Умер?
— Тебе никогда не хотелось, чтобы какой-нибудь человек перестал существовать? Чтобы избавиться от него, чтобы не нужно было больше о нем думать?
— Не-ет.
— Он целыми днями просиживает перед телевизором и крутит твой кубик Рубика, а когда он этого не делает, то лежит перед Эльфридой на животе и смотрит на нее. А дядя Эберхард по пять раз на дню говорит, что те, кто там сейчас борются, — герои. Герои — они, а не те, кто нелегально эмигрируют.
— Я думала, он сам эмигрировал.
— Он сидел в тюрьме, в Баутцене, почти год. Для него мы — экономические беженцы, потому что сейчас, сейчас нужно бороться, а не тут отсиживаться. Адам на самом деле думает точно так же.
— А, ерунда, ничего у них не выйдет. Через пару недель там все будет, как раньше. Кренц или Хонеккер — абсолютно не важно.
— Да я тоже так говорю. Но Адаму все мерещится час икс, что он пропускает свой час икс.
— Что значит час икс? Если кто чего и добился, так это мы. Без нас бы там ничего не началось. — Катя помешала спагетти. — Ему просто нужно поскорее найти работу.
— Портные здесь не нужны, здесь все готовое покупают. Даже Гизела не хочет, чтобы он ей что-нибудь сшил, даже бесплатно, как бы в счет платы за квартиру. Не понимаю, почему здешние женщины ничего не хотят, что бы им по-настоящему шло, что хорошо бы на них сидело. Адам говорит, они уже вообще забыли, что такое индивидуальный пошив. И на его резюме тоже пока никто не ответил.
— Но они же повсюду ищут людей. Они даже в лагерях раздавали листовки, им требуются специалисты!
— Но не дамские портные.
— Почему, они тоже требуются.
— Видела бы ты его раньше. Он почти никогда не брал отпуск, он просто не мог сидеть и ничего не делать.
— И что?
— Для него это было не просто работой.
— Ты имеешь в виду, это больше как творчество?
— Женщины приходили к нему, и он делал их красивыми. А когда они становились красивыми, он их трахал.
— Это не сплетни?
— Я же его застала. Но мы с тобой это уже как-то обсуждали.
— Ты думаешь, ему тяжело без всех этих женщин?
— Если бы! Мы хоть и ссоримся постоянно, но он привязчив, как собачонка. Я смотрю на мужчин и спрашиваю себя, почему я с Адамом. Я думаю, я бы почти с каждым могла ужиться, если б он был не совсем уж противный.
— Если б все было так просто.
— Но почему именно Адам?
— Да ладно, Эви. Ты считаешь, ты для него слишком хороша?
— Да нет! Я не это имею в виду. А что Марек?
— Подожди пока. Я не знаю, что из этого выйдет. Плоские или глубокие тарелки?
Эвелин кивнула.
— Так плоские или глубокие?
— Да все равно. У некоторых мужчин такая манера говорить и жестикулировать, в них что-то такое есть, они какие-то живые, открытые. Мне такие нравятся. У них даже походка особенная. Мне достаточно увидеть, какая у человека походка, и я уже все о нем знаю, почти все.
— Это еще и вопрос везения.
— А тебе везло?
— Еще как! Сначала Адам, потом вы. Михаэль дал мне денег взаймы, чтобы я заплатила залог.
