Не передать, как я себя почувствовал. Впервые в жизни мне понравилось мое имя в устах женщины. Она произнесла Квинси — на американский манер, а не Коинси или Кинси, как меня обычно именовали. В ее глазах была странная смесь озорства и тревоги. Детский порыв, обузданный взрослым страхом. Она запнулась и договорила медленно, акцентируя каждое слово:
— Кое о чем… не совсем обычном.
Я тупо ответил: мол, да, пожалуйста.
— Предупреждаю: это очень личное.
Она чуть отодвинулась на стуле, наклонилась и сунула руку под твидовую юбку. Не успев толком понять, что происходит, я увидел промельк бело-синего шелка между ее лодыжками и лодочками. В следующее мгновение она снова обулась, а ее пальцы нырнули в карман моего пиджака.
— Пять минут двенадцатого, идемте! — прокричала мадам Вуазен из задней комнаты. — Сейчас, только найду ключи…
— Вы не обязаны соглашаться, — прошептала Полина, глядя на меня в упор. — Но я не могла упустить шанс.
Я сглотнул, видя себя словно со стороны: естественный, взволнованный, добрая душа.
Не очень зрелый, но открытый для всех предложений.
— Вы моя единственная надежда, — зачастила она.
— Ой ли? — усомнился я: сработал рефлекс галантности.
Я чувствовал бедром ее пальцы и уже не мог совладать с желанием. В порыве неуместной стыдливости я пожалел, что не положил презервативы в другой карман. По-прежнему не двигаясь, она продолжала совсем тихо:
— Мой любимый сидит в предварительном заключении. Это он будет вас интервьюировать. Он отказывается от свиданий со мной, с тех пор как его посадили… Он уверен, что ему светит десять лет, и хочет, чтобы я его забыла.
В висках стучало. Я кивнул с подобающим случаю выражением лица, которое можно было истолковать как угодно. Итак, чистое наслаждение было лишь моей фантазией и кончилось пшиком. Я был разочарован и глубоко уязвлен собственным заблуждением.
— Полина, присмотрите за пирогом, еще десять минут.
— Не беспокойтесь, Жанна! — крикнула Полина в сторону кухни, по-прежнему сжимая пальцы в моем кармане.
Потом повернулась ко мне и продолжила на три тона ниже, со слезами на глазах: — Как можно забыть человека, которого любишь? Его голос, его улыбку, его кожу… Скажите ему, что я не могу. Не могу и не хочу. И… передайте ему… сувенир, — добавила она, убирая руку. — От вас, я думаю, это будет иметь смысл. Во всяком случае, вес. Вам это не слишком неприятно?
Ее умоляющий взгляд потряс меня еще сильнее, чем сама ситуация. Я сказал: «Конечно, нет», удержав просившееся на язык «с удовольствием». Она кивнула, отвернулась, взяла «Шамони-оранж» и надкусила его широко, как яблоко. Крошки глазури посыпались на книгу, которую я не успел подписать.
— Он не отвечает на мои письма, — снова заговорила она с полным ртом. — Но это ведь сильнее слов, правда?
Я не отрицал. Шелковый комочек в глубине моего кармана стал комом у меня в горле.
— Надеюсь, я вас не обидела, — спохватилась она.
Да, пожалуй, это было слабо сказано.
Она уточнила:
— Как писателя.
Сказав, что это сильнее слов.
— Нет, нет.
— Вы славный. Не знаю, что со мной, я должна бы сгорать со стыда. Просить мужчину о такой услуге…
— Что вы, пустяки, — отмахнулся я, силясь совладать с эрекцией, ибо мне, увы, ничего не светило.
— Спасибо. Правда, спасибо, Куинси. Я останусь здесь, все приготовлю, буду ждать вас.
Я для приличия съел «Шамони-оранж». Мне было горько, потому что из-за меня глаза женщины никогда не горели таким нетерпением.
— Мы уходим! — В комнате появилась хозяйка в пуховике и со связкой ключей. — Вы закончили?
Я быстро нацарапал однотипные дружеские пожелания на трех последних экземплярах для женского отделения, взял свою парку и послал Полине красноречивый взгляд: «Можете на меня рассчитывать». Она встала, чтобы пожать мне руку. Разрез ее твидовой юбки лишь чуть-чуть разошелся, но мысленный образ наготы вызывал жжение внизу живота.
— Вы, похоже, не в форме, — огорошила меня мадам Вуазен, уже надевшая свой колпак гномика.
— Что вы, что вы, наоборот.
Я надел парку, повернувшись к ней спиной, чтобы скрыть упомянутую форму, и вышел вслед за ней в метель.
— Вроде поутихло, — объявила она бодрым тоном, держа коробку с моими книгами под мышкой.
