— В комнате для свиданий?
— Они не уточняют. Я свяжусь с ними, все выясню и перезвоню.
Десять дней спустя я сел на поезд в 5.28. Обратно на Лионский вокзал в тот же вечер в 23.30. Как выяснилось, обещанное приглашение предполагало всего лишь коктейль для прессы, сеанс подписей и встречу с читателями-арестантами, проголосовавшими за меня. Все организовала владелица местного книжного магазина мадам Вуазен, которая заказала сто пятьдесят экземпляров «Энергии земляного червя» и напечатала за свой счет манжетку[3] «Литературная премия следственного изолятора Сен-Пьер».
— С ума сойти, как она на вас запала, — сухо заметила Анна-Лора.
Это не была ревность, ей просто надоело: мадам Вуазен звонила по три раза на дню, чтобы обговорить условия моей поездки, передать формальности, соблюдения которых требовала тюремная администрация, и дополнить мою биографию.
Эта последняя просьба стала для меня проблемой. Что добавить к трем строчкам, напечатанным на задней обложке книги, под анонсом?
«Куинси Фарриоль, 21 год, родился в Тионвилле (Мозель), холост, живет в Париже и работает в сфере недвижимости». «Дополнить мою биографию» значило бы уточнить, что по роду занятий я настилаю ковровые покрытия, а обнародовать эти подробности мне совсем не хотелось. Тем более если эта владелица книжного магазина и впрямь имеет на меня определенные виды.
В пустом вагоне, увозившем меня к ней, рассеянно глядя на зимний пейзаж, я невольно представлял ее себе белокурой и налитой, столь же желанной, сколь и недоступной. Молодой вдовой, к примеру, спроецировавшей на себя ярко выраженную сексуальную неутоленность, исходившую от моего романа. Да, она, должно быть, почувствовала между строк эту откровенно автобиографическую обделенность, в которой факт публикации — эта наконец-то осуществившаяся неотвязная мечта, с самого детства отравлявшая мне все прелести обыденной жизни, — ровным счетом ничего не изменил.
«Хорошо быть писателем — девушки так и падают», — говорили мне в «Клиши-Палас». Как же. До сих пор мне в руки упала только одна мертвецки пьяная фотографиня на Книжной ярмарке в Бриве. Подцепить такую можно было только в темноте, что я и сделал под древними шарами-стробоскопами в «Кардинале», китчевом клубе в стиле семидесятых, где проходил банкет по случаю закрытия ярмарки. Пятьдесят лет и все зубы свои. Из тех, что спрашивают между двумя отсосами:
— А почему ты не печатаешься в «Галлимаре»? Это куда круче.
Я ответил, что мне там отказали. Она сказала «ага», снова взялась было за дело, но передумала:
— Извини, совсем забыла позвонить Флоранс.
Пока она болтала с подружкой, я уснул, а когда проснулся в полдень, на одеяле белел самоклеящийся листочек с телефоном Антуана Халлимара и подчеркнутой припиской: «От меня». Поскольку она не подписалась, а имени ее я не знал, эпизод для упомянутого издателя последствий не имел.
Вот к чему сводилось единственное мало-мальски яркое событие моей юной литературной карьеры. Дополнять им свою биографию для достопочтенной мадам Вуазен я не счел необходимым.
* * *
Снег повалил где-то у Макона. Когда я делал пересадку в Бург-ан-Бресс, насыпало уже добрых десять сантиметров. Поезд еле полз, и через два часа я прибыл на вокзал Сен-Пьер-дез-Альп с опозданием на пятьдесят три минуты. Выходя из вагона, я пощупал в кармане пачку презервативов, которыми запасся из суеверия. Уж какие можем, такие и имеем талисманы.
На пустом, занесенном снегом перроне стояла старая дама в пуховике, под зонтом.
— Жанна Вуазен, добрый день. Идемте скорее, у нас очень жесткий график. Ныряйте сюда.
Проглотив разочарование, я пригнулся, чтобы пристроиться рядом с мадам Вуазен, росту в которой было метр пятьдесят. Спицы зонта норовили воткнуться мне в ухо, а ее седые пряди, выбившиеся из-под колпачка гномика, щекотали шею. Она бодро маршировала в валенках из козьей шерсти, а я хлюпал купленными на распродаже мокасинами и с трудом подлаживался под ее шаг альпийского стрелка.
— Приехали бы вы три дня назад, было дивное солнце, — сказала она с укоризной.
Я с покаянным видом ответил, что мне жаль.
— Как бы то ни было, я уже продала сорок семь экземпляров, и это только начало. Поздравляю с победой.
— Спасибо.
— Я тут ни при чем, я только отобрала вас из пятнадцати кандидатур, голосовали заключенные. Они сами объяснят вам свой выбор.
