Он усмехнулся — впервые за последнее время — припомнив, как несколько лет назад ему пришлось проверять списки избирателей в качестве агитатора, кстати, это слово кое-что утратило из своего первоначального значения. Тогда он наткнулся в одной уютной квартирке на одинокую девушку с румянцем на лице, которое стало багровым, когда она показала свой паспорт. Ее звали Венера Двоепопова…
А чему тут собственно усмехаться, ведь сейчас он согласился бы на любую фамилию.
— Это ты, Аста милая?.. Да, это я, Теофил! — радостно кричал в телефонную трубку молодой мужчина.
Волна зависти захлестнула его, и может быть, именно потому этот склонный к полноте типчик со шкиперской, сверх меры ухоженной бородкой показался ему отталкивающим. Розовые щечки и бесцветная бородка, что же это ему напомнило? Опять, наверное, что-то далекое, единственное, что еще удержалось в памяти. Ага! Так и есть. Когда-то он забыл кусок арбуза между двух тарелок (одна из них кверху дном как крышка). Потом он обнаружил этот кусок, но с отвращением выбросил в помойное ведро: на розовато-лиловой поверхности появились длинные ползучие нити, противные, светло-серые нити, по всей вероятности, какой-то вид быстро разрастающегося плесневого грибка.
Теофил закончил разговор с милой Астой и улыбался блаженно. Эн. Эл. подошел к таксофону, открыл телефонную книгу, полистал ее на всякий случай: Быстроумов, Обукакк, Рийсберг… Нет, с ходу он ничего не найдет. И тут его бросило в жар: чего он торчит возле телефона? У него ведь копейки нет за душой. Он нелепо замер с книгой в руках.
— Вы вообще-то собираетесь звонить?
Два глаза смотрели на него из-за очков колюче и пытливо. Рядом с ним стоял пожилой человек. В руке он держал трость с никелированным набалдашником в виде злой совиной головы, которая вылупилась на Эн. Эл. еще более пытливо.
Он протянул пожилому мужчине телефонную книгу.
— Да она мне не нужна! — прохрипел тот сердито. Телефонная книга повисла на цепочке, а старик подошел к автомату и опустил в прорезь двухкопеечную монету. Денежку, которой у Эн. Эл., к сожалению, нет…
Эн. Эл. опять сидит на скамейке и размышляет. Если он не коренной таллинец, то во всяком случае достаточно долго и достаточно часто здесь бывал! Он довольно хорошо помнит, что на месте теперешнего памятника борцам революции был другой: Иосиф Виссарионович самолично требовательным взглядом обозревал здание вокзала, главные ворота Таллинна. Ему не грозили неприятности, связанные с потерей памяти, потому что каждый тут же его узнал бы.
Затем происходит нечто вроде чуда средней величины.
Если потерю памяти сравнить с падением в пропасть, то представившийся случай следует считать либо одиноким деревом, умудрившимся пустить корни в каменной стене, либо последним выступом скалы, за который, может быть, удастся зацепиться.
— О, кого я вижу! Ехать куда-нибудь собрался или кого-то встречаешь? — Женщина опускает большой чемодан на ступеньку лестницы. Очень у нее знакомый голос. Ей около сорока. Нет, возможно, чуть больше — невысокая, тонкокостная, но грудастая. Бойкая, подстриженная под мальчика, во взгляде с хитринкой нечто от Гавроша. Сослуживица? Бывшая невеста? Девочка из детства, с которой возводили песочные крепости? Не знаю, совершенно не знаю! Очевидно, ищет того, кто ее должен встретить, и несколько озабочена. Само собой понятно — такой чемоданище… А-а, вспомнил: она могла свистнуть лучше многих ребят и сейчас, наверное, еще может: вот сунет два пальца в рот и дунет как в иерихонскую трубу. У людей холодные мурашки по спине побегут.
— Да я просто так… Угораздило … — А ведь его в самом деле угораздила нелегкая. Впрочем, от него и не ждут ответа.
Женщина оглядывается по сторонам, и тут он узнает запах ее духов. Девочки, играющие в песочек, не употребляют духов — значит, знакомство более позднее.
Вспоминается какая-то кухня. В комнате за стеной в разгаре вечеринка, вполне возможно какой-нибудь студенческий «междусобойчик». Завывает маг. А за кухонным окном уже брезжит рассвет. Они вдвоем с этой молодой женщиной юркнули в кухню, и она, хихикая, закрыла дверь на крючок.
— Пускай Эрвин, олух царя небесного, поищет. Он жутко ревнивый. Особенно, малость хлебнувши…
Эн. Эл. истолковал ее поступок, как сделал бы на его месте всякий нормальный мужчина, но заработал оплеуху… И тут же кто-то постучался в дверь. Конечно, Эрвин. Но он даже не заметил их, отошедших к окну. Его мучила жажда, надо полагать сильнейшая. Он наклонился к крану и глотал самозабвенно. А затем повернулся кругом и был таков.