Я кивнул, думая о другом. Я умирал от желания достать из кармана трусики и, спрятав в ладони, незаметно поднести их к носу. Но нет, на меня возложена миссия. Я должен передать послание лично в собственные руки. А почтальоны никогда не вскрывают писем.
Однако же надежда, которой я стал для Полины, оказалась сильнее разочарования. Послужить посредником, исполнителем желания женщины — это было мне в новинку. И, я вынужден был это признать, искушение не представляло никакого риска. Положа руку на сердце, я ведь прекрасно мог бы не передавать послание заключенному и оставить при себе трусики, которые остались бы тогда непрочитанным письмом. Тем самым я, в сущности, только поддержал бы мужественное решение узника, желающего избавить свою возлюбленную от мук безысходной страсти. Решение, которое я бы подтвердил Полине в интересах их обоих. После чего мне бы оставалось постараться утешить ее по мере сил, чтобы смягчить удар. Дурные мысли бальзамом подпитывали мою чистую совесть.
— Она говорила вам о Максиме? — осведомилась мадам Вуазен.
Так я узнал имя адресата. Не дав мне ответить, она вздохнула, трогая машину с места:
— Вы их последний шанс. Я полагаюсь на вас. Не знаю, сказала ли она вам, но это ему вы обязаны премией.
* * *
«Дворники» вяло гоняли по стеклу туда-сюда снежную кашу. Придерживая стоявшую на коленях коробку книг, я боролся с «Шамони-оранж», подкатывавшим к горлу на каждой колдобине. Мадам Вуазен дала мне прочесть три десятка отпечатанных листков, чтобы я познакомился с моей публикой. Это была анонимная анкета, которую заполнили желающие.
В рамках программы «Праздник чтения» вы хотите принять участие во встрече с писателем Куинси Фарриолем. Будьте любезны ответить на следующие вопросы:
а) Намерены ли вы обсудить с автором отдельные вопросы, касающиеся тем, поднятых в его произведении?
б) Согласны ли вы на видеосъемку в рамках этой встречи для передачи по местному телеканалу?
Двадцать шесть ответов из двадцати семи были «да» и «нет». Только на одном листке была приведена аргументация, изложенная умно и увлеченно и выдававшая настоящего читателя. Я заключил, что это и есть анкета упомянутого Максима.
Взгромоздившись на два тома Жюля Верна в переплете издательства «Хетцель», поднимавшие ее на уровень ветрового стекла, мадам Вуазен, вытянувшись в струнку, уверенно вела старую «Ладу Нива». Наверное, это была модель, предназначенная для русского рынка и нелегально импортированная по себестоимости. Анемичный четырехцилиндровый двигатель гудел, как стиральная машина в режиме отжима, и грохот цепей на снегу едва перекрывал этот звук.
— Ей сносу нет, — успокоила меня мадам Вуазен, когда мотор в третий раз заглох в пробке за снегоуборочной машиной. — Не сменю ее ни за что на свете. Мы столько пережили вместе.
Древняя корзина для пикника, плетеная, с кожаными ремнями, служила подлокотником между передними сиденьями. Сзади сиденья были сняты, там располагалось нечто вроде передвижной библиотеки, с которой спутник жизни хозяйки, по ее словам, летом объезжал окрестные деревни.
— Он пенсионер, бывший железнодорожник. До нашей встречи не прочел ни одной книги.
Чувствовалось, что она этим гордится как мало чем в своей жизни. От включенной вентиляции дохнуло полярным холодом и завибрировало зеркало заднего вида. Мадам похвасталась: — Вы мне не поверите, но в прошлом году всего лишь в ответ на мотивационное письмо, направленное в Дом Радио, — и я вам ручаюсь, что он написал его сам, даже не похвалившись тем, что он спутник жизни хозяйки книжного магазина, — его избрали членом жюри премии Ливр-Интер.
Я порадовался за железнодорожника. Она так пылко, почти воинственно произносила слово «спутник» — в ее возрасте было в этом что-то трогательное. Без всякого перехода она спросила меня, что в точности Полина сказала мне о Максиме. Я сжато, равнодушным тоном изложил имеющуюся у меня информацию.
— Что ж… Они были вместе, но он порвал с ней, когда сел, потому что думает, что она заслуживает лучшего. — Протирая тряпкой запотевшее ветровое стекло, она внесла ясность: — Он сидит за свою верность. Понятно? Зарубите это себе на носу. Все чушь, в чем его обвиняют, он не болтал лишнего и не предал президента. Он замечательный человек, Максим. Я знаю его с детства, он играл в футбол с моим сыном. Часто бывал у нас дома, потому что у него… Ну да ладно. Я бы не сказала, что он такой уж читатель, но в вашу книгу просто влюбился. Из кожи вон лез, чтобы убедить жюри. Максим вручит вам награду. Вообще-то он узнал в главном герое себя. Вы уж постарайтесь быть на высоте, он многого ждет от вас.
