— Несомненно, это были заключения, — сказал мистер Келли.
Когда денег не стало совсем, а до состряпания очередного счета оставалась еще неделя, Селия заявила: или Мерфи найдет работу, или она от него уходит и возвращается к своей. Мерфи сказал, что работа означает конец их обоих.
— Заключение первое и заключение второе, — сказал мистер Келли.
По возвращении на улицу, Селия пробыла там недолго, — Мерфи написал ей, умоляя вернуться. Она позвонила и сказала, что вернется, если он займется поисками работы. Иначе бесполезно. Он повесил трубку, когда она еще не кончила говорить. Потом опять написал, говоря, что он изголодался и поступит так, как она хочет. Но поскольку у него нет никакой возможности отыскать в себе самом какие бы то ни было резоны для того, чтобы работа приняла вид некой определенной деятельности, не будет ли Селия столь любезна раздобыть набор побудительных стимулов, основанных на единственной системе за пределами его собственной, которой он мало-мальски доверяет, — системе небесных тел. На Беруикском рынке есть свами, который за шесть пенсов составляет по датам рождения великолепные гороскопы. День и год этого злосчастного события ей известны, а время не имеет значения. Наука, переварившая Иакова и Исава, не станет настаивать на точном моменте vagitus[5]. Он бы и сам занялся этим вопросом, не будь дело в том, что у него осталось четыре пенса.
— А теперь я звоню ему, — сказала в заключение Селия, — чтобы сказать, что эта штука уже у меня, а он пытается заткнуть мне глотку.
— Эта штука? — сказал мистер Келли.
— То, что он велел мне достать, — сказала Селия.
— Ты боишься назвать ее? — сказал мистер Келли.
— Это все, — сказала Селия. — Скажи мне теперь, что делать, потому что мне надо идти.
Поднявшись на кровати в третий раз, мистер Келли сказал:
— Приблизься, дитя мое.
Селия села на край кровати, их руки переплелись на покрывале, они молча смотрели друг на друга.
— Ты плачешь, дитя мое, — сказал мистер Келли. Ни единая мелочь не ускользала от его внимания.
— Как может человек, если любит тебя, продолжать в таком духе? — сказала Селия. — Скажи мне, как это возможно.
— Он говорит о тебе то же самое, — сказал мистер Келли.
— Своему занятному старичку, — сказала Селия.
— Прошу прощения, — сказал мистер Келли.
— Не важно, — сказала Селия. — Не тяни — скажи, что мне делать.
— Приблизься, дитя мое, — сказал мистер Келли, несколько выпроставшись из окутывавших его покровов.
— Проклятье, я и так близко, — сказала Селия. — Ты что, хочешь, чтобы я к тебе залезла?
Синий блеск глаз мистера Келли в самой глубине его глазниц неподвижно застыл в одной точке, затем подернулся классической пеленой прорицателя. Он поднял левую руку с еще не просохшими слезами Селии и положил ее распростертой ладонью вниз на макушку своего черепа — это была посылка. Тщетно. Он поднял правую руку и, вытянув указательный палец, уместил его на носу. Потом он вернул обе руки в отправную точку, на покрывало, где они пребывали вместе с руками Селии, глаза его вновь заблестели, и он произнес:
— Расстанься с ним.
Селия сделала движение, собираясь встать. Мистер Келли прижал ее запястья к покрывалу.
— Обруби то, что связывает тебя с этим Мерфи, — сказал он, — пока не поздно.
— Отпусти меня, — сказала Селия.
— Положи конец сношениям, которые непременно окончатся фатально, — сказал он, — пока еще есть время.
— Отпусти меня, — сказала Селия.
Он отпустил ее, и она встала. Они в молчании пристально посмотрели друг на друга. Мистер Келли ничего не упустил, его глубокие морщины пришли в движение.
— Склоняю голову перед страстью, — сказал он.
Селия пошла к двери.
— Пока ты здесь, — сказал мистер Келли, — может, дашь мне хвост моего змея. Отсоединилось несколько ленточек.
Селия пошла к буфету, где он хранил своего змея, вынула его и оторвавшиеся ленточки и принесла к нему на постель.
— Как ты говоришь, — сказал мистер Келли, — слушай, что ветер носит. Завтра я запущу его так, что он скроется из вида.
Он рассеянно перебирал кольца хвоста. Он уже принял нужную позу, напрягая взор, чтобы увидеть пылинку, которой был он сам, стоявший, упершись пятками в землю, сопротивляясь силе, неодолимо увлекавшей его в небо. Селия поцеловала его и пошла.