Девушку словно уязвили. И теперь Эн. Эл. сам запер дверь. Она позволила привалить себя к плите — плита была приятно тепленькая. Позволила кое-что еще, но далеко не все. Так что в плите теплоты оказалось побольше, чем в девушке, девушка была совсем холодная и индифферентная. Кое-что дозволила как бы из мести, а ведь это унизительно для мужчины.
Вскоре они вернулись в комнату, полную табачного дыма. Тут-то девушка и свистнула, заложив два пальца в рот. Да так свистнула, что кое-кто отрезвел. И откуда только что взялось, откуда в этой хрупкой грудной клетке, скорее предназначенной экспонировать прелестную грудь, такая сила, такой напор, — подумал тогда Эн. Эл. Ну да, однако в настоящий момент это, естественно, не имеет ни малейшего значения.
— Как твои… — начала было женщина и вдруг умолкла. Ну же! Он впился ногтями в ладонь и задержал дыхание: начало фразы вселяло надежду, что сейчас вот его назовут по имени, что наконец-то его нарекут, окропив святой водой! — …Н-да, так как (еще есть надежда!) идут твои дела?
Всё!
Крещение не состоялось. И он услышал свой придурковатый ответ:
— Да как заправишь, так и идут…
— Ну какой же Эрвин олух… — пробормотала женщина.
Олух… Слово прозвучало вульгарно, тем более что находилось в явном противоречии с тоном. У нее все еще в ходу школьный жаргон: некоторые люди не отказываются от такого рода выражений, хотя они давно уже не подходят им по возрасту. Не собираются ли продлить таким образом молодость? Но годы свои так не скроешь, наоборот, тем явственнее их неумолимый бег. Когда женщина повернулась спиной, он увидел ее коленные сгибы, где намечались венозные узелки. Что касается возраста женщин, то коленные сгибы предательски его выдают. К тому же их не запудришь, не нарумянишь.
— Димка все еще работает у вас? — Вопрос прозвучал тускло, без особого интереса. Эн. Эл. неуверенно кивнул. Чем и удовольствовались.
— Ты, как и прежде, говоришь «олух», да еще о мужчине, имя которого, как мне представляется, весьма импонирует женщинам…
Крючок был заброшен. Рука, вернее голос рыболова, немного дрожал.
— Каким он был олухом, таким и останется… А чем твое имя плохо?
Поплавок лишь чуть-чуть качнулся. По всей вероятности, женщина подумала сейчас о его имени, однако на наживку не клюнула, только носом повела, и поплавок безнадежно замер среди водорослей.
— Мой кумир, как видно, задремал… — «Мой кумир» тоже было не к месту.
— Я отнесу твой чемодан на стоянку такси. Куда тебе ехать?
— Как куда? — переспросила она с удивлением. — Куда обычно едет вернувшийся из путешествия человек. Не в кабак же… Нет, я не сомневаюсь, мой кандидат наук непременно где-то здесь, но, как пить дать, не видит меня сквозь свои толстенные стекла шестнадцатого калибра. Пожалуй, снова придется встречу назначить с кем-нибудь другим под иными часами.
Она лукаво взглянула на Эн. Эл. Ясно! Значит, именно с ним, а не с «кем-нибудь другим», женщина уже встречалась и, кажется, не раз или два, а регулярно. Он попытался понимающе улыбнуться, хотя это было ужасно трудно.
— Давненько ты к нам не заглядывал. Заскакивай при случае!
— Ну что же…
Если бы его сразу пригласили в гости, может быть, протянулась бы какая-то ниточка и помогла выбраться из лабиринта. Да кто же пойдет на это. Это не принято. А с другой стороны, он может попасть в смешное положение, когда снова начнут интересоваться какими-нибудь Димками. Однако надо же что-то предпринять.
Но в тот момент, когда Эн. Эл. на миг отвернулся, женщина выкинула нечто жданно-нежданное: коротко, пронзительно свистнула! И тут же, с испугом и удивлением взглянув на него, выговорила со строгостью школьной учительницы:
— И не стыдно тебе! До старости дожил, а ума не нажил! Ты ведь не в лесу!
Конечно, после этого на него оттуда и отсюда осуждающе поглядывали люди. Только один карапуз, лихо расправлявшийся с мороженым, смотрел на него с нескрываемым восхищением.
А свист возымел-таки действие. Тут же появился запыхавшийся мужчина — неясно только, какого калибра диоптриями остекленный и в какой отрасли знаний остепененный.
— Поблагодари его! — женщина показала на Эн. Эл. и зарделась. Когда замужняя женщина краснеет при встрече с собственным мужем, можно не сомневаться — она счастлива в браке. — Это он (все то же третье лицо единственного числа!) посоветовал мне свистнуть. Я думала, что разучилась. Ан нет.