Предупреждаю, вы стали местной знаменитостью, здесь только о вас и говорят.
Не замедляя шага, она достала из кармана страницу «Эко дез Альп», где красовались моя физиономия и моя премия, размерами превосходившие логотип Генерального совета.
— Осторожно, гололед. Я думала, не приехать ли на машине, но движение везде одностороннее, да еще снегопад, пешком будет быстрее.
Туман и снег придавали некоторую таинственность сонному городку в горной долине. Я изо всех сил настраивался на позитив: если судить по первому впечатлению, меня мог ожидать только приятный сюрприз. Как в Паньи-сюр-Мозель, где организатор фестиваля понял мою книгу лучше, чем родная мать. Да еще и на похороны моей матери он приехал.
Минут через двадцать, скользя по голому льду и увязая в снегу, мы добрались до книжного магазина Вуазен — обмазанного желтой штукатуркой домишка, зажатого между магазином секонд-хенда и бензоколонкой.
— Это исторический центр города, — тараторила мадам Вуазен, доставая ключи. — Теперь только я здесь и осталась.
На пустыре за ее домом большой рекламный щит над крышей сообщал: «Скоро открытие нового супермаркета Интермарше!»
— Пусть сначала переступят через мой труп, — процедила она, поймав мой взгляд. — Вам нравится?
Треть витрины была занята кустарной афишей с моей фотографией и обложкой книги с манжеткой о Премии под гигантской надписью:
Только 16 февраля у нас в гостях автор.
Открыто для посетителей с 12.30 до 18 часов.
Работает буфет.
Я сказал, что она меня балует.
— Вы заслужили.
Мадам Вуазен открыла застекленную дверь, сняла табличку «Скоро буду». И я вошел в дантовский хаос, где кипы книг, казалось, подпирали стены и поддерживали потолок.
— Места не хватает, — вздохнула она. — Я слишком много заказываю, возвращать не успеваю, а люди ничего больше не покупают. Хорошо еще, что я создала библиотеку при следственном изоляторе. Иначе новые поступления не разместить. Хотите кофе?
— С удовольствием.
Над столом, за которым мне предстояло подписывать книги, висел безобразный портрет в мрачных тонах, в котором я, несмотря на невысокое мнение о своей особе, узнал себя с большим трудом.
— Одна из ваших поклонниц сделала вам подарок, по фотографии. К сожалению, вы мужчина.
Я ответил на ее разочарованный взгляд, пожав плечами: мол, ничего не поделаешь. Она объяснила:
— Мне не дали разрешения привести вас в женское отделение. Вы подпишете для них экземпляры, я на каждую составила карточку.
Я подошел к столу. Стопка книг, десятка два, с закладками, была снабжена этикеткой «Подписать в первую очередь». Я вынул одну карточку, исписанную мельчайшим, совершенно нечитаемым почерком.
— Чем старше я становлюсь, тем мельче пишу, — весело произнесла мадам Вуазен. — Не беспокойтесь, Полина вам переведет. Только она и ухитряется меня расшифровывать. Пора бы ей уже появиться. Полина будет вашей хостес: я жду уйму народу.
Я никому не хотел портить праздник, но улицы мне показались пустыми, а дома нежилыми. Был ли тому виной снег, школьные каникулы, безработица, отток людей из деревни в город? Или же соседство с тюрьмой выгнало отсюда коренных жителей?
— Пойдемте в мою берлогу, там будет удобней. Осторожно, здесь секция философии, проходите боком. У меня акция на каникулах, так что еле-еле можно пройти.
Втянув живот, я протиснулся между стопками Шопенгауэра и прилавком со Спинозой. Этикетки «Скидка 30 %! Читать немедленно!» показались мне сильно выцветшими. На верхушке собрания сочинений Канта более свежая на вид табличка гласила: «Ликвидация товара».
«Берлога» мадам Вуазен оказалась длинной комнатой, совмещавшей в себе функции кухни, столовой и переплетной мастерской. Кофейник, видимо уцелевший в окопах Первой мировой, был настоящим антиквариатом — железный, трехэтажный, с помятыми боками и крышкой-стаканчиком. Он грелся, почти кипел на угольной печке между газовой плитой и телевизором, который, должно быть, видел первые шаги человека на Луне.
— Пи-пи — дверь налево, — указала моя хозяйка. — А потом за работу: мы не можем разочаровать ваш фан-клуб.
Ее бодрость и веселое настроение не вязались с ощущением отсроченного одиночества, которым веяло от этого допотопного места. Зайдя в туалет, где тоже пришлось встать боком между колоннами книг карманного формата, я вернулся к столу, возле которого был включен электрический конвектор. Я почти согрелся, выпив чашку жиденькой и горькой бурды, когда звякнул колокольчик и дверь открылась.