— С Божьей помощью, — сказал мистер Келли, — совсем из вида.
Теперь, подумала Селия, у меня нет никого, кроме, возможно, Мерфи.
По удивительному совпадению Луна была полная и находилась в перигее, на 29 тысяч миль ближе к Земле, чем за четыре последних года. Ожидали невиданных приливов. Управление Лондонского порта хранило спокойствие.
Селия добралась до замкнутого двора уже после десяти. У него в окне не было света, но ее, знавшую его пристрастие к темноте, это не беспокоило. Она уже и руку подняла, чтобы постучать знакомым ему стуком, но тут дверь распахнулась, и мимо нее вниз по ступенькам прогромыхал мужчина, от которого сильно несло спиртным. Выход из двора имелся только один, и после недолгих колебаний он им воспользовался. Своей пружинящей походкой он взрывал землю, брызгавшую у него из-под пяток, как будто ему не терпелось пуститься бегом, но он не смел. Селия вошла в дом, все еще испытывая в душе возбуждение от несовместимости его свинцового лица и алого шарфа, и включила в коридоре свет. Тщетно — лампочку кто-то унес. Она стала в темноте подниматься по лестнице. На площадке остановилась, чтобы дать себе последний шанс, последний шанс себе и Мерфи.
Она не видела его с того дня, когда он заклеймил работу как конец их обоих, а теперь вот явилась и, крадучись, пробиралась к нему в темноте, чтобы привести в исполнение предсказание самозваного прорицателя об успехе и процветании за шесть пенсов. Он сочтет ее за Фурию, явившуюся по его душу, или даже за судебного пристава с ордером о наложении ареста на его имущество. Но приставом была не она, а Любовь. Она всего лишь помощник судебного пристава. Разница эта настолько успокоила Селию, что она села на верхнюю ступеньку площадки в кромешной тьме, поглотившей привычное окружение. Как все было иначе на берегу реки, когда баржи посылали ей привет, пароходная труба отвешивала поклоны, буксир и баржа пели ей «да». Или они хотели сказать «нет»? Тонкое различие. А в чем, к примеру, была бы разница, если бы она поднялась по лестнице вверх, к Мерфи, или вновь спустилась вниз, во двор? Разница между, на его взгляд, ее способом погубить их обоих — и его способом, на ее взгляд. Нежная страсть.
Из комнаты Мерфи не слышалось ни звука, но ее, знавшую его пристрастие к неподвижности в течение долгого времени, это не беспокоило.
Она порылась в сумочке, ища монетку. Если она нащупает орла большим пальцем, то поднимется наверх, если же другим, чертовым пальцем — спустится вниз. Она нащупала орла чертовым пальцем и встала, собираясь уходить. Ужасающий звук донесся из комнаты Мерфи, некий обвал столь отчаянного свойства, что она выронила сумку, за которым после недолгой тишины последовал вздох более жалостный, чем любой стон. Мгновение она не шелохнулась — силы оставили ее. Едва они вернулись, Селия подхватила сумочку и помчалась, как она полагала, на выручку. Предзнаменование, данное ей монетой, осталось, таким образом, втуне.
Мерфи пребывал в том же состоянии, в каком он был описан в последний раз, с той, однако, разницей, что качалка теперь находилась над ним. В таком перевернутом положении единственной точкой его соприкосновения с полом было уткнувшееся в пол лицо. Грубо говоря, его поза походила на позу собирающегося войти в воду очень неопытного ныряльщика, с той лишь разницей, что его руки были не вытянуты вперед для рассечения воды во избежание удара, а связаны за спиной. Были возможны лишь самые мелкие движения — облизывание губ, переворот на другую щеку, лежащую в пыли, и так далее. Из носа хлестала кровь.
Не теряя времени на праздное созерцание, Селия развязала шарфы и со всем проворством, на какое только была способна, сняла с него кресло. По мере того как спадали державшие его оковы, он часть за частью обмякал, пока совсем не распростерся на полу в позе распятия, тяжело дыша. Громадное розовое родимое пятно на высшей точке его правой ягодицы повергло ее в изумление. Она не могла понять, как это никогда прежде его не замечала.
— Помогите, — сказал Мерфи.
Пробудившись от грез, Селия принялась за дело и оказала ему всяческую помощь, какая известна завзятой участнице скаутского движения. Когда она уже больше ничего не могла придумать, она вытащила Мерфи из угла, подсунула под него кресло-качалку, вывалила его на кровать, уложила пристойно, прикрыла простыней и села рядом. Следующий ход был его.
— Кто вы? — сказал Мерфи.
